Возвращенный рай - Халлдор Лакснесс

Глава двадцать восьмая. Вкусный мясной суп

Соединенные Штаты давно уже не скрывали своего намерения подчинить себе «территорию» — так называли Юту те ее жители, которые не верили в Золотую книгу. «Святые Судного дня» относились к идее такого объединения без энтузиазма. Правительство время от времени считало необходимым посылать федеральную полицию для поддержания порядка, когда возникали конфликты между взглядами, ниспосланными небесным откровением, и мнением американского президента. Самые серьезные возражения вызывало учение о том, что женщина на небесах и на земле разделяет положение своего супруга и ей воздается почет и уважение соответственно его добродетелям, поэтому все добропорядочные мужчины обязаны осчастливить как можно больше женщин, дать им возможность пользоваться его правами. Церкви всегда трудно отступить от учения, ниспосланного ей богом. Это не в меньшей степени касается моральных принципов, основанных на самоотречении отдельной личности и социальном энтузиазме большинства, как, к примеру, в вопросе о священном многоженстве мормонов.

Дороги в Юту к этому времени стали вполне проходимы, и поэтому народ во множестве стал стекаться сюда из восточных штатов. Эта иммиграция мотивировалась так называемыми «добрыми временами» — понятие, вошедшее в обиход в ту пору в Америке, а до того нигде в мире не известное. Эти «добрые времена», по слухам, были как раз в Юте. Большинство людей, потянувшихся сюда, были вовсе не «святые Судного дня», а иноверцы, как мормоны по примеру иудеев называют всех тех, кто не знает истинного бога; по их мнению, эти люди — дети Великой Ереси и Великого Отступничества, в какое впало христианство в третьем веке и пребывало до тех пор, пока пророк не нашел Золотую книгу на горе Кумора. Иноверцы, едва только обжившись, восставали против пионеров пророка, называли его откровение пустой болтовней и противопоставляли святому многоженству святое единобрачие.

Правительство разослало своих людей по всему штату Юта, чтобы те шныряли по «территории» да вынюхивали, не спит ли кто-нибудь с двумя или тремя женщинами. Если удавалось обнаружить такого, то его привлекали к суду и заставляли платить штраф правительству — некоторых даже отсылали под конвоем на восток и сажали там в каталажку. Всячески стремились уличить людей видных, с положением, чтобы запугать мелкоту.

Дошла очередь и до Испанской Вилки, и здесь принялись разведывать, кто из людей видных повинуется в этом вопросе велению бога, а не закону штатов и, следовательно, заслуживает должного наказания. Внимание полиции было привлечено к дому епископа Тьоудрекура, преступление которого заключалось в том, что он вытащил мадам Колорней с ее детьми из канавы и поднял до такого же высокого положения перед богом и в глазах святых, что и святую бездетпую Железную Анну, и в довершение зла скрепил на веки вечные священными узами союз с горемыкой Марией Йоунсдоухтир из Эмпухьядлюра. В Испанской Вилке полиции доложили, что старик уехал куда-то — то ли на Северный полюс, то ли в Финляндию, обращать людей в свою веру.

Повествование о мастере кирпичного дела из Испанской Вилки и доме, который он построил, пришлось на время оставить, поскольку в другой части света происходили немаловажные события. Чтобы замечательный каменщик не был окончательно предан забвению в этой книге, так же как в других, о нем сейчас снова пойдет рассказ. Свой дом Стенфорд сложил почти целиком в течение одного лета; весь необходимый кирпич он изготовил собственноручно во дворе епископа Тьоудрекура. Сначала он построил главный дом, а затем ему пришла в голову блестящая мысль, и он пристроил небольшой флигель под прямым углом к первому дому. Получилось словно два дома, каждый как бы идет друг другу навстречу. Такие дома нередки теперь были в Испанской Вилке. Стремясь к многообразию форм, люди будто хотели показать, как изменились времена и условия жизни с тех пор, как пришли сюда первые поселенцы. Многие почтенные исландцы считали, что им вовсе не стоило покидать Исландию ради страны мудрости, если они и их семейства должны довольствоваться худшими домами, чем те, в которых живут исландские судьи. Итак, никто не знал, для чего каменщик пристроил этот маленький домик, как бы выходящий из большого. В рассказах из английской жизни, печатаемых в газетах по обе стороны Атлантического океана, всегда подчеркивалось, что в хороших домах люди спускаются к завтраку вниз; должно быть, по этому принципу в хороших домах в Испанской Вилке спальни были на втором этаже. Стоун П. Стенфорд вовсе не хотел быть хуже других в царстве святых на земле. Он сделал в доме три комнаты внизу. Для себя, неприметного человека из Лида, он устроил небольшой закуток в кухне: здесь на старости лет он рассчитывал в тишине и покое стругать складным ножом соленую овечью ножку, пока молодежь, гости и домашние будут развлекаться пением псалмов в гостиной. Спальню для себя с женой — большую, точно такую же настоящую супружескую спальню, какую он видел у крестьянина-валлийца, живущего здесь, в Испанской Вилке, и имеющего двадцать четыре тысячи овец (то есть столько, сколько у всех исландских крестьян, вместе взятых, в одной округе). Но Стенфорд никогда не спал в этой спальне. На втором этаже во флигеле, фронтон которого обращен на восток, на Благословенную гору, была комнатка, но, когда его спрашивали, кому она предназначается, он не отвечал.

