Послы - Генри Джеймс

— Точно так, вы безупречный джентльмен! — воскликнула она. — И теперь вижу… увидела. Нет, женщина не может! Тут вы вне опасности… и с полным правом. Поверьте в это — и вы станете намного счастливее.

Стрезер промолчал, а когда заговорил, то неожиданно для себя с таким обнаженным доверием, источник которого ему и самому был непонятен.

— Я пытаюсь поверить. Но каким чудом, — вырвалось у него, — каким чудом вы до этого дошли?

— О, — отвечала она, — вспомните, сколько еще до знакомства с вами я благодаря мистеру Ньюсему о вас узнала. Мистер Ньюсем восхищен вашей силой духа!

— Да, почти нет того, чего я не способен вынести! — прервал ее наш друг.

Проникновенная, прекрасная улыбка была ему ответом, и потому он услышал то, что сказал, так, как она это услышала. Не требовалось усилий, чтобы почувствовать: он выдал себя с головой. Но, по правде говоря, он только это и делал. Можно было, разумеется, в какие-то минуты уговорить себя, будто он нагнал на нее страху и холоду. Он знал: это не так, и пока он добился лишь того, что она убедилась: он принимает предложенные ею отношения. Более того, эти отношения — при всей их необязательности и краткости — выльются именно в ту форму, в какую ей угодно будет их облечь. Ничто и никто не помешает ей — уж он во всяком случае — сделать их приятными. В глубине сознания, помимо прочего, у него таилась мысль, что перед ним — здесь, сейчас, рядом, в своем неповторимом, живом и властном облике — одна из тех редкостных женщин, о которых он беспрестанно слышал, читал, мечтал, но каких никогда не встречал; женщина, присутствие которой, чей взгляд, голос, сам факт существования наполняли отношения чувством признательности ей.

Она была из совсем иной породы женщин, чем та, к которой принадлежала миссис Ньюсем, — женщина современная, явно не спешившая с окончательным решением; и теперь, столкнувшись с мадам де Вионе, он понял, насколько простым было его первое впечатление от мисс Гостри. Она, несомненно, была из тех, кого можно быстро постичь, но мир широк, и каждый день преподносит все новые уроки. Во всяком случае, есть отношения и отношения, даже среди самых необычных.

— Ну да, конечно, так я подхожу к возвышенному стилю Чэда, — поспешил добавить Стрезер. — Ему легко меня туда вписать.

Она чуть приподняла брови, словно отрицая от имени молодого человека саму возможность подобного намерения с его стороны.

— Знаете, Чэд будет несказанно огорчен, если вы хоть чего-то лишитесь. Но он полагает, что в ваших силах сделать ее терпимее.

— Вот как, — сказал Стрезер, остановив на ней взгляд. — Так вот чего вы от меня ждете. Только как мне этого достичь? Может быть, подскажете?

— Просто скажите ей правду.

— А что вы называете правдой?

— Ну, любую правду: то, что есть, о нас всех; то, что вы сами видите. Я устраняюсь и предоставляю это вам.

— Весьма вам признателен. Мне нравится, — продолжал Стрезер с резковатым смехом, — как вы устраняетесь.

Но она все так же мило и мягко, словно тут не было ничего такого, настаивала на своем:

— Будьте абсолютно честны. Расскажите ей все.

— Все? — странным эхом отозвался он.

— Да, всю чистую правду, — продолжала, не меняя тона, мадам де Вионе.

— Но в чем она — чистая правда? Именно чистую правду я и пытаюсь обнаружить.

На секунду-другую мадам де Вионе отвела взгляд, но тут же вновь остановила его на Стрезере:

— Расскажите ей все, исчерпывающе и ясно, о нас.

— О вас и вашей дочери? — уставился на нее Стрезер.

— Да, о моей Жанне и обо мне. Скажите ей, — голос мадам де Вионе дрогнул, — что мы вам полюбились.

— А что мне это даст? Или вернее, — уточнил он, — что вам это даст?

Она помрачнела.

— Вы думаете, совсем ничего?

— Она ведь не за тем меня сюда послала, — сказал, помявшись, Стрезер, — чтобы я «полюбил» вас.

— О, — отвечала мадам де Вионе в своей чарующей манере, — она послала вас принять то, что есть.

В этом заявлении, согласился про себя Стрезер, было зерно истины.

— Да, пожалуй, — подтвердил он. — Но как мне принять то, чего я не знаю? — И, собравшись с духом, произнес: — Вы хотите, чтобы Чэд женился на вашей дочери?

Она качнула головой — стремительно и гордо.

— О нет… вовсе нет.

— И сам он тоже этого не хочет?

Она повторила движение головой, но на этот раз ее лицо озарилось каким-то необычным светом.

— Она слишком ему дорога.

— Слишком, чтобы захотеть — вы это имеете в виду — отвезти в Америку.

