Сад камней - Яна Дубинянская

Рядом с ним не пробивало. Никогда. И в принципе, по определению не могло пробить.

— Вкусно. С травами, с шиповником?

— Кажется. Я не разбираюсь, это старухина смесь. Тут была такая интересная этническая старуха, Иллэ… Так ты мне скажешь, как ты сошел с поезда, Яр?

— Мне понравилось название. Станция Поддубовая-5. Кстати, почему пять?

— Не знаю…

Он сидел напротив и пил чай, губы в трубочку, маленькие глотки, и на самом-то деле не хотелось ни о чем его расспрашивать — такая законченность была во всей этой сцене. С безупречно организованным тесным кухонным пространством, со склоненными над столом большими плечами мужчины, с его яркими морозными щеками, с запахом травяного чая, с моим умиленным взглядом, подбородком на ладони и локтем на столе, со спящим ребенком где-то за кадром. Удивительная гармония, в которой помимо воли подозреваешь рукотворность: не могла же она и вправду возникнуть сама по себе, в природе — филигранная каменная роза, явно изваянная с натуры в чьей-то тайной скульптурной мастерской…

— Можно еще? — попросил Яр, пододвигая чашку.

Я кивнула и встала.

Барит — сульфат бария, барий — «барис», тяжелый. Барит — тяжелый шпат. Тяжело, да. И легкости никогда никто не обещает.

Вообще-то он еще образует удлиненные и уплощенные призматические кристаллы и друзы, но у меня здесь только баритовые розы, это радиальные агрегаты, состоящие из таблитчатых кристаллов. На самом деле все очень просто, чистая геометрия, но похоже ведь. Вот бесцветная, вот снежно-белая — правда, красиво? — а там дальше пошли желтые, в пустыне таких больше всего. Мы с тобой никогда не были в пустыне, и я не удивлюсь, если тебе не понравится. Что? Ой, только не ври, договорились?

Правда понимаешь?..

Но я не согласна. Нельзя, никогда нельзя соглашаться на баритовую розу, на подделку, тем более страшную, что она ведь тоже настоящая, природная, а главное, в отличие от живой, она очень надолго, если не навсегда. Все равно нельзя, мы все-таки не в пустыне.

Летим.

Глава вторая

ЯНТАРЬ

— Как ты вообще? Как Агнешка, как дети?

— Все хорошо.

Яр вынул еще один диск, повертел в руках, прочел аннотацию, забраковал, поставил на место. Хозяйничал он тут, у Отса, как у себя дома, и было похоже, что именно здесь он и намерен поселиться навсегда. А с другой стороны, где еще?.. Не у меня же в моей узкой этнической клетушке с печкой, лежанкой и колыбелью. Кстати, маленькая могла уже и проснуться, и это единственное, что должно по-настоящему меня волновать — поскольку в этом я, во-первых, хоть что-то теперь понимаю, а во-вторых, здесь от меня хоть что-то зависит.

— Ты располагайся, я пойду. Вдруг девочка проснулась…

— У тебя дочка?

Он не удивился. Ни капельки. Выбрал еще один диск и отложил в небольшую стопочку, ближайшее меню киногурмана. Интересно, что сказал бы Отс. Впрочем, они, наверное, поняли бы друг друга. Яр всегда умел делать так, чтобы его понимали.

— Большая?

До меня вовсе не мгновенно дошло, о чем он. Подвисла, сообразила:

— Нет, маленькая совсем. Младенец.

О возрасте младенцев принято отчитываться с максимальной точностью, до месяцев, недель и даже дней, никогда не улавливала, откуда такая необходимость. Он должен был заподозрить что-то не то, но не заподозрил, кивнул, больше ничего не спросил, обернулся назад к стеллажам.

Я набросила на плечи гардус и вышла, оставив Яра копаться в необъятной Отсовой коллекции. Ступила на крыльцо, прикрыв бесполезную пустую рамку двери. Глотнула морозного воздуха.

А теперь коротко по пунктам. Ну, во-первых, для очистки совести: мог он и вправду оказаться здесь случайно? Семейный человек, иностранец, ехать без особой цели в том поезде и выйти на станции с понравившимся названием? Бред. Пункт второй: мог он специально разыскивать меня? Уже теплее, наверное же, когда я пропала, поднялся какой-никакой шум. Яр мог узнать от кого-нибудь, хотя бы от Юли, надо будет спросить у него, как она. И вот пожалуйста, никто не нашел меня здесь, а он отыскал — видимо, через Отса, наверняка они знакомы, отпер же он как-то эту дверь, хоть и разбив по неосторожности стекло, с кем не бывает. И карт-бланш на просмотр фильмов из коллекции у него есть, не стал бы деликатный Яр вот так просто, без разрешения…

Но в таком случае, зачем он мне врет?

И наконец, третье. Кажется, уже приходившее в голову — давно, еще осенью, до сценария, в прошлой жизни.

