Ритуал - Марина Дяченко

Принц попятился. Арман пожалел, что не может заглянуть ему под забрало.

— Ты! — крикнул Остин надрывно. — Ты! Жаба с хвостом! Сейчас получишь у меня!

Конь под принцем обгадился.

— Сейчас узнаешь… Я-то кишки из тебя повыпущу! Я-то башку твою препоганую соломой набью! Я твоей шкурой…

Фантазия изменила принцу, он замолк на полуслове.

Юта волнуется, мельком подумал Арман. Пора заканчивать.

Он развернул крылья — конь дико заржал, вернее, закричал не своим голосом, и поднялся на дыбы, грозя сбросить неуклюжего в своем железе всадника.

Легкий, как бабочка, Арман взвился над головой перепуганного принца и, чуть зацепив его когтями, сбросил с седла. Почуяв свободу, отважный рыцарский конь ринулся бежать со всех ног. Он бежал, громыхая кольчужной попоной и все более пугаясь — ему казалось, что крылатое чудовище преследует его.

Принц же вскочил, сжимая в руках огромную секиру. Возможно, получая ее из рук оружейников, он в самом деле верил, что принесет домой отрубленную драконью голову. Сейчас широкое сверкающее лезвие казалось ему таким же грозным, как перочинный ножик в руках школяра, и, чтобы спасти свою умирающую храбрость, он снова выкрикнул:

— Ящер, смрадный ящер! Подходи, ну?!

Арман внял его просьбе и чуть придвинулся. Секира со свистом разрезала воздух… и до половины ушла в каменное крошево. Принц потерял равновесие, но удержался на ногах и тут же выхватил из-за спины боевую палицу, шипастую, как стебель розы.

Он храбр, подумал Арман почти что с сожалением. Он действительно храбр и доблестен. Девять принцев из десятка давно бежали бы прочь без оглядки.

Остин тем временем возился со шлемом — при ударе тот съехал на бок и, по-видимому, причинял принцу большие неудобства. Забрало свернулось к уху, а на месте лица оказалась сплошная железная стенка — ни вздохнуть, ни взглянуть на противника. Принц похож был сейчас на мальчика, в шутку натянувшего на голову котел, не сумевшего снять посудину и ужасно перепугавшегося.

Арман терпеливо ожидал.

Наконец Остин перехватил палицу в левую руку, а правой ухитрился-таки отстегнуть ремешок. Стянул шлем с головы, облегченно вздохнув, уронил в камни.

Светлые волосы, мокрые от пота, прядями облепили голову. Свирепые голубые глаза. Он все равно был красив — даже более красив, чем тогда на площади, перед влюбленной толпой.

Будь счастлива, Юта.

Арман наклонил голову и шагнул вперед. Остин стремительно размахнулся и ударил Армана прямо по голове — у того искры из глаз посыпались.

Зашатавшись, Арман рухнул на землю. Остин размахнулся еще раз и снова ударил по костяному гребню. Жалобно застонав, дракон откатился в сторону — только камни хрустели под чешуей. Остин поспешил за ним — но ящер уклонился, тяжело поднялся, снова застонал — уже в воздухе. Сделал вид, что падает — и в последний момент удержался на лету. Неровно, зигзагами, полетел прочь.

Остин выкрикивал ему вслед что-то азартное, боевое; он прыгал на месте и потрясал палицей, до сих пор не веря, что справился с чудовищем. Он приглашал Армана вернуться, громко сожалея, что не успел срубить отвратительную башку… А через камни и трещины к победителю бежала Юта.

Весь поединок она простояла на вершине скалы. Она видела, как Арман сбросил Остина с седла, и прокусила до крови руку, испугавшись за жизнь принца. Несколько минут после этого она просто сидела на корточках, зажмурив глаза и зажав ладонями уши, а когда решилась, наконец, посмотреть, то увидела принца, опускающего шипастую палицу на голову распростертого дракона… И тогда она расцарапала щеку от страха за Армана.

Когда Арман взлетел, у Юты немного отлегло от сердца, но она тут же снова испугалась за принца. Арман камнем рухнул вниз — принцесса закричала от страха, что он разобьется. Дракон удержался — и Юта обессиленно выдохнула.

Теперь Арман улетал. Юта не до конца понимала, что произошло, но Остин жив, размахивает своим оружием, и ветер доносит его воинственные крики… И дракон жив, летает. Кто кого победил?

Она неслась через камни, то и дело теряя Остина из виду, а в отдалении взмахивал крыльями Арман…

Огромным усилием воли Арман удержал себя и не спустился, чтобы в последний раз взглянуть на нее. Он сделал свое дело, теперь надо было поскорее исчезнуть, улететь, спрятаться… Этим двоим нельзя мешать, нельзя подглядывать, нельзя…

Им предстоит еще добраться до людей, а конь убежал, а Юта, наверное, голодна. Она почти босиком, а там острые камни. И не попали бы в каменную трясину, откуда он когда-то ее вызволял… Но они уже встретились, и ни помочь, ни помешать — не в его власти.

Развернувшись навстречу бледной луне, чахнущей на голубом небе, он полетел прочь.

IX

Через сотни ночей к последнему утру тянусь.

Не зови меня. Я и без зова

Явлюсь.

Через месяц по контестарской столице катил свадебный кортеж.

Главная улица еще за неделю до праздника была выстлана плетеными ковриками из золотой соломы; жители окрестных домов поставили на парадные подоконники цветы в горшках — все, какие только сумели раздобыть, и улица походила теперь на лавку зеленщика. На высоко натянутых веревках развешены были флаги — контестарский с коричневым богомолом и Верхней Конты с кошачьей мордой. Кое-где, правда, между флагами колыхались на ветру простыни и рубашки — ведь обычно веревки служили для просушки белья…

О приближении кортежа возвестили истошные крики мальчишек, оседлавших крыши.

Открывали шествие двадцать три ученые белые мыши — запряженные и взнузданные, они торжественно влекли игрушечную повозку, на которой по традиции помещались роза со сточенными шипами, баночка меда и пригоршня семян — таким образом молодым предвещались любовь без раздоров, сладкая жизнь и множество детей.

— Слава! Слава! — кричали люди, гроздьями свисающие из окон, с крыш и фонарных столбов. — Слава! Совет да любовь!

Далее торжественным маршем шел сводный отряд шарманщиков — их шарманки, тщательно настроенные и надраенные, играли одну и ту же мелодию — свадебный марш. Счастливые и гордые своей миссией, шарманщики изо всех сил вертели головами — видят ли их друзья и знакомые?

За шарманщиками катилась двуколка, на которой юноша, одетый коричневым богомолом, и девушка, одетая кошкой, танцевали танец братания королевств. Оба уже здорово запыхались — ведь танцевать приходилось всю долгую дорогу! Но оказанная им честь была так велика, что, позабыв усталость, они плясали все задорнее.

Следом, свирепо вскинув подбородки, чеканили шаг гвардейцы — контестарские в ярко-зеленых, верхнеконтийские в красно-белых мундирах. Сверкали на солнце освобожденные из ножен клинки — кривые котрестарские и узкие контийские. На верхушках причудливых шлемов курились благовония, и казалось, что гвардия движется в сизом ароматном облаке.