Репетиция Апокалипсиса - Сергей Козлов

— А он есть? — спросил кто-то.

Впервые в лице Садальского что-то переменилось. Он чуть прищурил левый глаз, выискивая в зале желающих задавать вопросы, и зал интуитивно приумолк.

— А куда он делся? — вопросом на вопрос ответил Леонид Яковлевич. — Просто пока туда не всем можно.

— Так что, это не Конец Света?! — выкрикнула-таки сидевшая рядом с Дашей Анжелика.

Садальский удостоил её ледяным взглядом, отчего Даше, попавшей в луч его взора, захотелось сползти под кресло.

— Анжелика… Ангельская, стало быть… — он словно прочитал этим лучом её имя. — Вас что интересует больше: жизнь или смерть? — огорошил он девушку встречным вопросом.

Та не выдержала взгляда и опустила голову чуть ли не между колен. Разумеется, она хотела сказать «жизнь», но на всякий случай решила промолчать, нервно наматывая на палец белокурый локон у виска.

— Подумайте все над этим стратегическим для вас вопросом, — с лёгкой, едва ощутимой угрозой в голосе предложил Садальский. — И старайтесь выполнять все распоряжения чрезвычайной администрации.

— Раздевайся… Революция… — едко прошептала Анжелика.

— Что? — не поняла Даша.

— В борделе солдатском работать будем. Если повезёт, в генеральском. Поняла?..

И словно в подтверждение её слов дамочка-руководительница поспешила сообщить подавленным девушкам:

— Сейчас вас всех разместят в гостиницу. Там уже готовят индивидуальные номера.

— А некрасивых куда? — спросила опять Анжелика.

— У них есть работа, — успокоила дама. — Надо готовить, стирать, убирать… ну и… много ещё чего…

Когда их привезли в лучшую гостиницу города, первым, кого увидела Даша, был Михаил Давыдович. Он стоял за стойкой портье, что-то записывал и деловито раздавал указания.

5

— Ну наконец-то!.. — громко прошептал Михаил Давыдович, когда подошла Дашина очередь вселяться. — Я вас, девушка, пока в резервные номера поселю. — Он едва заметно подмигнул, но Анжелика, стоявшая следом, заметила.

— И меня, дедушка… У меня месячные… — глухо сказала она.

Михаил Давыдович явно обиделся. Но Даша ему едва заметно кивнула.

— Дедушка… — передразнил он. — Хорошо, внученька, селитесь в двухместный, — и добавил погромче для стоявших рядом охранников: — Приводите себя в порядок, врач у нас пока один. Скоро медосмотр.

— Пантелей? — с испугом и одновременно надеждой спросила Даша.

— Ага.

— Крестьянин, что ли, какой? Зовут-то как… — подивилась Анжелика.

— Тебя смешнее зовут, — оборвала её Даша.

— Смешнее, смешнее, — согласилась Анжелика. — Пошли, а то дедушка нервничает, очередь, видишь.

Михаил Давыдович выложил на стойку ключи от номера.

— Ключ-карты не работают. А наши ребята оперативно вставили старые добрые замки. И не только… — тихо добавил он. — Бежать не пробуйте, в лучшем случае изнасилуют, в худшем — пристрелят. Прецедент уже был…

— Спасибо, — поблагодарила Даша, взяла ключи и двинулась по коридору.

Михаил Давыдович в момент появления вооружённых хлопцев Садальского в больнице как раз испытывал мучительные сомнения: он не мог вспомнить, какой он сегодня — хороший или плохой. С ним такое уже не раз случалось. Вдруг наступало просветление, — от которого кружилась до тошноты голова, — приносившее кроме осознания своей ущербности из-за этих «туда-сюда» ещё и радость чувства освобождения. Такое состояние не могло длиться долго, ночью Михаил Давыдович всё равно становился кем-то. Чаще всего — плохим. Очень плохим. Именно в состоянии этого счастливого детского непонимания его застали в коридоре больницы вооружённые люди явно не «никоновского покроя». Проще говоря, тёмные силы, как водится, появились совсем не вовремя. Профессора застигли врасплох в коридоре, когда он предавался внутренней медитации и абсолютно не был готов реагировать на форс-мажорные обстоятельства. Единственное, что его не подвело в этот момент, — изворотливый ум, который, ещё не успев включиться, сработал на инстинктивном уровне и на вопрос «ты кто?» ответил: «я свой», тут же оправдав себя неким внедрением во вражеский стан, чтобы помочь настоящим своим. Командиру отряда Михаил Давыдович перечислил свои научные заслуги, его быстренько упаковали в машину, отвезли на приём к самому Садальскому, где Михаил Давыдович пленил нового чрезвычайного руководителя ораторским даром и знанием психоаналитики, после чего был назначен «главным по бабам». Помимо деления их на группы, «согласно физических и умственных данных», в обязанности профессора входила агитация и психологическая подготовка слабого пола к строительству нового мира в эпоху выживания. При этом концепцию-обоснование всей этой полигамии Михаил Давыдович родил Садальскому за каких-то десять минут. Опыт демократической демагогии в этом случае ему очень пригодился. Леонид Яковлевич почувствовал в нём не то чтобы своего, но одного из тех хитромудрых попутчиков, которые всегда сопровождают любую власть, с собачьей преданностью обосновывая любые её шаги с точки зрения морали и науки.

