316, пункт «B» - Эдуард Лимонов

— Вы ознакомлены с текстом закона 316, пункт «B», не так ли?

— Ознакомлен…

— Вы хотели бы сделать заявление?

— Какой смысл?

— Никакого, — согласился чиновник. — Но это ваше право — сделать заявление, а я впишу его в ваше дело…

— Хорошо, — неожиданно согласился Лукьянов, — пишите. Заявление. Я, Лукьянов Ипполит, довожу до сведения американского народа, что я ненавижу американский народ и его человеконенавистнические законы. Американский народ хуже крыс. Его надо жечь напалмом.

Чиновник спокойно записал сказанное.

— Вас, я вижу, не удивило мое антиамериканское заявление…

— Ох, сэр, мы тут и не такое записываем…

Лукьянов подумал, что впервые человеческая интонация прозвучала в голосе чиновника, оформляющего смерть. Этим «ох, сэр!» обозначилась человеческая душа.

— С вами все, — сказал чиновник. — Идемте, я вас провожу… — Чиновник впереди, Лукьянов за ним, оба пересекли зал. И оказались у движущейся дорожки из резины. — This way![62] — сказал чиновник.

— Счастливо оставаться. Удачи! — мрачно попрощался Лукьянов и, ступив на дорожку, поехал.

— Угу, — пробормотал чиновник.

Впереди виднелись еще несколько фигур. И позади появилась фигура.

Дорожка привезла его в другой зал. В этом зале не было ни одного дэма. И это была обыкновенная столовая. Точнее, огромная и механизированная столовая самообслуживания. Лукьянов ожидал увидеть немногих обедающих, но обманулся в своих ожиданиях. Большинство предпочли поесть. Ясно было, что где-то при выходе из столовой их всех будет поджидать смерть. Но старики ели много и жадно. Возвращались в конец движущейся очереди и опять накладывали себе гамбургеры, мясо, спагетти с соусом, жареную рыбу. Звучали даже и веселые голоса. Хромой старик, поедая гамбургер, по пальцам стекал майонез, сказал усевшемуся напротив него Лукьянову:

— Ешь, чудак! Неужели ты веришь в эти басни об уничтожении? Да кому мы нужны — заниматься нами, умерщвлять, убирать тела. Нас просто отправят в сельскую местность. Будем возиться в земле, пока сами не помрем. Ешь!

Лукьянов не притронулся к еде. Старик, ухмыляясь, покрутил пальцем у виска, давая понять, что вот, мол, идиот, отказывается от еды. Чтобы старики не оставались жить возле жирной еды, репродуктор время от времени называл десяток номеров, и названные послушно вставали, на ходу дожевывая. Хромой старик, когда назвали его номер — 519, схватил с тарелки два гамбургера и, прижимая их к груди, зашагал к двери, контуры которой вспыхивали лампочками.

Просидев более получаса за столом и так и не прикоснувшись к еде, Лукьянов наконец услышал свой номер. Пройдя к двери, номер 611 обнаружил, что это не дверь, а дыра в стене, открывающая коридор, в нем плыла в неизвестность резиновая дорожка. Лукьянов встал на нее и поехал.

Ехать пришлось долго. В пути почти все попутчики Лукьянова присели, прилегли и некоторые даже упали внезапно. Стоящими остались лишь несколько фигур. Вначале Лукьянов было подумал, что объевшимся старикам просто-напросто тяжело стоять на ногах, но, приблизившись к ближайшему свалившемуся старику и заглянув ему в лицо, понял, что тот мертв. Белая пена засыхала на его губах. Глаза остекленели. Стариков просто банально отравили, как крыс, ядом. Оставалось узнать, какая смерть приготовлена для тех немногих, кто не прикасался к еде.

— Дорога смерти заканчивается через полсотни метров. Не обедавших просим сойти с дорожки на поперечную, вы увидите ее слева. Эта дорожка красного цвета, — объявил равнодушный голос. — Повторяю, не обедавших просим сойти на поперечную дорожку красного цвета. В противном случае вы упадете в бездну, которой заканчивается дорога смерти.

Лукьянов послушно спрыгнул на красную поперечную дорожку, она находилась ниже черной. Номеру 611 не хотелось свалиться в бездну вместе с отравленными, как крысы, стариками. Ясно, что не жравшим ядовитой пищи номерам заготовлена своя смерть, но оттого, что он избежал обшей кончины — судьбы отравленной крысы, валяющейся вспухшим брюхом кверху, посиневшие зубы сведены в смертельном оскале, ему стало спокойнее. Он не верил в благополучный исход своего путешествия по резиновым коридорам дома смерти, но одну смерть он уже миновал.

Оглянувшись, он увидел проплывающие в створе красного коридора по черной дорожке туши стариков. Гнилое мясо куда-то сваливалось, может быть, в кузов грузовика. Может быть, в чан с серной кислотой, может быть, прямиком в бездонную могилу.

