Ябеда (СИ) - Гордеева Алиса

Бесконечная ночь растворяется в тихом шёпоте истерзанных губ. На смену безудержной страсти приходит блаженная усталость, а после — сон.

Меня снова и снова уносит в прошлое. Отдельные фразы, чьи-то лица, ссоры… Семейные ужины, снежки, одиночество… Добрая улыбка Турчина, бесконечные нападки Геры… Сквозь сон понимаю, что чувства мои к Савицкому не случайны. Я сама их посеяла в своём сердце ещё тогда, вопреки здравому смыслу! Хороших девочек всегда тянет к плохишам, вот и я не исключение!

Я просыпаюсь с первыми лучами солнца, с бесконечной улыбкой на зацелованных губах. Радуюсь солнечным зайчикам на стенах и небывалой лёгкости на душе. Тело приятно потягивает, в голове — невесомый туман. Мягкая подушка под моей щекой насквозь пропитана ароматом Савицкого, и я в блаженстве прикрываю глаза, чтобы навеки сохранить в памяти запах неподдельного счастья! Моё первое взрослое пробуждение самое сладкое, мысли — воздушные, а желание кричать о своей любви — нестерпимое!

Развожу руки в стороны и сладко потягиваюсь. С губ слетает глупый смешок, а щёки заливает краска смущения, стоит моим пальцам коснуться шелка измятых простыней. То, что было, не сон! Наша любовь не иллюзия!

Вот только в комнате Савицкого, кроме меня, никого… В огромной кровати я просыпаюсь в гордом одиночестве. Чувствую, как глупое сердце спешит скукожиться от холода, а проклятая обида так и рвётся запустить свои щупальца в мою окрылённую душу. Но разве я не знала, на что шла? Разве не понимала, что отношений, как у нормальных пар, у нас с Савицким никогда не будет? Нам не суждено просыпаться в сладких объятиях или гулять за ручку на виду у всех. Мы не будем шептать глупости на ушко за утренним кофе, глядя друг другу в глаза, никогда не скажем «люблю», да и дождливым вечером не отважимся сыграть в «Монополию» в шумной компании друзей. Наш удел — темнота. Наше время — ночь…

Смахиваю с лица глупые слёзы. Усевшись на край, касаюсь босыми ступнями мягкого ворса прикроватного коврика. На тумбочке замечаю букет полевых цветов: одуванчики, ромашки, незабудки. Я не знаю, где Савицкий их раздобыл в нашем царстве мощёных дорожек и унылых газонов, но вмиг забываю о гнетущих мыслях и снова начинаю улыбаться. С трудом нахожу свою безразмерную майку и безуспешно пытаюсь пригладить спутанные волосы. Стыдливо стаскиваю с кровати простыню со следами ночного безумия и, скомкав её посильнее, выкидываю в мусорное ведро: еще не хватало, чтобы прислуга обсуждала наше с Герой хрупкое счастье! Зубной щёткой Савицкого чищу зубы и, широко распахнув глаза, не узнаю своего отражения в зеркале: такой счастливой я никогда ещё себя не видела.

С головой утопая в мечтах, я в одной майке выскакиваю в коридор. Тишина, царящая в доме в этот утренний воскресный час, ещё больше притупляет мою бдительность, а зря!

Спустившись до середины лестницы, замечаю в гостиной Савицкого. Заложив руки за голову, он сидит на любимом диване Вадима и задумчиво смотрит в окно. Нежное солнышко игривыми лучиками освещает его профиль, и я зависаю. Еле сдерживаюсь, чтобы оголодавшей львицей не наброситься на Геру с безумными поцелуями. Про себя повторяю «нельзя» и продолжаю наслаждаться красотой своего любимого психа. И когда только он успел привести себя в порядок: белоснежная сорочка, начищенные до блеска мокасины, брюки с идеальной стрелкой… И это я молчу об идеально выбритых щеках и аккуратной причёске.

— Доброе утро, Тая! Как спалось? — Тихим бархатистым голосом Савицкий вдребезги разбивает мое спокойствие.

— Доброе! — Взволнованно переступаю с ноги на ногу. — Как ты догадался, что я здесь?

— Ты топаешь, как маленький слонёнок! — смеётся Савицкий и, потягиваясь, поднимается с дивана. Гера продолжает всматриваться в солнечный пейзаж за окном, а мне страстно хочется, чтобы однажды он так же запросто смог взглянуть и на меня.

— И долго ты будешь там стоять? — Разминая шею, Савицкий подходит к окну, а я смотрю, как играют мышцы на его спине под белоснежной сорочкой, и не могу вымолвить ни слова.

