Когда сбывается несбывшееся… (сборник) - Александра Стрельникова

Удивительна эта особенность иных русских женщин: чуть-чуть под хмельком раскрепостилось сознание и сразу — «ой, мороз-мороз»… Чем для них притягательна именно эта песня? Каким-то недосягаемым образом красивой и ревнивой жены? Доброго молодца на коне? И что это? Загадка женской русской души? Или, может, это все-таки вопрос к доктору Фрейду?

Анюта и баба Нюра поют и, в счастливом неведении своем, не заморачиваются никакими заумными заморскими теориями. Да и зачем? Во многой мудрости, как известно, много печали. Женщины еще наливают по рюмочке и еще поют…

Их певческую идиллию неожиданно нарушает звонкая трель нового дверного звонка, который прикрепила Анюта вместо того, что сломали ее последние квартиранты.

— Ты ждешь кого-то? — настороженно спросила баба Нюра.

— Может… это из милиции, по поводу штрафа за квартирантов? — предположила Анюта, нехотя вставая с мягкого и уютного дивана и направляясь к двери.

А у самой сердце екнуло: «А может, это Василий пришел извиниться? Нет, конечно, она его на порог не пустит и, вообще, спустит с лестницы. Конечно. Но пусть хоть извинится, мерзавец…»

Такие мысли вихрем пронеслись в Анютиной голове, пока она шла открывать двери.

Истина, которая в вине, сыграла с ней злую шутку. Чуть раскрепощенное алкоголем сознание говорило ей, что выдернуть из сердца занозу, под названием «Василий» сразу не так-то просто…

Анюта открыла дверь. Как тень, за ее спиной стала любопытная баба Нюра.

— Вам кого? — удивилась Анюта, увидев незнакомого парня с большой дорожной сумкой.

— А тетка Аня тут проживает? — спросил незнакомец разухабисто и так по провинциальному просто, что на ум могла лишь прийти только одна пословица о «простоте, которая хуже воровства».

И видя замешательство в глазах женщины, стоявшей на пороге, добродушно добавил: «Так я — Федя. Вам мать письмо писала насчет… пожить у вас. У нас там, дома, с работой плохо».

— А-а-а, — выдавила, наконец, из себя протяжный звук Анюта.

И обрадованный, что его признали, Федя повернул голову в сторону от дверей и кому-то произнес: «Проходи».

В дверном проеме неожиданно нарисовалась ровесница Федора с животиком, о котором в народе говорят, что «живот скоро на нос полезет».

— Это невеста моя — Анька. Знакомьтесь. Мы вместе жить будем, — сказал родственник, в счастливом или дремучем неведении своем, не сильно отягощенный знанием этикета.

На какое-то время по ту сторону дверного проема воцарилось молчание. Но немая сцена не может длиться вечно. Жизнь продолжается…

Суламифь из 6 «А»

Из открытых дверей школы во двор, окаймленный деревьями, дурачась и резвясь, выскакивают школьники. Уроки закончились.

Вот на ступеньках школы появляются две старшеклассницы — девушки лет пятнадцати-шестнадцати. Симпатичные девчонки в распахнутых ярких модных курточках, радуются теплому, солнечному дню октября. Они не спеша идут по школьному двору, беззаботно болтая и подбирая упавшие листья клена, которые складывают в осенние букеты. Затем девушки идут по переулку, пока не останавливаются перед подъездом современного многоэтажного жилого дома. Одна их девушек быстро нажимает кнопки домофона и обе школьницы входят в подъезд.

Звонок в дверь.

— Ой, мама, мы голодные! — в дверях дочка с подругой-одноклассницей. Бросают рюкзаки, пакеты со сменной обувью, снимают куртки.

— У нас завтра контрольная по алгебре. Мы с Наташкой будем готовиться. Покорми оголодавших школьниц, — просит дочь.

— Хорошо, хорошо, — откликается статная женщина лет пятидесяти, открывшая двери, — мойте руки и проходите на кухню.

Мать разливает в тарелки гороховый суп. На второе кладет блинчики с мясом, поливает их растопленным сливочным маслом. Начинает разливать клюквенный кисель в чашки…

В это время звонит телефон, и женщина выходит, откликаясь на настойчивую трель.

— Кто звонил? — поинтересовалась Света, когда мама снова вошла на кухню.

— Папа… сказал, что завтра вечером прилетает… — И добавила, как бы уточняя для дочкиной подруги, — это он на день рождения к внуку полетел. Ему позавчера три годика исполнилось.

— Никак привыкнуть не могу, что Светка — тетя, — улыбнулась Наташка.

— Да я и сама к этому привыкнуть не могу, — засмеялась дочка.