О том, что Отдел уничтожения Департмента Демографии арестовал Лукьянова, лейтенант Тэйлор узнал на похоронах Президента. И вынужден был тотчас доложить об этом Дженкинсу. Поскольку Лукьянов проходил по делу О'Руркэ, а банда О'Руркэ, так предполагалось, совершила политическое преступление, расследованием которого занимался сам Дженкинс. Тэйлор лишь утаил от своего босса то обстоятельство, что Лукьянов был арестован по его, Тэйлора, адресу. Дженкинс выслушал лейтенанта и приказал немедленно звонить в «приемник».

В течение получаса Тэйлор из спецавтомобиля Департмента пытался контактировать с «приемником». Однако связь по видеотелефону всякий раз срывалась: в красном мареве на экране порою появлялась физиономия шефа «приемника», полковника Вилкинсона, но, помелькав, изображение исчезало. Потому Тэйлор в конце концов отправился в «приемник», взяв с собой троих солдат. За себя он пока не опасался. Лукьянов был выслежен и задержан в ходе рутинной операции, не относящейся к банде О'Руркэ. Его банально заложили соседи из дома напротив, решившие, что в отсутствие жильца в дом забрался вор. Они увидели мерцание телеконсоли. Если бы Лукьянов не воспользовался телеконсолью, этого бы не случилось.

Бронированный автомобиль помчался в боро Бруклина, где помещался «приемник». Тэйлор, впрочем, был уверен, что старый Лук уже не топчет эту землю. «Приемник» работал споро и без эмоций, ежедневно поставляя своим клиентам сотни отравленных блюд. Тех, кто выживал, правда, использовали еще некоторое время на грязной работе, на отгрузке тел. Но выживали немногие, и использовали их недолго. В «приемнике» было всего двенадцать коек для «персонала», как их называли. Когда появлялся тринадцатый, долгожителя-ветерана, прибывшего первым, «увольняли», то есть кормили пищей все той же «столовой самообслуживания». И его товарищи отгружали тело тем же путем. В «приемнике» потому никогда не насчитывалось больше двенадцати «персоналов».

— Вы должны признать, что холодная справедливость закона торжествует и здесь. — Старик, называвший себя Фукс Нокс, вместе с Лукьяновым стоял на груде тел в тяжелом траке, напоминавшем мусороуборочный. В перчатках, они занимались тем, что натягивали на верхний край трака брезент. — Разве вы не живы еще именно потому, что вы достойно отказались от пищи в последний момент жизни, а не набросились на нее, подобно крысе или таракану, как это сделали все эти вонючки? — Фукс Нокс топнул ногой по телу, на котором стоял, и едва не упал.

Фукс Нокс уже находился в «приемнике» двое суток. Две ночи переночевал он здесь.

— За подобную дьявольскую интеллигентность закон мог бы и оставить меня в живых.

— Почему же там, на свободе, вы отказались быть полезным членом общества? Стали бы сенатором, и у вас не было бы проблем.

— Вы ведь отлично знаете, что сенаторами у нас не становятся, но делаются. Их делают из тех, кто принадлежит к правящей клике, и законы на них в любом случае не распространяются. Они могут дожить и до ста лет, если хотят. По сути дела, у нас давно созданы касты.

Натянув брезент, оба спустились по алюминиевой лестнице на боку трака. Отцепили лестницу. Посигналили дэму, сидевшему в кабине, что можно ехать. Пошли к следующему траку. Тут работали парами. Работа была грязная и опасная. Трупы воняли. Не потому, что разлагались, разложиться они не успевали, а потому, что человеческие существа были грязными — старики, скрывавшиеся некоторое время от закона, превращались в грязных бродяг.

Идя за Фуксом, Лукьянов подумал о том, что даже не сходит с ума. И мало возмущается. И согласен с Законом 316, пункт «B». Единственная несправедливость его в том, что Ипполит Лукьянов — исключение. Еще он думал о том, что предстоит обед. И что ему хочется есть. Но как он будет есть, вспоминая происходившее в столовой и плывущие по резиновой дорожке туши?

Согласно полковнику Вилкинсону, это был первый случай за годы его службы в «приемнике», когда «объект закононаказания» выходил из «приемника». «Первый случай» — Лукьянов — находился настолько по ту сторону добра и зла, что, когда его вывели к лейтенанту Тэйлору, он молчал и на лице его не появилось никакого выражения.

— Сдаю вас лейтенанту. Оказывается, вы политический преступник, — сказал Вилкинсон, чтобы что-то сказать. Незапланированная церемония прошла скомканно: в служебной части «приемника», в кабинете Вилкинсона, уставленном пластиковой мебелью, Лукьянов тупо глядел на мебель, вспоминая. Потом нашел: такая же была в смертельной столовой, где старики вкушали отравленную пищу.