Портрет по завету Кимитакэ - Николай Александрович Гиливеря
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И да, вот мой усреднённый ответ, ранее названный мною некорректным и не произнесённый вслух. За всеми нашими пороками, мыслями, действиями, ошибками и поступками стоит слово «вина». Но повторюсь, это не совсем ответ, и это не совсем чувство.
* * *
Ноги соприкасаются с асфальтом земли из грёз. Здесь моё присутствие сталось призрачным. Теперь эти красивые внешние фасады, грязные закоулки и свободный нрав — мой новый дом.
Развернувшийся масштаб позволяет добавить в список «примирившихся» почти каждую душу. Богачи, бездомные, ветераны, рецидивисты, влюблённые, деловые, кривые, ангелы, просто молодежь. Все на месте и при своём. Почти утопический уклад общего безразличия. Мне хоть и боязно, но дышится куда свободнее.
Имя мамы. Звонок. Её голос. Она пытается звучать радостно, но я знаю, в её тоне только часть правды. Ужасное чувство тоски связывает нас. Мы как бы разделили эту тоску между собой, протянув её через три тысячи километров.
Пасмурно. Багажа немного, но вести его за собой отяготительно. Пока не время гулять, хоть и хочется размяться. Для начала: заселение, душ, обед и немного сна.
* * *
Парадная общежития. Менее красивый фасад, нежели в самом центре, но благо до Корбюзье далеко. Деревянная дверь. Пыльные вставки стёкол. Облупленные стены. Пространство выглядит слегка дико, зато запах просто чудеснейший. Это ни с чем несравнимый аромат старины.
Книжная пыль непроветренной библиотеки. Вспотевшее, но перед этим вымытое тело под грудой шерстяного свитера. Разогретая еда. Это лишь ассоциации обоняния, жадно заполняющие лёгкие экспонатами.
Строгая вахтёрша с миловидными чертами лица. Ей бы быть чуть поудачливее и состоятельней. Такой тонкой шее подошли бы бусы из подлинного жемчуга.
Она не мила со мной, только лёгкий, если так можно выразиться, оттиск добродушия просвечивает в мимике. Слова — лишь камуфляж, выстраивающиеся стеной по бескрайним причинам.
Моя комната на третьем этаже под номером «35». Зоны разделены самым простым способом. Одна койка сразу справа у входной двери. Вторая слева, а третья — за большим книжным стеллажом из неподъёмного ДСП.
Соседей пока нет. Удостаиваюсь права выбора своего уголка, и по очевидным причинам мой нос скромно кивает в сторону последнего, самого укромного места. Женщина делает пометку в журнале.
Вещи остаются не разобранными. Экскурсия не закончена.
Следующая остановка — ванное помещение с нелепыми стенами. Уборная с кабинками, как в школе. После родительского дома нововведения кажутся неказистыми. Об уединении можно забыть. К слову, столовой здесь нет. Только пять старых холодильников в коридоре. Но в целом — грех жаловаться.
Стены, полы́, стёкла, люди — едины, они мало чем отличаются от тех стен и людей, которые я мельком описывал ранее. Закроем столь незначительную тему. Зато запах… В общем, я на многое готов закрыть глаза, а если бы и не хотел закрывать, то всё равно ничего не смог бы изменить.
* * *
Учебный процесс ещё не вступил в законную силу, есть пару дней в запасе побыть городским зевакой.
Миссис Л. (так я шуточно называю вахтёршу с «жемчужиной шеей») предупреждает о комендантском часе.
«В двадцать три ноль-ноль эти двери будут закрыты для вас, молодой человек!» — предупреждает меня тонкий голосок.
Скромная тень подростка кивает головой. Я бы с радостью поверил в озвученную угрозу, но не могу в виду её полной (либо частичной (скоро узнаем)) наигранности.
Неужели взрослая женщина сможет оставить в холодной ночи́ юное тело с кудрявой шевелюрой и жалкими плечами? Ах да, миссис Л., вы наверно заметили, я ещё и калека. Разумеется, вы заметили. Вы знаете, я хороший мальчик из хорошей семьи. Стоит ли нам портить отношения? Миссис Л… Хотите ли вы этого?
Она что-то продолжает говорить, но я не разбираю слов, зациклившись на абсолютно ненужном монологе в своей голове. Обещаю не опаздывать.
* * *
Стариной временно не пахнет. Зато отовсюду веет свежим кофе и булочками. Северный город потерял величие сто лет назад, превратившись в отличное место для бизнеса. У всего есть взлёты и падения.
Отказываясь от какой-либо навигации — держу путь в случайно увиденную сторону.
Вечер. Солнце начало медленно опускаться к горизонту. Оно держится на одном энтузиазме в память о недавнем лете. Тепло.
Люди целыми горстями заваливают собою каждый уголок, хаотично передвигаясь (но только для стороннего наблюдателя). Город живёт без шанса на привал. Выходцу из маленькой деревушки сложно вот так сразу привыкнуть к необъятному пространству.
Для себя я могу быть кем угодно, а вот для остальных — равноценный фон. Это мне безумно нравится. Иногда пытаюсь представить себя не собой. Допустим, вот этот пожилой мужчина, только что прошагавший неспешно мимо. Наши взгляды в момент пересеклись. Есть контакт. Фиксируем в памяти. Теперь можно попытаться стать этими глазами.
Перевоплощение с секундной задержкой.
«Город набит людьми. Все куда-то спешат. А моя жизнь, что она? Я дышу, пока того желает господь. Я умру, когда господь пожелает. Весь этот шум утомляет, но скоро я приду домой и поставлю воду на чай».
Так мне представляются чужие мысли. Во всей этой повседневной тоске мои старческие глаза не останавливаются на собственной тени извне. А значит: я фон, нет меня для этого разума, а не быть — бывает иногда полезным.
Немного душно и чешется лицо. Третичные симптомы ломки. Моя временная очистка прошла более чем удачно, поэтому пока не вижу причины развязываться, хотя признаюсь, глаза только и бегают по загаженным подворотням в поиске подозрительных лиц, с кем можно было бы завести непринужденный разговор.
Я знаю, любой импульс в неправильную сторону заставит сорваться, начав кубарем нестись в сторону разрушения. Я так боюсь смерти! Точнее, я слишком привязался к материальному. Так говорят люди из «лауши».
Порою создаётся чувство, словно весь путь человека — подготовка к Миру без его существования; подготовка единицы перейти в отрицательный цикл распада. Мы вроде одним краешком затрагивали с вами эту тему, но высказать лишний раз одно из банальных предположений никогда не бывает лишним, особенно когда оно вполне естественно укладывается на скрытое стремление поиска пути к спасению от смертного облика в иной форме своего гипотетически возможного существования. То есть — поиск избегания смерти начинает происходить в недоступных для сознания плоскостях, откуда и берётся столько догадок. Может именно поэтому в таком стремлении и проявляется побочная тяга к сожжению этой жизни, словно она дефектная.
Переводя на современную метафору: жизнь — белоснежные штаны, от
