Мосты - Ион Чобану

— Святая простота! Пойду лучше в газету… Не то придется краснеть перед учениками, мямлить: зовут, мол, меня так-то и так… Нет, шут с ней, со школой.

— Фрунзэ Федор Константинович…

— Тебя вызывают!

— Фрунзэ!

— Здесь!

— Директором семилетки в село Кукоара…

— Поздравляю… А говорил — не везет, — хлопнул меня Фэникэ по спине так, что чуть не треснула рубашка. — В родное село угодил. Чего еще хочешь?

— Угодил… Вместе с твоим Прикоки.

— Голову даю на отсечение, нет лучшего учителя для первоклассников, чем такой глупец… как Прикоки… Послушай. У умника терпения гораздо меньше, чем у глупца… А что нужно учителю первоклашек? Знать азбуку и быть дьявольски терпеливым… А Прикоки, если даже школа загорится, спокойно будет вести урок, покуда головешки не станут падать на голову.

— Первый класс самый трудный…

— Ты, Фрунзэ, не думай, что если я не конспектировал, то и не знаю, что в учебниках написано…

— Бума Моисеевич, у нас вопрос!

— Прошу!

— Как быть?.. Наши школы на переднем крае… В прямом и переносном смысле… Села эвакуированы!

В зале стояло около двадцати директоров… Гирова… Гиришены, Будей… Краснашены… Богзешты… Баху… Гетлово… Германешты… Исаково… Леушены… Васиены… Инешты… Вережены… Заиканы… Коробчаны… Сухулучены… Саратены… Чеколтены… Клишова… Бравичи… Чишмя…

Выступал Захария, окончивший семь с половиной классов лицея. Он назначен директором в Оргеев. А «международное положение» Оргеева было из рук вон плохим.

— Директора школ получат в военных органах соответствующий пропуск. Безо всяких препятствий проследуют на место работы.

— Разве за десять дней успеем отремонтировать школы?

— А где достать известь и бревна?

— Кто нам поможет сделать побелку?

— Как собрать детей? Они же в эвакуации.

— Без гвоздей и оконных стекол я, например, как без рук! Пять месяцев «катюши» стреляют из школьного сада.

— Надоела мне эта музыка, сударь. Всем разжуй да в рот положи.

Фэникэ потянул меня за рукав, усадил. Пусть остальные задают вопросы.

— Помнишь слова нашего историка? Один дурак может задать столько вопросов, что тысяча мудрецов не смогут на них ответить. Правда, у меня впечатление, что Бума Моисеевич любит отвечать на вопросы гладко, как из учебника грамматики. Он учился на адвоката в ту пору, когда преподавали риторику… Теперь у него уйма должностей и поручений. Завуч средней школы… Заведующий районо, директор районного радиоузла… Переводчик райкомовских решении на молдавский язык… И еще куча дел, которые он, беспартийный, выполняет, как настоящий большевик.

Что за парень этот Фэникэ! То терзался, что дети не смогут называть его по имени-отчеству. Теперь иронизирует над почтенными людьми… Жаль мне расставаться с Фэникэ. Думаю, и ему тоже.

Вечером он неожиданно пришел ко мне. С шумом вошел во двор моего украинца, будто жандарм с поста, что пришел сделать обыск, хлопнул калиткой, потом дверьми.

— Я за тобой… Укладывай манатки. Через два часа попадешь в объятия к мамочке.

У ворот стояла бричка, запряженная парой вороных. Отличные кони: копытом землю бьют, удила грызут. Боярские кони! Царский выезд, как говаривал дед.

— Ты не дождался отца Прикоки?

— Может, ты хочешь?.. Если тебе охота бежать… следом за его подводой…

— Что ты сердишься из-за любого пустяка?

— Не люблю глупостей с продолжением.

— А откуда бричка?

— Из Пепен… Меня пригласили на бал пепенские учителя. Я спешу, поторапливайся.

Все мое имущество было на мне. От смущения перед девушкой, сидевшей в бричке, я забыл свои десаги в каса маре у хозяина. Но он был так любезен, что до самой околицы бежал следом за нами, покуда не догнал. Правда, дочка ему помогала.

Ловкач Фэникэ поцеловал дочке моего хозяина кончики пальцев, и та долго махала нам вслед платочком, словно Фэникэ был ее давним другом.

— Познакомьтесь! — предложил Фэникэ, пока я рассеянно держал в руках свою суму, боясь испачкать сиденье.

— Тамара! — прозвучал над моим ухом мелодичный голос.

Мы с Тамарой обменялись рукопожатием. И тут я разочаровался. Рука у нее оказалась холодная и потная. Господи, такая красивая девушка и с рыбьей кровью!

Тамарин отец взмахнул кнутом, бричка покатилась, подрагивая на рессорах…

— По-моему, стоит быть директором школы!