Если это он. Все придумал, все организовал и исполнил от начала и до конца.

Яр.

А как же, режиссер всегда приходит на премьеру, преступника всегда тянет на место убийства… От этой мысли, теперь уже не чисто умозрительной, как тогда, в свежезаснеженном осеннем лесу, а вполне реальной, стало страшно.

Потому что если он — отследил мое бегство в случайном поезде, обнаружил укрытие на затерянной станции в лесу, договорился с хозяином (скорее всего, еще тогда, с самого начала, потому Отс и отказывался отвечать на мои вопросы); если он — педантично подбрасывал мне то яшмовый кулон, то подметное письмо якобы от Михайля (да и его настоящие картины вряд ли случайно очутились здесь), а под конец младенца с приданым и белый ноутбук; если он — проделав это все, явился полюбоваться на творение своих креативных рук и стратегического ума… То это вовсе не Яр.

Ни разу не тот Яр Шепицкий, с которым я гуляла по лесу десять лет назад, шутила в коридорах студии — и которого всегда с легким сердцем отпускала в эту его Польшу, где мне-то уж точно было нечего делать. И тем более не тот, которого я сама недавно выдумала.

Совершенно другой, незнакомый, чужой человек. Непредсказуемый, чуждый, опасный. Ненормальный — в здравых человеческих умах по определению не возникает подобных схем. Никак не соотносимый со спокойным, уравновешенным, ироничным Яром… Ну да, это знакомо, азбука кинематографа, многократно обкатанный прием из классических триллеров, где серийным маньяком-убийцей всегда оказывается самый рассудительный и здравый, открытый и улыбчивый, донельзя нормальный, старый знакомый, свой. Так всегда страшнее. А у меня ребенок.

Она, конечно, уже заливалась вовсю, орала в полный голос, а я ничего не слышала, пока не подошла вплотную к порогу, и нечего изображать из себя настроенную на особую волну, автоматически заботливую, почти биологическую мать. Хорошо хоть, не смогла встать в комбинезоне и нырнуть рыбкой в дощатый пол, но колыбель раскачала как следует, словно лодку в девятибалльный шторм. В неплотно прикрытых ставнях свистел сквозняк, печка потухла, помещение выстудилось чуть ли не до уличной температуры. А я в это время распивала чай — неизвестно с кем. И неизвестно, чем это кончится.

Пока я ее укачивала, пока уговаривала заткнуться, потерпеть, пускай я хотя бы закрою окна и разворошу жар, сейчас, сейчас пойдем на кухню, нет, ну надо же до чего прожорливое существо! — он, конечно, смотрел. Наблюдал с исследовательским интересом, теперь уже вблизи; не исключено, кстати, что Отс вместе с Иллэ и Ташей, перед тем как исчезнуть, понатыкали тут повсюду скрытых камер, если не сделали этого в первые же дни. Теоретически он мог и всю дорогу наслаждаться картинкой. Но сейчас у нас практическая фаза. И надо быть внимательной, бдительной, собранной в кулак, готовой ко всему.

— Да тише ты! Уже, уже идем варить твою кашу…

И вдруг она ни с того ни с сего послушалась, замолчала — я даже успела удивиться. Раскрыла во всю ширь и глубину свои черные глазищи. Уставилась куда-то за мое плечо.

— Похожа на тебя, — сказал Яр. — Красивая.

Улыбнулся.

— Еще раз. Еще раз, я сказала!.. Сцена та же. Виктор, левее. Пашка, ты готов? Работаем. Мотор!.. Пашка!!!

— Да не ори ты, аккумулятор сдох. Сейчас поменяю, и работаем.

— Давай быстро. Не мог раньше поменять?

— Ни фига, нужно до конца разряжать, дольше прослужит. Сколько сегодня еще снимаем?

— Две сцены, кроме этой. Шевелись ты!

— Каждой по десять дублей? Это я так, уточняю.

— Козел.

— Марина Ивановна, можно вас на секундочку? Мне сегодня нужно пораньше уйти. Видите ли, приезжает подруга, и…

— Ася, это замечательно, а что у Наташи лицо поплыло, вы не видите?!

— Жарко же. Я поправлю сейчас! Только, пожалуйста…

— Идите поправьте. Быстро. Всем приготовиться! Сцена шестнадцатая, дубль седьмой. Мотор!.. Стоп-стоп-стоп. Наташа!

— Что-то не так?

— Все так, попробуй сделать то же самое, но с человеческим лицом.

— Марина, но вы же сами говорили: минимум эмоций.

— Минимум эмоций на человеческом, черт возьми, лице! У кого ты была на курсе?

— А вам зачем?

— Уже незачем. Можешь быть свободна. Совсем. Все претензии решай через Игоря Эдуардовича. Снимаем сцену номер восемь, Володя еще трезвый, надеюсь?