Сандро Боттичелли - Ольга Петрочук

Только вместе с реакционным переворотом в городе и со страшною собственной метаморфозой пришло к живописцу осознание безнадежности того внутреннего тупика, о котором оставалось кричать жгучими словами загубленного его собутыльниками пророка: «Род лукавый! Впрочем, я говорю не о всех, но ведь добрых осталось так немного! О, всех укусила змея, всех она заразила своим ядом… Горе, горе! Чаша твоя полна. Дальше некуда идти в злобе твоей. Горе тебе за духовные твои грехи, горе за плотские, горе первым, горе главам, горе всем, ибо нет у тебя ничего, кроме горя!»

А началось как будто с малого. С утверждением своей власти Савонарола вступает в период наиболее искусительных испытаний. Новый папа Александр VI Борджа вначале нимало не заботится ни о монахе, ни о его пророчествах. Но постепенно и до него доходит их смысл, не слишком приятный для ватиканского клира, — что для Савонаролы его политические реформы только часть всеобщей реформы социально-нравственной, а новое реорганизованное им правление — только первый шаг ко всеобщему обновлению церкви и мира.

Столь неудобные для него притязания повергают Александра VI в состояние мало свойственных ему серьезных раздумий — факт, что казавшийся таким ничтожным феррарский крикун как-то незаметно вырос в серьезнейшую политическую силу, вынуждающую с нею считаться. Волей-неволей его святейшество принимается действовать, но поначалу колеблется в выборе способов. На первый случай Савонарола приглашается довольно ласковым папским посланием в Рим. Не исключено, что при согласии монах до него не доедет — есть много возможностей потихоньку убрать его по дороге; у Борджа для этой цели обширнейший штат наемников. Но, кажется, и Савонароле известны повадки Борджа на этот счет. К тому же он ни на миг не желает оставить своих подопечных во Флоренции.

В феврале 1496 г. происходит самое невероятное. Некий доминиканский епископ, которому папа поручил рассмотреть письменные труды Савонаролы, объявил, что приор Сан Марко достоин за них — ни более ни менее — кардинальского звания. Такая приманка для нищего провинциального монаха казалась воистину неотразимой. Александр VI тотчас отрядил во Флоренцию доверенного доминиканца со столь соблазнительным предложением, поставив в качестве единственного условия даримого кардинальства, чтобы фра Джироламо смягчил воинственный тон своих проповедей. Пожалуй, это была искуснейшая из всех ловушек. Сильнейшее искушение — соблазн земной власти — неодолим для многих даже стойких и бескорыстных, но не для Савонаролы, и без того повелевавшего всею Тосканой.

Перед влюбленной в него толпой он изобличает своих противников тайных и явных и бесстрашно раскрывает себя: «Они кричат: монах ищет денег, монах составляет заговоры, монах хочет сделаться тираном, монах хочет кардинальской шапки. А я вам говорю: если бы это было так, я теперь не носил бы этой разорванной одежды… Я не ищу славы в других, кроме тебя, Господи. Я не хочу ни митр, ни шапок, не хочу ничего другого, кроме того, что ты дал святым своим: смерти — шапки красной, шапки крови — вот чего я жажду». Предельным, казалось бы, смирением своего отказа Савонарола бросает решительный вызов Риму, фактически объявляет войну.

Однако именно после гордого отказа от кардинальской шапки для негласного диктатора Флоренции обрывается время торжеств и триумфов и начинается полоса затруднений. Летом 1497 г. неурожай в Тоскане приводит к голоду в окрестностях Флоренции. Голодные крестьяне, покидая насиженные места, толпами бежали в город, и горожане, настроенные Савонаролой на новый гуманный и демократический лад, старались принять их к себе, как братьев. Но ежедневно в город стекались все новые толпы разоренных крестьян, которые становились здесь нищими. Вся Флоренция постепенно наполнилась голодающими. Невиданное скопление и скученность вызывают в городе эпидемию — воистину по-савонароловски — огонь, голод, мор и чума — все угрозы сбываются разом. Чума принимает все более грозный характер. Не только госпитали и все общественные «богоугодные» заведения переполнены бедными и больными, но великодушно открытые частные дома.

Как только захворал один из монахов Сан Марко и болезнь, а с нею ужас проникли в стены монастыря, сторонники просят приора удалиться в безопасное место, некоторые даже предлагают для него свои виллы. Самовластно по-своему воспользовавшись предложением, он отправил укрыться на этих загородных виллах начинающих послушников-новициев, среди которых и его младший брат. В Сан Марко остаются самые стойкие и искушенные братья, которым Савонарола с целью укрепить их дух неутомимо читал и толковал историю Самсона, пророчества Ионы и плач Иеремии.