— Когда моя дочка проснется в первое утро в городе Сионе, — наконец сказал он, — над Благословенной горой взойдет солнце, солнце премудрости, солнце Пчелиного улья, Лилии и Чайки прольет свет свой на святых людей, и тогда она поймет своего отца, хотя когда-то, давным-давно, когда он мастерил шкатулку, она не понимала его. Мой сын будет жить в другом крыле дома, но в это утро и он уразумеет, что Эгиль Скаллагримесон и норвежские короли живут здесь, в Испанской Вилке, под видом Верховного руководства и семидесяти священников Мелхиседека и в глазах у них сияет свет справедливости.

Один вопрос он так и не мог решить: какие гардины повесить на ее окно; чтобы присмотреть подходящую ткань, частенько наведывался в неоскверненную духом торгашества лавку господа бога, с вывески которой взирало божеское око, окруженное иглами, как еж. Он заставлял выкладывать на прилавок и разворачивать рулоны всевозможных материй и никак не мог выбрать. Ну как подобрать рисунок и цвет ткани, которая должна будет отделять его дочку от священной горы? Он даже обратился с этим вопросом к убеленному сединами старейшине, когда дела прихода привели его в столицу: какого цвета нужно купить гардины — белые или цветные. В городе Соленого озера ему охотно предложили все необходимое для меблировки дома, кроме гардин для девичьей комнаты — это было выше их возможностей. Этот старейшина, познавший все тяготы дороги через пустыню на своем собственном опыте, сказал каменщику, что, если он хочет продолжать начатое дело, сейчас его должны волновать вопросы поважнее, чем гардины на окошко для дочери. Во-первых, ему следует присмотреться к тем славным женщинам, что кружатся, как обломки после кораблекрушения в соленом море, которые никак не могут пойти на дно, и заодно решить, не наступило ли время соединиться с одной или двумя сестрами в духовном браке, чтобы и со своей стороны сделать вклад в укрепление этого священного общества и защитить его от иноверцев. «Когда Брайям Янг лежал на смертном одре, над его домом с двадцатью семью окнами реял флаг Соединенных Штатов и полиция стояла на страже в полном вооружении», — сказал этот мудрый старик, как бы желая предупредить возражения.

— Во-вторых, мой дорогой брат, — продолжал он, — тебе надлежит выполнить почетный гражданский долг мормона и отправиться в другие страны приобщать народ к Евангелию.

Стоун П. Стенфорд пришел домой, воодушевленный доверием, которое ему оказали. Но осторожность и тактичность этих напоминаний были так премудры, что только после долгих размышлений он понял, что, по сути дела, его отчитали по первое число. Истинная, достигающая цели взбучка — только та, когда не сразу, а лишь на следующий день догадываешься, что тебя здорово отделали. Вечером он стоял у окна, откуда виднелась Благословенная гора, обнаженная, как человек, не только сбросивший одежду, но и кожу, плоть, нервы и кровь. Быть может, на то была воля господа бога, чтобы между его девочкой, когда она сюда приедет, и этой горой, Благословенной горой, обнаженной горой, этим скелетом горы, не существовало никаких завес.

Никогда еще каменщик не был так далек от мысли жить в доме, который он сам построил, как теперь, когда он раздумывал над словами старца. Стоун П. Стенфорд водрузил недавно купленный обеденный стол посреди комнаты, расставил вокруг него стулья, словно для званого обеда; повесил «гостей» на стены — портреты Джозефа и его брата Хирама и Брайяма Янга, а сам при свете небольшой лампочки занялся полировкой деревянной отделки в доме. Когда ему захотелось спать, он не пошел в супружескую спальню, не лег на большую широкую кровать, а поплелся в сарай за домом, где хранились его плотницкие инструменты и где он всегда спал. Пол в сарае был нз песка пустыни. Кроватью ему служили доски, положенные на козлы: он спал на них, завернувшись в одеяло. В углу проснулся комар и стал жужжать, когда зажегся свет; паук величиной с трясогузку, залезший уже на зиму в паутину, тоже проснулся и полез за комаром; из окошка в крыше тянуло бодрящей прохладой; на небе светили звезды. Он тщательно очистил свои туфли от песка, прежде чем лечь спать.