Ябеда (СИ) - Гордеева Алиса

В какой-то момент я заметила, что осталась одна. Нет, страшно мне не было. Наш мини-каток отменно подсвечивался фонарями, да и был примером безопасности. Но сам факт, что мальчишки улизнули от своих обязанностей, меня жутко бесил. Я нашла их обоих на пирсе.

— Сюда нельзя! — сжав кулаки, крикнула с берега, не решаясь подойти ближе. — Я всё расскажу дяде Саше, когда он вернётся!

— Как же ты достала меня, Тася! — начал огрызаться Савицкий. Вместе с Аром он стоял у самого края.

— Шла бы ты обратно, Тася! — замахал руками Турчин. — Куда ты прёшься на коньках?! Герыч, айда к берегу, а то свалится еще!

— Да пошла она! — с отвращением фыркнул Гера. — Не обращай на неё внимания! Лучше покажи, где прорубь!

— Не видно ни черта! Замело! Вроде, тут!

— Не-е, Вадим говорил, что с этого края лодки швартуют. Здесь одни штыри. Может, там?

— Пошли глянем! — Арик схватил Савицкого за рукав и потянул к противоположному краю пирса.

— Эй, вы! — Лезвия на коньках безбожно увязали в снегу, но меня бесила безнаказанность парней. — Мало вам досталось? Хотите ещё?

— Ну и мерзкая же ты, Тася! — сплюнул в снег Гера и, поправив на ушах шапку, со звериным оскалом бросился мне навстречу. — Только попробуй вякнуть! Шею сверну!

— Герыч, остынь! — Арик пытался охладить пыл товарища, но куда там! В Савицкого словно дьявол вселился.

— Чего ты за неё вечно заступаешься, Турчин? — Гера с лёгкостью стряхнул с себя руку друга и усмехнулся. — Ещё скажи, что влюбился!

— Не неси чушь! — пропыхтел паровозом Ар, но попытки остановить Савицкого бросил.

— Вот и я о том! — В два счёта подлетев ко мне вплотную, Гера небрежно схватил меня за полосатый шарф, тот самый, который мне подарил Турчин и который я, как принцесса с ёлочного шарика, завязала вокруг шеи. — Во что тут влюбляться? Ни кожи, ни рожи! Даже не верится, что эта дрянь сестра Ники!

— Отпусти! — Меня не столько задевали слова Геры (хотя не скрою, они царапали по живому), сколько не слушались ноги. Дурацкие коньки скользили и разъезжались, а пирс трещал и шатался.

— Что, испугалась, мелкая?! — Савицкий дёрнул посильнее.

Не думаю, что он хотел скинуть меня в озеро, но и удержать не сумел.

Моё падение было недолгим, но весьма болезненным. Корявый лёд огнём опалил щеку, но на смену боли моментальное пришёл страх. Подогреваемый глухим треском откуда-то из глубины и гулким завыванием ветра, он прорвался наружу диким криком и истеричными слезами.

— Мне страшно! — кричала я, лёжа на ледяной поверхности озера, окрашенной моей кровью, и с мольбой смотрела снизу вверх на испуганные лица ребят.

— Не шевелись, Таська! Не двигайся! — Первым пришёл в себя Турчин. — Ты мелкая — лёд должен выдержать! Только не вставай! Герыч, за отцом беги! Ну же! Чего замер?!

— За каким ещё отцом?! — выйдя из ступора, зашипел Савицкий. — Хочешь, чтобы он из нас отбивную сделал? Тут уже одним матчем не отделаешься!

— Мне страшно! Очень! Сделайте что-нибудь! — Мои слёзы смешивались с алым от крови снегом и, кажется, топили чёртов лёд! По крайней мере, он продолжал глухо трещать подо мной.

— Фиг с ним, с наказанием! Гер, ну надо что-то делать! Здесь глубоко, понимаешь? Она же провалится!

— Ясно, ясно! — схватился за голову Савицкий и, стянув шапку, присел на краю прямо передо мной. — Плавать умеешь, ябеда? — рассмеялся он язвительно и немного нервно.

— Нет, — пробубнила в ответ. Я боялась не то что пошевелиться — даже вдохнуть нормально.

— Я сейчас спущусь к тебе, поняла? А ты, Турчин, стой наготове. Я попытаюсь её поднять, а ты перехватишь.

— Не смей! — заорал Арик не своим голосом. — Тебя точно лёд не выдержит! Слышишь, кретин, не дури!