— Ты что-то спросил? — осведомился Фэникэ.

— Не так уж плохо, говорю, быть директором школы.

— Да, кто мог подумать, что у Советов так легко стать большим человеком. Ложишься спать темным мужиком… безотцовщиной, просыпаешься директором.

Из брички я выпрыгнул на краю села. Пожелал Фэникэ веселого бала. Поблагодарил возницу и повернул к большому, крытому жестью дому, стоявшему вдалеке, туда, в Ордашей, мы были эвакуированы.

Бричка скрылась в клубах пыли, за поворотом проселка. Вот мы и расстались с Фэникэ. В Пепенах бы ему, конечно, лучше жилось, чем в Алчедаре. Если верить его словам, родители хотели выдать Тамару, свою единственную дочь, свое сокровище, именно за него. Всеми правдами и неправдами добились они назначения Тамары в ту же школу. Не думаю, что это обстоятельство доставило особое удовольствие бывшему королевскому гвардейцу. Его больше пленял Тамарин патефон. Каждый вечер на квартире у нее устраивали танцы, развлекались. На другое утро Фэникэ ходил мрачный, невыспавшийся и клял себя за то, что связался с Тамарой. К тому же у нее была привычка: перед тем как лечь в постель, плакать… «чтобы казаться невинной, безгрешной, целомудренной».

Фэникэ был закаленный солдат, притворная слезливость претила ему. В такие минуты он не знал, как избавиться от Тамары.

— Прощай, Фэникэ!

Перед одним из домов стрекотал движок. Из помещения доносились выстрелы, крики «ура». Сразу вспомнилось: здесь клуб летчиков. Каждый вечер им тут читают лекции, бесплатно крутят фильмы. Если бы я хотел, запросто мог войти. Ведь бригада наша более двух недель мыла самолеты, и мы считали себя авиаперсоналом. Многие любят прихвастнуть, что служили в авиации… Покуда не спросишь, сколько у них на счету боевых вылетов.

Возле клуба летчиков повстречались мы с Мариуцей Лесничихой. Прогуливались под руку с белокурым летчиком. Сердце у меня екнуло, будто я увидел Вику. Как приятно встретить человека из родного села! Три месяца не видел никого из Кукоары, кроме родителей.

— Добрый вечер, Мариуца!

— Что? — по-русски переспросила она.

— Говорю: добрый вечер.

— Добрый вечер…

— Слушай, Мариуца, ты когда по-русски изъясняешься, куда деваешь молдавский язык?

— Иди к чертям!

— Я сперва засомневался… Теперь вижу — это ты.

— В самом деле не узнал меня сначала?

— Еще бы!

— Сильно изменилась?

— Не очень.

— Записалась я, Тоадер… на фронт пойду!..

— С этим белесым?

— Нет. С ним у нас просто… дружба.

— Ну, я тоже пошел — спешу. Еще увидимся.

— Спеши, спеши. Очень тебя ждет твоя… Троим сразу сумела вскружить голову. Письма ей пишут.

— Каким еще троим? Откуда трое, что ты мелешь?

— Что мужчины находят в этой Вике Негарэ? Задается фифочка. Теперь белокурых девушек полно во всей России… Ага!

— Что болтаешь? От кого она получает письма?

— От сына Дорофтея… с фронта.

— И еще?

— От писателя из Кагула.

— От писаря?

— Да. Теперь только из Кагула приходят послания… Сын Дорофтея погиб, извещение пришло… И медаль…

— Так ты на фронт отправляешься?

— Да, хочу мир посмотреть…

— Когда отправка?

— Жду ответа… Попросилась в отряд Митри.

— Так и говори. Одно дело — фронт, другое — партизанский отряд…

— Ну, я не такая грамотная, как ты.

— Вижу, и здесь пока не теряешься.

— Нет, это просто дружба.

— А думаешь все время о Митре?

— Никуда он от меня не увильнет… Подумаешь, скрывает, где отряд… Ничего, разыщу.

Вот она какая — Мариуца! Ни на одном языке ее не переспоришь, не собьешь с панталыку.

— А знаешь, семья Негарэ съехала из Ордашей…

— Куда?

— Где земли побольше. Вечно им земли мало.

— В каком же они селе?

— В Проданештах… Там эвакуированных нет… Покинутой земли сколько угодно.

Мариуца взяла под руку своего летуна с бровями, как пшеничные колосья, и они пошли на танцы.

Субботний вечер — только сейчас сообразил я.

4

Дома горячих объятий, вопреки прогнозу Фэникэ, не было, хотя мать, конечно, очень обрадовалась моему возвращению. Простой крестьянской радостью. Без поцелуев и слез.

Дедушка Тоадер стиснул меня так, что кости хрустнули.

— Повернись-ка, дай на тебя лучше посмотреть, беш-майор. Что ты скажешь, Лейба?