— Сам-то ещё можешь? — спросил напоследок Садальский.

— Чего? — сбился со своей длинной, ещё не до конца высказанной мысли профессор.

— С бабами, — ухмыльнулся Леонид Яковлевич.

— Всё зависит от тех задач, которые перед нами будут стоять, — политкорректно выкрутился Михаил Давыдович.

— Ну-ну, будут, будут стоять, — ещё пошлее ухмыльнулся Садальский. — Евнухи нам не нужны. Человечество должно сделать шаг в новую цивилизацию. Это понятно?

— Стратегическая задача! — облегчённо вдохновился профессор и только тогда почувствовал, что спина у него взмокла под тяжёлым взглядом нового главы города.

— А пока займись тактикой в гостинице. Суть распределения понял? Попутно проводи разъяснительную работу.

— Сделаем…

И вот, Михаил Давыдович сидел на месте администратора гостиницы и заселял в номера отобранных девушек. Ему даже казалось, что он умело проскочил между добром и злом. До тех пор, пока начальник охраны Садальского лично не привёл растрёпанную, испуганную Анну.

— Поселишь в люкс. Это, — бесцеремонно ткнул он пальцем в девушку, — мой экземпляр. Понятно?

— Понятно, — пролепетал профессор и виновато посмотрел на Анну, у которой хватило ума не кричать об их знакомстве. — Я лично провожу и устрою.

— Давай, — похвальным тоном оценил рвение телохранитель, — вечером приду, проверю. Шеф тоже себе что-нибудь выберет.

— Что-нибудь? Или кого-нибудь? — озадачился вдруг Михаил Давыдович.

— Какая разница, — раздражённо отмахнулся охранник.

Пока профессор вёл Анну в номер, она шептала:

— Давыдыч, миленький, найди Никонова. Пусть он меня спасёт от этого Кинг-Конга. Я не хочу быть с ним. Я вообще с ними не хочу. Я лучше в окно выброшусь…

— Третий этаж. Внизу газон. Не разобьёшься, а только покалечишься, — резонно заметил Михаил Давыдович.

— Ну и ладно! Зато им не понадоблюсь! — вдруг выпалила Анна, вцепившись в плечи профессора.

Он даже залюбовался её порывом. Сам он на такие поступки был не способен. Во всяком случае, так он о себе думал. В этот момент Анна показалась ему особенно красивой: волнистые каштановые волосы разметались по плечам, в серо-зелёных глазах загорелся вызов, под футболкой гуляет от частого дыхания красивая грудь… Она вообще была сложена гармонично. Не пресловутые 90-60-90, а именно те параметры, которые подчёркивают женственность.

— Я его понимаю… — сказал профессор.

— Кого? — не поняла Анна.

— Охранника этого чёртова.

— Эдик его зовут, — сообщила Анна, — велел его Эдом звать. Эд — дармоед, — срифмовала. — Может, сбежать?

— Не надо, — попросил Михаил Давыдович, — две девушки попробовали… не буду рассказывать, что с ними сделали.

Анна заметно сникла.

— Найди Никонова, — повторила она, — скажи, что он обещал защищать.

Когда они вошли в гостиничный люкс, Анна остановилась в маленькой прихожей, осмотрелась и заметила:

— Хоть перед смертью в шикарных условиях пожить.

— Не надо так говорить, — попросил профессор.

— Вот ты мне скажи, — Анна завалилась на кровать прямо в джинсах и кроссовках, — если Бог такой добрый, то зачем на земле зло? Он что, эксперименты над нами ставит?

— У-ху-ху… — вздохнул профессор, — жаль, что ты не слышала наши с Макаром споры. Я ему доказывал, что зло является равновесием добра. Ну… я это всем доказывал. Вот, — профессор достал из кармана свёрнутый вчетверо тетрадный листок, — это он мне, дураку, памятку сунул. Тут выписки. Вот, к примеру, у апостола Павла: А ты кто, человек, что споришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его: «зачем ты меня так сделал?»…

— Михаил Давыдович, сейчас в этом номере я буду ждать своей участи… И если Никонов мне не поможет… — Анна отвернулась к окну. — То и апостол Павел тоже.

— Не говори так, — попросил профессор, — вот лучше послушай, что писал по этому поводу архиепископ Иоанн Шаховской. Очень точно сказано. Когда мне Макар привёл эту цитату, я только тогда понял. Слушай: «Если кто-нибудь из людей может восстать на Бога из-за несчастий в мире, то этим он духовно отделяет себя, отсекает от великой заботы Божией, выплавляющей вечное из временного…» — это ключевое. «Выплавляющей вечное из временного», улавливаешь? Огромность этого понимаешь? Дальше слушай, пропущу чуть-чуть, архиепископ пишет, что человек не управляет миром, а «управляет им Тот, — снова уткнулся в листок профессор, — Кто в миллионы и миллионы раз мудрее, справедливее и могущественнее человека. И Он знает, что надо». — Михаил Давыдович акцентировал слово «знает». — «Эта тайна усыновления, доверчивого приятия горестей мира раскрывается в Новом Завете и Книге Иова», — профессор сделал паузу и вдруг вспомнил: — А я до сих пор не читал. Макар мне пересказывал. Библия в пересказах, представляешь?