Эпидемия продлилась два с половиной месяца — это было меньше, чем обычно, — и прекратилась в конце августа со сравнительно меньшим, чем раньше бывало, количеством жертв. В Сан Марко, вскоре вновь открытом для посещения народа, уже 15 августа торжественно праздновалось Успение с благодарственным молебствием за избавление города от стихийной опасности. Но Савонарола, неизменно готовый ободрять и поддерживать всех и вся, неуязвимо пройдя через ужасы чумы, свалился в конце концов сам от нервного истощения. Вынужденный болезнью к временному неучастию, он жестоко страдал — куда больше от невольного своего бездействия, нежели от недуга. Управление всеми событиями незаметно начинало ускользать из его энергичных рук…

Еще 13 мая 1497 г. Александр VI разразился архипастырским бреве об отлучении флорентийского бунтовщика от церкви, но бумага об этом прибыла во Флоренцию с большим опозданием лишь в конце мая. И только 18 июня 1497 г. папское отлучение объявлено во флорентинских церквах в присутствии всех монахов, при зажженных факелах и звоне колоколов. На другой же день возрастает наглость позолоченных «компаньяччи», нашедших покровительство у Синьории и благоволивших к ним Восьми.

Днем храмы города с катастрофической быстротою пустели — взамен того наполнялись еще недавно заброшенные кабаки. Невесть откуда вновь объявившиеся двусмысленные дамы, достав из-под спуда надежно припрятанные от идеологических и благотворительных конфискаций вещички, вновь нацепили на себя изобильные безделушки и, выставив напоказ давно не виданные здесь вызывающие туалеты, дефилировали по улицам во всем блеске своей профессии. «Ангельская» армия маленьких моралистов Савонаролы рассыпается сама собой.

В те дни отношение непостоянного города к приору Сан Марко начинает заметно колебаться. Безжалостность реальной жизненной практики со временем все яснее выявляет чисто практические ошибки духовного диктатора, а с ними всю наивную утопичность его позиций. Так, Савонарола был единственным человеком, который мог бы вернуть независимость подчиненным Флоренции городам и этим спасти целостность тосканского государства. Но в этом случае великий глашатай свободы проявил непростительную близорукость, всецело разделяя с флорентинцами их давний предрассудок — ненужное высокомерие по отношению к вечно бунтующей Пизе и прочим эксплуатируемым вассалам. Этим после первых взрывов всеобщего энтузиазма он оттолкнул от себя значительную часть населения Тосканы.

А самих флорентинцев порою отталкивал излишней заинтересованностью во всех их тайнах, не пожелав оставить в их душах ни единого уголка не высвеченным своим всепроникающим взором. Произведя свою реформу нравов, проповедник с наивной бесцеремонностью вторгался в высоко ценимую горожанами свободу частной жизни, часто ради полного познания их многогрешных душ прибегая к наемному шпионству прислуги, как это некогда практиковал и Медичи. Но в революционном диктаторе и народном вожде столь непрошеная дотошность и средства столь недозволенные представлялись гораздо более отталкивающими.

Но и это были сущие мелочи в сравнении с главным его «преступлением» — непониманием роли частной собственности, почти полной слепотою ко всякому материальному интересу. Макиавелли, одним из первых осознавший решающее значение материального фактора в качестве главной движущей силы буржуазной общественной жизни, не без яду заметил по этому поводу: «Люди скорее забудут смерть отца, чем лишение имущества. Скорее пренебрегут почетом, нежели богатством».

Это трагическое непонимание не замедлило отразиться на материально-хозяйственном существовании Флоренции, поскольку ее обитатели не умели питаться, так сказать, «святым духом», то есть мистическими восторгами, как одержимый ее проповедник. Между тем даже его презрение к роскоши, вызвав в качестве следствия закрытие прославленных ювелирных и шелковых мастерских, повлекло за собой безработицу и голод. Кризис затем перекинулся на другие отрасли. Постоянные партийные смуты приостановили торговлю, а столь же неизбежные военные издержки на очередное «укрощение» Пизы окончательно затормозили свободу ее оборотов. В экономической жизни республики наступает застой, истощение финансов. И тут уже многие, весьма многие недавние энтузиасты Савонаролова учения начали тяготиться его максимализмом. Богатые граждане втайне всегда ненавидели одержимого предводителя нищей голытьбы и только ждали подходящего случая избавиться от него. Благоразумные сочлены Синьории в новом составе наметили коренной поворот: порешили продать беспокойного смутьяна папе при первой же возможности.