— Нормально всё будет, не трусь! — отмахнулся Савицкий и тут же спрыгнул на лёд в паре метров от меня, а потом медленно, миллиметр за миллиметром, начал приближаться. Турчин же неистово заметался по пирсу туда-сюда, надрывно зовя на помощь, но оставить нас, чтобы сбегать за подмогой, так и не смог.

— Руку давай, беда ходячая! — Я и не заметила, когда Гера успел подойти ко мне так близко. — Да не бойся ты, лёд, вроде, прочный. Вставай, только медленно. Я закину тебя наверх.

— А ты? — Схватившись за тёплую ладонь Савицкого, я начала потихоньку подниматься на ноги.

— Можно подумать, заплачешь, если утону! — Гера подхватил меня под локоть свободной рукой и прыснул со смеху.

— Да, — призналась честно, не отпуская тёплой ладони Савицкого и не сводя с него взгляда.

— Ну-ну! — улыбнулся Гера, шмыгнув носом. Его щёки пылали румянцем, а в глазах уже тогда играли черти.

— Больно? — Он прошёлся дотошным взглядом вверх от щеки до края шапки.

— Уже нет, — прошептала я, впервые робея от чужого внимания.

— Тогда — на счёт три! Все готовы? — Гера схватил меня под мышки и крепко сжал.

— Три! — прокричал он и, рывком оторвав меня от земли, передал в руки Ару.

А дальше — треск, жуткий, зловещий, безнадёжный. Грохот, не оставляющий надежды. Мой визг, воздушной тревогой накрывающий всё Жемчужное. И презрительный, ненавидящий взгляд Геры, на бешеной скорости проваливающегося в черную бездну.

Чувствую, что больше не могу произнести ни слова. Во рту пересохло, а события настолько реалистично мелькают в голове, что меня начинает сотрясать страшный озноб. Как тогда, во время проклятой метели на пирсе.

Татьяна Ивановна тоже не спешит с вопросами. Она взволнованно дышит и, уверена, без слов понимает, что было дальше. Но если я решила быть честной до конца, то не должна молчать.

Поднимаюсь с дивана. Пустым взглядом обвожу картины на стенах. Заламывая пальцы, подхожу к окну. За ним темно и тревожно, как и у меня на душе. А потом продолжаю.

Я сидела на снегу. Смотрела на тщетные попытки подоспевшего дяди Саши спасти сына. Геру, и правда, удержал на плаву штырь, но его отец об этом не знал.

Я кричала, ревела, умоляла Турчина помочь и ненавидела его за бездействие. Это я сейчас понимаю, что Арик ничего не мог изменить, а тогда… тогда я очень боялась, что никогда больше не увижу Савицкого. Наверно, я так устроена — неправильно. Наверно, что-то сломано у меня внутри, работает с дефектом. Но даже тогда, в свои шесть, я могла думать только о Гере. А Турчин… Турчин стал расходным материалом, ненавистным трусом, свидетелем моей вины… Поэтому я придумала драку, соврала, что Арик специально столкнул Савицкого с пирса … И мне снова поверили…

Единственным, кто мог открыть тогда правду, был Гера, но, придя в себя, он по неведомой мне причине занял мою сторону. Он спас меня. Снова…

— Тася, милая, посмотри на меня! — Я вздрагиваю от нечаянного прикосновения нежных ладоней Татьяны Ивановны. — Мы не в силах изменить прошлое, девочка, но мы можем извлечь из него уроки.

— Я знаю. Я попыталась. И вы в курсе, чем это закончилось.

— Думаешь? — Татьяна Ивановна встаёт рядом со мной и тоже смотрит в окно. Правда, как и я, видит только наше отражение. — Я ничего не знаю, Тася. Твой папа лишь рассказал, в каком состоянии тебя нашли на берегу тем утром. И если поначалу я была уверена, что это сотворил с тобой Савицкий, то сейчас не знаю!

— Иногда бездействие куда страшнее, — горько хмыкаю себе под нос и отхожу.

— Тася! Пожалуйста! Последний рывок!

И я снова сдаюсь…

Июль

Дом Мещерякова

Спальня Савицкого

Я просыпаюсь в холодном поту. Кожа липкая, руки дрожат, как у заядлого алкоголика. Я пытаюсь всё осознать, привести в порядок мысли, как-то уместить проклятое прошлое в голове, но ни черта не получается. Понимаю, что виновата! Я одна, во всём! Мой скверный характер явился причиной страшной трагедии! Разрушил судьбы! Лишил жизни человека!