Все течет - Нина Федорова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стоило только открыть дверь, переступить порог их дома – и и н а я п р а в д а глядела в глаза Варвары. Эта правда смеялась над «Катехизисом» Нечаева. Только в этом прекрасном доме царила красота жизни, прелесть повседневного обихода. Только здесь жили беззаботно, смеялись беззлобно. Здесь даже её собственное сердце билось иначе. Высокие зеркала всё отражали красивым, и Варвара не узнавала своего лица. Она на миг забывала о борьбе классов, о неизбежной революции, и ей вдруг хотелось, как говорила Мила, «жить, и только!». Эти первые мгновения в «Усладе» давали её душе сладостный отдых.
Но и «Катехизис» пустил уже глубокие корни. Варвара старалась разобраться в противоречии, в своей неумирающей любви к «Усладе».
«Это потому, – говорила она себе, – что здесь, в этом доме, я впервые увидела довольство, счастье и красоту. Здесь впервые меня встретили доброжелательство и привет. Здесь меня никто никогда не обидел. Это и были для меня те впечатления детства, которые трудно изгладить. Я была неопытна тогда, когда впервые вступила в этот дом, я не умела ещё рассуждать. Их счастье я отождествляла с их моральной ценностью. Теперь я вижу иначе».
Но как было жаль, что то, грядущее «нечаевское» человеческое счастье не будет походить на «головинское»; наоборот, оно исключает его: Головиным – смерть, «Усладе» – гибель и разрушение.
Возможно ли было хотя бы одну Милу «распропагандировать», превратить в революционерку? О «работе» с остальными членами головинской семьи Варвара не могла и думать.
Но и Мила была адамантом. «Логика ума» Варвары разбивалась о «логику сердца» Милы, и её доводы, казалось, имели твёрдую почву. Но это в «Усладе»; в комнате Варвары они превращались в абсурд. «Катехизис» же, благоговейно изучаемый на окраине города, вызывал негодующее изумление в «Усладе».
– Нет, какая сухость, какая жестокость! – восклицала Мила. – Вот бесчеловечно! – И вдруг улыбалась. – А знаешь, может быть, это он нарочно!
На утверждение Варвары, что это – совершенно серьёзно, Мила отвечала в раздумье:
– Знаешь, он – ненормальный человек. Мне его жалко.
– Откуда ты заключаешь, что он – ненормален?
– Посуди сама, Варя: жить без всяких личных привязанностей! Кто согласится на это? Это будет уже не человек, на это не согласится даже собака. Возьми, например, наш бульдог: он обожает папу и совершенно презирает меня.
Ничто, никакие разумные доводы не могли научить Милу видеть социальный строй общества глазами Варвары. У ней была своя философия – философия сердца. Эта философия в конечном итоге опиралась на веру в Бога.
В разговорах с Милой и Варвара получила урок: она поняла, что существует тип человека, созданный для статической, для мирной жизни, примиряющийся с теми условиями, в которые его поставила судьба, – не боец, не революционер, не строитель; он не будет жить на бивуаке, но везде «вьёт своё гнездо», свой дом, заводит в нём свою семью и свой «уют»; в это он вкладывает сердце; он органически ненавидит бури, перевороты и потрясения; он – мёртвый вес революции. Её покойная мать и Мила были такими людьми. Значит, тип этот зависит не от класса, не от воспитания или общественного положения, он таков по самому строению характера. «Сколько их? – пугалась Варвара. – Сможет ли революция поднять этот вес?» Она называла их теперь нарицательно – «Головины».
Она предвидела: какую ни совершить революцию, Головины, притаившись на время бури, затем подымут свои головы из пепла и потихонечку начнут строить тот же, свой собственный «быт», по тем же, по всегдашним, по старым рецептам, с желанием личного счастья, в собственном доме, с цветами, конечно, и с садиком. Им к завтраку нужны яйца от собственных курочек и молоко от собственной коровы. Они плачут, если подохнет их собственная дворовая собака, какой-нибудь Шарик или Жучка, но их не тронет забастовка грузчиков в Индонезии. Они – Головины – не переведутся сами собою: это у н и х всегда были дети и семьи, дяди и тёти, бабушки, кузины, внуки и крестники. Природа сама как будто бы озабочена их сохранением и размножением: статический элемент, сохранение вида особи.
Что для них революция? Временная буря. Как птицы, они спрячутся – не видать их. Несколько птичьих трупов на земле не есть решение вопроса. В Головиных Варваре виделось нечто от слепой природы, от нерассуждающей жизни. Они как-то не подчинены человеческим теориям, доводам статистики, указаниям человеческого разума, но живут по каким-то таинственным, нигде не формулированным законам природы, тем же, что и птицы, деревья, злаки. Удивительно для Варвары, но они могут жить не рассуждая. В их глазах мерцает насмешка над горячими проповедниками, над великими вождями, над всяким «сверхчеловеком» – от земли ли он или же от самих небес. Пусть бушует буря и творится великий переворот, пусть бои идут в самом их городе – Головины не забудут, что сегодня день рождения тёти, и всё-таки будут праздновать. Пусть царит голод, они – все вместе – наскребут где-то муки и испекут кулич к Пасхе и будут разговляться. Они искренне радуются, празднуя золотую свадьбу хромой бабушки и давно оглохшего дедушки. Головины женятся по любви, они читают стихи и романы; они пишут друзьям, которых не видели лет двадцать, сообщая свои семейные новости. Больные, они окружены заботой и лаской. Бедные, они в семье делят каждый кусочек между собою на равные части – и счастливы при этом.
Так, но это о них разбиваются перевороты, в них утопают все революции. За ними всегда стоит одно-два поколения, готовые восстановить то, что было, тот же, только что разрушенный «быт». Тут они, терпеливо, безмолвно, как муравьи, готовы трудиться, трудиться и трудиться…
Что же делать с ними? Возможно ли их перевоспитать?
Казалось, нет, невозможно. Тогда их надо уничтожить. Всех. Для спасения завоеваний революции Головины должны быть уничтожены, все, до одного.
Но перед глазами Варвары вставал образ Милы, с её грацией, её приветливостью, её добротой, весельем, красотою, с её улыбкой. Лично Варвара не помнила ни одной обиды от Милы. Мила была «врагом» теоретически; фактически же она была единственным ласковым и добрым другом Варвары.
Подлежит ли Мила уничтожению? Поскольку Мила не поддаётся перевоспитанию, она подлежит уничтожению – «катехизис» Варвары был неумолим. Она должна исчезнуть вместе со всей массой Головиных. Но и они, казалось, были как-то таинственно организованы между собой: один Головин узнает другого Головина при первом взгляде, по каким-то тайным психологическим признакам:
