Новейшая оптография и призрак Ухокусай - Игорь Мерцалов

Домовой перевел взгляд на оптографа. Тот лучше владел собой, но и по его лицу можно было угадать, что обстановка тревожная. А впрочем, гадать-то как раз не приходилось: домовому ли не знать силу примет? Потерял заветную вещь – жди беды…

Полог откинулся, в шатер ввалился Согрич.

– Дай-ка мне ориентировку, – потребовал он, приподняв вязаную маску и утирая платком нижнюю часть лица, намокшую от дыхания.

Варган заглянул в хрустальную сферу, сверился с записями и отчеканил:

– Отметка тридцать два полста четыре, азимут двенадцать, скорость девять узлов. Ветер неровный.

– Уже понял, – вздохнул лесин. – Сносит нас. Через пять минут сориентируй снова.

Он вышел, и немного спустя скреп опять резко качнуло. Переплету показалось, что нутро у него стягивается в тугой узел.

– Что-то не так? – спросил он у Сударого.

Тот пожал плечами:

– Погода портится быстрее, чем ожидалось.

– Неужто прогноз подвел?

– Прогнозы бывают точными только на поверхности земли. К сожалению, я не слишком хорошо разбираюсь в погодной магии…

– Все просто, – пояснил Варган, устав молчать, не иначе. – Земля есть стихия постоянная, воздух – переменчивая. Чем ближе к земле, тем вернее расчеты и наоборот. Вот этот воздушный поток, который нас сейчас сносит, он был предсказан. Вот только он идет на двадцать саженей ниже, чем мы надеялись. Что такое, казалось бы, двадцать саженей? А нам хлопоты.

Переплет промолчал, хотя, попытавшись зримо представить себе двадцать саженей и получив в разыгравшемся воображении образ домового, беспомощно болтающегося в воздухе на высоте, впятеро большей, чем конек крыши, отнюдь не был склонен согласиться с тем, что это ерунда.

– А разве нельзя опуститься пониже на те же двадцать саженей? – спросил Сударый.

– Опуститься-то можно, да только чем ниже, тем сильнее аура земли глушит чары. Хотя, похоже, придется нам низом идти…

Еще раз сверившись с показаниями и расчетами, Варган приоткрыл клапан в стенке шатра и прокричал:

– Азимут тридцать, девять с половиной узлов! Насыщенность растет!

Скреп скользнул вниз. Переплету случалось по молодости кататься на санках со снежной горы – сейчас возникло чувство сродни тому, только сильнее стократ, и домовой понял, что ни на санки, ни на горки он теперь до конца жизни смотреть не сможет.

– Ну вот, как я и говорил, – пояснил Варган. – На снижение пошли…

Клапан приоткрылся снаружи.

– Перемены предвидятся? – спросил Согрич.

– Не раньше, чем через час.

– Тогда иди дежурь.

Варган оделся и вышел, а лесин устало шагнул в шатер и, кучей бросив одежду, присел у очага.

– Все в порядке? – спросил его Сударый.

– Да. Пойдем медленно, но верно.

– Сколько времени займет теперь путь?

– Наверху о таком не говорят, – строго сказал Согрич.

– Поймите, мне нужно проявить снимки в течение ближайших часов.

– Поймите и вы: наверху все нижние дела не имеют значения. Будь вы хоть царь-батюшка, а на скрепе что летун сказал, то и будет.

– Что ж, это разумно, – вздохнул Сударый. – Просто прошу по возможности не медлить. Иначе вся поездка теряет смысл.

– Да не тревожьтесь, зазря не задержим, – усмехнулся лесин. – Мы, летуны, тоже не без понятия. Вы чай пили, нет? Составите компанию?

– С удовольствием.

Согрич поставил чайник, чашки, жбанчик с малиновым вареньем, которое посоветовал особенно:

– Обязательно попробуйте, в Храпове разжился, там сестра у меня, такое варенье делает – пальчики оближете!

– Вроде бы не раз доводилось летать на коврах-самолетах, а никогда не думал, что это – такое сложное дело, – поделился Сударый.

– Так вы, видать, все только летом, – ответил Согрич. – Один ковер – это действительно проще, потому как он легкий и послушный. А скреп – он медлителен и в управлении тяжел, зато устойчив…

Словно в насмешку над его словами, возникло какое-то странное дрожание, ощутимое даже сквозь подушки. Продолжая прихлебывать чай, лесин пересел в «красный уголок» и заглянул в хрустальную сферу. Нахмурился, простер над ней левую руку, прошептал заклинание. Не удовлетворившись результатом, взял чашку в левую руку, а правую простер и снова поколдовал. Невнятно ругнулся – расслышать можно было только прозвище его напарника, – отставил чашку и, вынув из лакированного ларца волшебную палочку, шагнул к задней части шатра.

– Подвиньтесь, пожалуйста, – попросил он Сударого.