— Тая! — глухо окликает меня Савицкий. — Бегом к себе! Не хватало только, чтобы твой голый зад стал веским поводом для вечерних сплетен!

Одёрнув растянутый край майки, глупо хихикаю, вместо того чтобы прислушаться к дельному совету. Быть может, у нас с Герой не всё потеряно? Не видеть друг друга, но быть рядом можно разными способами, а не только в темноте!

— Тая! — чуть серьёзнее напоминает о себе Савицкий. — Я не шучу! Тебе не помешает переодеться!

— Ладно, ладно! — качаю головой. — Отключай своего внутреннего зануду и считай до десяти, потом сможешь обернуться!

Не дожидаясь ответа, снова начинаю спускаться, чтобы прошмыгнуть в свою каморку. Но стоит мне сделать всего пару шагов, как Савицкий рычит:

— Стой! Не вниз — наверх! Быстро, Тая!

Испуганно замираю, не понимая, что делать, и взволнованно наблюдаю за Герой. Следует отметить, что он ведёт себя до безумия странно: зачем-то скидывает мокасины, запуская те в разные стороны, ерошит волосы на голове и рывком разрывает на груди рубашку, да так, что пуговицы с треском разлетаются по гостиной, а потом в позе ленивого тюленя приземляется на диван лицом вниз. Я только хочу возмутиться, сказать что-нибудь колкое и рассмеяться, как на пороге прихожей замечаю маму. Ну, конечно, и как я могла забыть о её дурацкой любви к утренним пробежкам!

— Гера! — вскрикивает мама, изумлённо округляя глаза. — Что?! Что всё это значит?!

— А?.. Что?.. — невнятно пыхтит в ответ Савицкий и продолжает делать вид, что спит.

— Георгий! — вспыхивает мать и, позабыв снять кроссовки, подходит к парню. — Ты что, только вернулся?! Ты пьян?!

— Совсем немного, Лиза! — Не открывая глаз, Гера вытягивает вверх руку. То сближая, то отдаляя друг от друга большой и указательный пальцы, он пытается изобразить это самое «немного» и продолжает косить под пьяного.

И, вроде, понимаю, что Савицкий просто даёт мне шанс убежать: подняться и тем самым спастись от неминуемых расспросов мамы. Но я продолжаю стоять на лестнице и, едва сдерживая смех, наблюдать за игрой Геры.

— Боже, мальчик мой! Тебе совсем нельзя пить! — Мама безуспешно пытает привести парня в чувство. — И что с тобой происходит?

— Ни-че-го! — приподняв голову, по слогам хрипит Савицкий, а затем снова плюхается носом вниз. — Мне просто очень хорошо!

— Замечательно просто! — ёрничает мама, отчаявшись привести Геру в порядок. — Господи! И что подумают девочки, когда увидят тебя в таком состоянии? А Вадим? Он же с ума сойдёт!

— Всё нормуль! — напевает басом Савицкий, игнорируя причитания матери. — Хотя нет! — Он начинает хаотично размахивать указательным пальцем. — Мне бы водички! Лизонька, умоляю, спаси!

— Хорошо, хорошо! — ошарашенно суетится возле дивана мать. — Я сейчас! — отчаянно хлопает руками по бёдрам и спешит на кухню.

— Ну, слон в посудной лавке! Долго тебя ждать! — вопит Савицкий, а я не сразу понимаю, что это уже адресовано мне.

Под недовольное ворчание матери, которая наверняка приняла эти слова на свой счёт, я босиком семеню по ступеням вниз и под возмущённое пыхтение Геры, который, видимо, полагал, что я всё же вернусь в его комнату, залетаю в гостиную.

— Закрой глаза, пьяница! — шепчу в отместку за «слониху» и, оглушаемая сумасшедшим биением собственного сердца, подбегаю к развалившемуся на диване Гере. И пока он артистично пускает слюни на плюшевую обивку, запускаю ладонь в его короткие волосы цвета ночи и оставляю лёгкий поцелуй на любимой щеке. — К чему весь этот цирк, Гера?

— Спасаю твою репутацию!

— Наплевав на свою? — тихо хихикаю, не переставая ласкать Савицкого губами.

— Что ты творишь, Тая?! — выдыхает он. Замечаю, как кожа на его руках покрывается мурашками, и, совершенно позабыв о матери, провожу подушечкой указательного пальца вдоль напряжённого запястья.

— Кажется, люблю тебя! — мурлычу на ушко. Глупости! Будет у нас и кофе, и нежности, и прогулки… Просто не как у всех. Но вместе мы справимся, верно?