Крепкие узы. Как жили, любили и работали крепостные крестьяне в России - Ника Марш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Каждые полчаса публику обносили подносами с фруктами, сладостями, мороженым, лимонадом, чаем… воскуривали благовония», – вспоминала в дневниках Екатерина Вильмонт.
Обычно у Дурасова содержались от сотни до полутора сотен актеров разного возраста и пола, но для массовки действительно могли привлечь и крестьян, работающих в поле. Так что извинения Дурасова выглядят не такими уж неправдоподобными. Масштаб этого личного «храма искусств» поражал гостей – с таким размахом в России к делу могли подойти немногие. Вскоре театр подмосковного богача вошел в двадцатку крупнейших во всей империи.
Конечно, единолично Дурасов не мог управлять всем этим хозяйством. Его правой рукой по театральному делу был актер и драматург Петр Плавильщиков. Сам из купцов, Плавильщиков стал известным деятелем сцены в конце царствования Екатерины II. На театральных подмостках Дурасова с его помощью ставили оперу и балет, но чаще – пьесы французских и русских авторов.
Своих актеров Дурасов очень ценил, одаривал, но и спрашивал с них строго. Чувствуя приближение смерти, подготовил для них вольные грамоты. Поэтому, когда в июне 1818 года барина не стало, вся труппа разом оказалась свободной. Актеры разбрелись, кто куда. Театр в Люблино закрылся. Самые талантливые «птенцы Дурасова» поступили на службу в московские и столичные театры, а имение приобрел купец Конон Голофтеев. Музы его интересовали мало, так что на месте усадьбы появились дачные поселки. Правда, здание школы сохранилось. Оно еще успело послужить Домом культуры в советские времена.
В другой подмосковной усадьбе, в Марфино, известен был театр генеральши Дарьи Петровны Салтыковой (урожденной Чернышовой). Несмотря на созвучие имени и фамилии, блестящую генеральшу не следует путать с другой Салтыковой, осужденной за пытки и убийство крепостных. Дарья Петровна (1739–1802) была женщиной очень образованной, провела детство в Берлине, Лондоне и Париже и, выйдя замуж за Ивана Петровича Салтыкова в 1771 году, сделалась владелицей огромного имения в 30 верстах от Москвы.
Каждое лето весь цвет столичной и московской знати съезжался в Марфино на псовую охоту. Кроме этого, устраивали балы и маскарады и, конечно, театральные представления! Особенно нравились хозяевам исторические миниатюры, в которых можно было представить пышные дорогие костюмы и тщательно проработанные декорации. Филипп Вигель писал о хозяевах усадьбы:
«Не знаю, откуда могли они взять совершенство неподражаемого… тона, важность русских боярынь… Если б они были гораздо старее, то можно бы было подумать, что часть молодости своей провели они в палатах царя Алексея Михайловича с сестрами и дочерями его, а другую при дворе Людовика XIV».
И снова театру был уготован недолгий век. В 1802 году не стало графини, супруг ее почти сразу переехал в Петербург и скончался тремя годами позже. Увеселения в Марфино прекратились, а в 1812 году имение разорили французские войска.
Такому же разграблению подверглась усадьба князей Юсуповых – Архангельское. Наполеоновские солдаты растащили все, что могли унести. А затем господский дом пострадал от крестьян: все, что не увезли французы, испортили или разворовали они. Несколько лет великолепный дворец стоял в полном запустении, пока в 1820 году Юсуповы не начали дорогостоящие восстановительные работы. Потребовалось почти 10 лет, чтобы вернуть Архангельскому былой вид.
А еще до разорения французами князь Николай Юсупов[55] задумался о собственном театре. Что для этого требуется, он знал преотлично, поскольку с 1791 по 1799 год занимал пост директора Императорских театров.
Однажды Юсупов пригласил в Россию итальянского художника-декоратора Пьетро ди Готтардо Гонзаго. Главной задачей итальянца была работа в Павловске, но попутно и за отдельную плату князь предложил ему… построить театр в Архангельском. По замыслу Юсупова, следовало создать нечто настолько величественное, чтобы не зазорно было пригласить на открытие самого императора Александра I.
Но Гонзаго был занят «под завязку». Он трудился в Эрмитажном театре практически без выходных, готовя декорации для различных постановок. Только в 1818 году замысел Юсупова осуществился: 8 июня посмотреть на первую постановку «Театра Гонзаго» приехали сразу два государя: Александр I и прусский король Фридрих-Вильгельм III (чья дочь[56] стала женой будущего императора Николая I).
Разумеется, в театре Юсупова играли его собственные крепостные. В его распоряжении были музыканты и певцы, актеры различных амплуа, балерины и певчие. Ставить пьесы помогал все тот же Петр Плавильщиков, который работал у Николая Дурасова (как мы помним, богач скончался в 1818 году, и его собственный театральный проект был закрыт). Но юсуповская сцена уступала дурасовской: театр был выстроен деревянным, зал едва вмещал желающих, актерскому мастерству учили «на коленке». Но зрители все равно были в восторге. И прежде всего – благодаря декорациям!
Юсупов не прогадал, что столько лет буквально тенью ходил за Гонзаго. Он добился от него эскизов, по которым выполнили занавес и интерьеры, декорации и костюмы. До наших дней дошло немного – всего 4 декорации и те самые занавеси, которые открывались перед спектаклем на сцене.
Но музицировали и исполняли роли не единственно крепостные. Когда господам была охота самим выйти на сцену, тем оставалась судьба статистов. Известно, что в Апраксинском домашнем театре не прочь были показать себя Василий Львович и Алексей Михайлович Пушкины – родственники Александра Сергеевича. Театр возник в усадьбе Ольгово в XVIII веке, и под него предназначили целый северный флигель. Как было модно у русской знати, архитектором выступил уроженец Болоньи Франческо Кампорези. В Ольгово любили ставить Мольера, представляли публике и «Севильского цирюльника». Частенько заглядывала на огонек к Апраксиным их соседка, Елизавета Петровна Янькова. В ее воспоминаниях, изданных внуком много позже, есть об этом:
«Был отдельный театр с ложами в несколько ярусов, и когда в Москву приезжала итальянская опера, то итальянцы в этом театре и давали свои представления… Все знатные певцы, музыканты и певицы, которые бывали в Москве, непременно попоют и поиграют у Апраксиных, и много хорошего наслушалась я на своем веку в их доме… Раза два или три случалось видеть на сцене и саму Апраксину; она никогда, бывало, своей роли хорошенько не запомнит; забудет, что следует говорить, подойдет к суфлеру, тот ей подсказывает».
Суфлерская будка на сцене была непременным атрибутом, но у Дурасова додумались до лучшего – все его актеры выходили на сцену с веерами, в которые и были запрятаны тексты. Забыл нужную реплику – раскрываешь веер и находишь. Удобство!
Василий Львович Пушкин, который блистал на апраксинской сцене, был не только актером, но и автором. Он оставил после себя поэму «Опасный сосед» и замечательные стихи (талантливым в этой семье был не только великий поэт), басни, дружеские послания и эпиграммы. А еще был страстным собирателем книг и очень горевал, когда в московском пожаре 1812 года сгорела его огромная, тщательно составленная библиотека.
А вот с семейной жизнью не задалось. В 1802 году дядя Александра