Опустившись на колено около правого кормового ковра, он стал, шепча заклинания, касаться палочкой разных завитков узора, отзывавшихся золотистым свечением, которое мерцало, как заметил Непеняй Зазеркальевич, в такт постепенно нараставшей вибрации.

– Ах ты, дубина!.. – с надрывом воскликнул Согрич и, забыв о верхней одежде, метнулся к выходу. – Подними заслон, придурок! – крикнул он с порога. – Снижай сильфозабор!

Скреп тряхнуло, вибрация было пошла на убыль, но тотчас резко возросла. Снаружи слышались неразборчивые голоса. Сударый торопливо допил чай.

– Никак плохо дело? – тихо спросил у него Переплет.

Оптограф старательно изобразил успокаивающую улыбку:

– Эти разумные – профессионалы, думаю, они справлялись и не с такими ситуациями. Кстати, ты напрасно не попробовал варе-энье-э…

Он захлебнулся словами, потому что скреп ухнул вниз, потом, кажется, вверх и немного вбок, а потом вообще непонятно куда. Сорвав полог, в шатер не столько вошел, сколько влетел, с трудом удерживаясь на ногах, Согрич. Метнувшись к сундуку, он рывком распахнул крышку, сбросив разложенные на ней карты и хрустальную сферу, для которой, впрочем, падение на мягкий ворс ковра закончилось вполне благополучно, и выхватил из особой секции глиняный кувшин с какой-то яркой надписью. Горлышко кувшина было залито воском, на котором виднелась светящаяся печать, – лесин сорвал ее, дернув шнур.

Из горлышка тотчас повалил багрово искрящийся дым, но дальнейшего Сударый уже не видел: удар бросил его вперед, он перелетел через очаг, упал на что-то мягкое, а потом у него потемнело в глазах. Он слышал какой-то грохот, звон, стук, треск, а перед глазами вертелась мутная тьма.

Потом вдруг все успокоилось, и стало так тихо, так приятно и так неподвижно, что Сударый, наверное, не встал бы, если бы не сообразил, что лежит, уткнувшись лицом в снег. Он выпрямился, пошатываясь.

Голубоватый сумрак уже окутывал заснеженный лес, но пока что отчетливо были видны раскиданные по поляне ковры, еще минуту назад входившие в скреп, и бесформенная масса шатра. Около нее, потирая затылок, стоял Согрич, по-прежнему в одном свитере, шароварах и унтах. Чуть поодаль лежал, раскинувшись крестом, Варган.

Рядом с Сударым на диво аккуратно были сложены различные предметы из шатра. На сундуке сидел, нахохлившись, Переплет и ошеломленно рассматривал пустую чашку из-под чая, которую почему-то так и не выпустил из рук. Пол-лица у него было залито кровью. У Сударого подкосились ноги.

– Переплет, что с тобой? Эй, мой домовой ранен! Переплет, ты меня слышишь?

– Слышу, Непеняй Зазеркальевич. Вы не волнуйтесь, я целехонек. А, это? Это варенье.

Сударый вздохнул с облегчением:

– Фуф, а я-то уж бог весть что подумал. Значит, все в порядке.

– Вот чем-чем, а порядком я это не назвал бы, – заметил домовой.

– Все живы – значит, все хорошо.

Заслуживает внимания, что по большому счету ни Переплет, ни Сударый не были напуганы. Оптограф испугаться просто не успел, а домовой уже так устал бояться, что прекращение полета, хотя бы даже и аварийное, подействовало на него успокаивающе.

Непеняй Зазеркальевич глубоко вдохнул чистый морозный воздух и спросил:

– Ну и как варенье?

Переплет секунду непонимающе смотрел на него, а потом захохотал:

– Да ничего так!

Между тем ткань шатра вспучилась и опала – из-под нее выбрался и воспарил над поляной джинн с золотыми браслетами на запястьях, с кольцами в ушах, в овчинной безрукавке и шапке-ушанке. В руках он держал хрустальную сферу.

– Здорово, Согрич! – бодро крикнул он, подлетел к вещам, бережно положил сферу на подушечку и спросил: – Ну как, цел?

– Твоими стараниями, Искрюгай, – ответил лесин. – Здравствуй. И спасибо тебе большое.

– Это моя работа, – отмахнулся джинн. – Э, ты, кажется, шишку набил? Дай снегу приложу. – Он зачерпнул пригоршню снега, сжал в руке и склонился над Согричем. – Ну не куксись, не маленький!

Лесин смирился и позволил себя «полечить».

– Значит, так, – докладывал между делом Искрюгай. – Много сделать я не успел, уж извини, вон там отложил все, что уцелело. Навигацкая справа в порядке, а вот со скрепом хуже: в левом носовом ковре прореха – это когда дерево задели, суком пропороло. Тут я бессилен. Очаг раскололся, саламандры разбежались и погасли в снегах, но одну я успел поймать. Припасы все всмятку. Аптечка тоже, но она пока, кажется, без надобности. Дальше что… А, один сторожевичок тоже сбежал, футляр у него треснул, но остальные целы.