— О нет. Слишком, чтобы желать одного: пестовать ее и лелеять, быть с ней поистине добрым и ласковым. Мы оба печемся о ней, и вы тоже должны нам в этом помочь. Вы непременно должны еще раз встретиться с моей Жанной.

Стрезеру стало не по себе:

— С удовольствием. Она необычайно хороша.

Впоследствии материнское тщеславие, с которым мадам де Вионе откликнулась на его похвалу, вспоминалось ему как нечто особенно прекрасное.

— Так она понравилась вам, мое сокровище! — И, услышав в ответ восторженное «О!», дала себе волю: — Она — само совершенство! Моя радость!

— Да, да. Если бы мне привелось быть с нею рядом и видеть ее чаще, я, несомненно, испытывал бы те же чувства.

— Вот и скажите это миссис Ньюсем! — воскликнула мадам де Вионе.

— Но что это вам даст? — спросил он, еще больше поражаясь ее настойчивости. И пока она мешкала, не находясь с ответом, решился задать еще один вопрос: — И ваша дочь… она влюблена в Чэда?

— Ах, — почти с испугом отвечала она. — Если бы вы могли это выяснить!

— Я? Человек посторонний? — Он не скрывал удивления.

— Вы уже не посторонний. И сможете бывать с ней, уверяю вас, как человек совершенно свой.

Тем не менее такое положение вещей казалось ему странным:

— Но… если вы, ее мать…

— Ох, нынешние дочки-матери! — весьма непоследовательно вставила она, но тут же переключилась на то, что, видимо, полагала более соответственным главному предмету: — Скажите ей, что ему на пользу знакомство со мной. Ведь вы согласны — на пользу?

Ее слова имели для него куда большее значение, чем он способен был в тот момент оценить. Но и тогда они потрясли его до глубины души:

— О, если это все, чего вы…

— Пожалуй, не совсем «все», — перебила она, — но в значительной степени. — Право же, так, — добавила она тоном, который запал ему в душу, оставаясь среди самого памятного, что там хранилось.

— И прекрасно! — Стрезер улыбнулся ей и почувствовал, что напряжение сковывает его лицо, это продолжалось мгновение.

Наконец мадам де Вионе тоже встала:

— Вам не кажется, что ради…

— Мне следует вас спасти? — Итак, его вдруг осенило, каким образом он мог удовлетворить ее — и каким образом одновременно, так сказать, с честью ретироваться. И выспреннее слово, сам звук которого подталкивал Стрезера к бегству, невольно слетело с его языка: — Я спасу вас, если смогу.

XIV

Десять дней спустя, коротая вечер в прелестных апартаментах Чэда, наш друг и сам испытывал такое чувство, будто робкая тайна Жанны де Вионе рушится у него на глазах. Отужинав в обществе этой юной леди и ее матери вкупе с еще несколькими гостями, он перешел в petit salon,[66] чтобы, исполняя просьбу Чэда, побеседовать с его юной приятельницей. Этим разговором, уверял Чэд, Стрезер крайне его обяжет:

— Мне ужасно хочется знать, что вы о ней подумаете. К тому же, — заявил он, для вас это удобный случай познакомиться с настоящей jeune fille[67] — я имею в виду тип — который вам, как наблюдателю нравов, полагаю, грех упускать. Вас ждет впечатление, которое вы увезете в Америку, где, в свою очередь, у вас в изобилии найдется, с чем его сравнить.

Стрезер прекрасно знал, какого сравнения хотелось Чэду и, хотя он полностью согласился со своим юным другом, не преминул отметить в уме, что до сих пор ему еще ни разу так откровенно не напоминали, что его — как он и сам, правда, постоянно про себя, это выражал — используют. С какой, собственно, целью — он и сейчас не вполне улавливал; тем не менее сознание, что он оказывает услугу, ни на минуту его не покидало. Он лишь догадывался, что услуга эта весьма нужна тем, кому играла на руку; сам он, по правде сказать, находился в ожидании того момента, когда она обернется для него бедой, более того, невыносимой бедой. Он не видел выхода из создавшегося положения, разве только в силу какого-то перелома в событиях, который дал бы ему предлог для возмущения. Изо дня в день он рассчитывал набрести на повод возмутиться; меж тем каждый следующий день открывал на его пути новый и более завлекательный поворот. Искомый повод отодвинулся сейчас много дальше, чем в канун его приезда, и он вполне сознавал, что даже если бы такая возможность появилась на его горизонте, то лишь ценою обстоятельств непредсказуемых и сокрушительных. Однако ему представлялось, что он все же несколько приближается к ней, когда спрашивает себя, какую услугу, ведя подобный образ жизни, он в итоге оказывает миссис Ньюсем. И когда ему хотелось убедить себя, что пока все у него идет как должно, он вспоминал — и, скажем прямо, не без удивления, — что частота их переписки не нарушилась; впрочем, разве не было естественно, что обмен письмами между ними даже участился — настолько же, насколько усложнилась волновавшая их обоих проблема.