— Ну, так получилось просто потому, что у Светы со старшей сестрой большая разница в возрасте — четырнадцать лет, — сказала женщина.

А затем мама Светы поинтересовалась: «Ну, что новенького в школе, девушки»?

— О, много чего, теть Маш! — опережая дочку, первой отвечает пятнадцатилетняя подруга с набитым ртом. — Но главное: это наш новый учитель географии… Молоденький, хорошенький такой… только что из института.

— Все девчонки в него сразу втюрились, — подключилась к разговору Светлана.

— И вы тоже? — иронично спрашивает женщина.

— А почему мы должны быть исключением? — отвечает дочка, подмигивая подруге.

— Забавно, забавно, — улыбается мама Светы, — ну, ладно, влюбчивые красавицы, амуры побоку, садитесь-ка за учебники.

Вечером звонит Наташка, которая забыла у Светки свой дневник, и просит, чтобы та захватила его в школу. Девчонки болтают о всякой ерунде, в том числе и о том, кто в каком прикиде пойдет завтра в школу, с распущенными волосами или с заколками… Опять вспоминают учителя географии…

Женщина слушает наивную болтовню и улыбается, качая головой.

Дочь кладет телефонную трубку и, мельком взглянув на мать, сидящую на диване, вдруг замечает, как меняется ее лицо. Улыбка становится немного грустной, затем вообще сходит с ее лица. По лицу словно пробегает тень. Женщина цепенеет, очевидно, вспоминая что-то — далекое и не очень приятное… Она долго смотрит в одну точку, не мигая. Так долго, что дочка начинает щелкать пальцами у нее перед глазами.

— Мам, тебя глючит, что ли?

Женщина чуть вздрагивает, как бы возвращаясь в настоящее.

— Ну, и словечки у тебя…

— Тебе пригрезилось что-то? — не унимается дочь.

— Нет. Пригрезиться может только будущее. А вспоминается — быль, — уклончиво ответила мать.

— И это как-то связано со школой? — неожиданно проинтуичила дочь.

— Да, это связано со школой.

— И ты мне никогда об этом не рассказывала?

— Никогда…

— А старшенькой сестричке, наверное, рассказывала, — чуть обиженно и, продолжая наседать, сказала Света.

— И старшей тоже не рассказывала… Как-то не пришлось…

— А, может, хотя бы мне все-таки расскажешь?

— Да что-то не очень хочется…

— Но почему, мам?

— Может быть, потому, что это не очень приятная история… А память — таково уж ее свойство — блокирует то, о чем не хочется вспоминать…

Дочка с любопытством посмотрела на маму и пристроилась с ней рядышком на диване.

— Как интересно и загадочно… — И после явно затянувшейся паузы, вопрошающе взглянув на маму, вновь полюбопытствовала, — что ж это такое, что связано со школой, и о чем нельзя рассказывать сегодня?

— Ну, отчего же нельзя? — все еще неохотно отозвалась мать, думая о своем. — А, впрочем, ты ведь теперь от меня не отстанешь все равно… Ну, что ж, тогда слушай…

— Эта история началась, когда я училась в шестом классе, — вздохнув глубоко, начала свой рассказ женщина. — Мне было тогда двенадцать лет… Это было время, когда твоя мама носила пионерский галстук, ездила в пионерский лагерь, шефствовала над «октябрятами» из второго класса «А», была почти отличницей и ходила в школу с туго заплетенной косой, повязанной красивым бантом…

— О-о-о, — при этих словах, Света мечтательно прикрыла глаза, пытаясь перенестись в то время и представить маму в образе шестиклассницы.

— И добавь ко всему этому — какие-то бесконечные школьные слеты, смотры строевой пионерской песни, игру «Зарница», бесконечный сбор макулатуры и металлолома и какое-то нескончаемое соревнование за право называться лучшим классом, лучшей школой, — продолжала женщина. — И представь меня: марширующую, рапортующую и салютующую пионерское «всегда готов» на фоне всей этой строгости, разговоров о нравственности и моральном облике подрастающего строителя коммунизма. В общем, идеология счастливого детства советской страны в действии…

И вот эта двенадцатилетняя девочка — то есть я — пионерка, почти отличница и активистка — вдруг начинает ощущать, что вся отлаженная система воспитания и всеобщего оптимизма окружающей жизни начинает рушиться…

— Интересно, что же это такое могло быть? Цунами, землетрясение? — чуть иронично перебила мамин рассказ дочка.

— Я вдруг начинаю замечать, что наш классный руководитель относится ко мне не так, как ко всем остальным ученикам. Причем, для постороннего взгляда это совершенно незаметно… Это ощущаю только я…