Игрушка Двуликого - Василий Горъ

…Время тянулось, как еловая смола. Лежать на чердаке и до рези в единственном глазу вглядываться в далекую просеку на опушке леса, из которой должны были вылететь телохранители короля, быстро надоело, и Бельвард, положив голову на скрещенные руки, принялся мечтать о недалеком будущем, которое наступит после того, как он возьмет кровь Бездушного.

Картины, которые он себе рисовал, здорово поднимали настроение: единственный человек в роду, волею Богов сумевший разобраться в тонкостях торговли и завязавший дружеские отношения с Пепельным братством, уже в ближайшие годы должен был стать одним из богатейших дворян Вейнара. А затем, правильно распорядившись нажитыми деньгами, – и самым влиятельным. Как именно? Да очень просто: сначала он собирался подмять под себя всю торговлю с Шаргайлом. То есть дождаться, пока заработает рынок на Высоком Берегу, а затем с помощью Серых убрать Вартейнов. Затем построить еще несколько подобных рынков на других границах Вейнара и эдак лиственя через три-четыре занять место главы Купеческой гильдии Вейнара.

В том, что это возможно, он нисколько не сомневался – если Карваль из захудалого рода Голонов, выброшенный из родового замка собственным отцом, добился должности главы Гильдии охранников, то он, Увераш, мог претендовать на большее!

Что именно заключается за словом «большее», он понял минут за десять до появления королевского лба, когда додумался, что из двух известных цитат Игенора Мудрого «Жизнь – война…» и «Войны выигрывают не мечи, а копья…»[197] путем несложных рассуждений можно вывести третью. Гораздо более умную и емкую: «Тот, у которого есть деньги, побеждает и в жизни, и в войне…»

От мысли, которая пришла ему в голову после этого, пересохло горло и вспотели ладони: «Деньги – это возможности. Или, говоря иначе, Власть…»

К моменту, когда по улице пронеслись телохранители Латирдана, Бельвард успел примерить к себе должность Первого Министра и пришел к выводу, что возможности, которые дает эта должность, слишком однобоки: правая рука его величества и командующий Первой Тысячей королевства Вейнар является, по сути, чем-то вроде цепного пса короля и не имеет доступа к казне.

Обдумывание сильных и слабых сторон трех других должностей, традиционно жалуемых верховным сюзереном членам Внутреннего Круга, он перенес на потом и, убедившись, что Латирдан и его свита въехали во двор «Медвежьей берлоги», спустился с чердака, дабы еще раз обговорить с Серыми последовательность действий каждой пятерки…

…Кобель, лежавший без движения, вдруг напрягся, поднял голову и еле слышно зарычал. Не грозно, как подобает бойцовому псу, а неуверенно, как щенок, пытающийся показать свою значимость, но еще не забывший тяжесть руки хозяина. Потом задрожал всем телом, тихонечко заскулил и вжался спиной в бок Бельварда.

«Небось, опять хейсары…» – вслушиваясь в шелест дождя, мрачно подумал юноша, вздохнул и заскрипел зубами, услышав свист, раздавшийся из раны под лопаткой.

Облизнул губы, снова ощутил вкус крови, затем слабость и нервно сглотнул: «С такими ранами не выживают…»

Потом поудобнее пристроил голову на сгибе локтя и снова ушел в прошлое – во время своих предыдущих появлений горцы к конуре не подходили. Видимо, не хотели убивать сторожевого пса.

…Первые признаки того, что Пров сдержал данное слово и подмешал в вино настойку хаталвара, Бельвард заметил после полуночи: легкий, резкий и опасный, как пещерный лев, хейсар, еще недавно неслышной тенью скользивший по заднему двору «Медвежьей берлоги», внезапно начал приволакивать ноги и нелепо размахивать правой рукой. Чуть позже, когда настойка затуманила его разум, воину ни с того ни с сего захотелось проверить, чем занимаются свиньи – добравшись до загона, он уперся лбом в изгородь и минут пять-семь наблюдал за мирно спящим хряком. После чего зачем-то поплелся к кузнице, по пути задел плечом угол пристройки, не удержал равновесие, рухнул навзничь и уже не встал.

Само собой, срываться с места и нестись в «Берлогу» было еще рано: если верить Слизню, хаталвар действовал на всех по-разному – кто-то уходил в мир грез с трех-четырех глотков и пребывал в нем чуть ли не сутки, кого-то срубала кружка, и лишь часов на десять, а кто-то выпивал две, но приходил в себя уже через пять.

Кстати, убедиться в том, что Слизень не лгал, Бельвард смог в самом начале часа волка, когда черная дверь «Берлоги» бесшумно распахнулась и во двор вывалилась пусть покачивающаяся и еле переставляющая ноги, но все-таки бодрствующая смена часовых.

«Сейчас увидят спящих и поднимут тревогу!» – в панике подумал юноша, приподнялся на колено, чтобы подать сигнал к атаке, и вздрогнул: со стороны бывшей гончарной мастерской, ныне перестраиваемой людьми Ормана Кота, вдруг раздался строенный щелчок, затем во дворе «Берлоги» треснуло – словно ломались огромные глиняные кувшины, – и темная громада почти невидимого во тьме здания вспыхнула ярким пламенем!

Первые несколько мгновений, пока перед полуослепшим глазом мелькали белые пятна, юноша, невесть когда успевший оказаться на ногах, тщетно пытался понять, что это значит. А когда зрение наконец восстановилось и он увидел, что между створками запертых на ночь ворот просачиваются вооруженные мечами тени, в голове вспыхнуло:

– Это покушение! На короля!!!

В спину дохнуло холодом: пасть под клинками заговорщиков в планы Бельварда не входило. Он приподнялся на локте, оглянулся по сторонам и уже собрался командовать отход, как вдруг представил себе реакцию маменьки и Бера:

– Покушение? На короля? А где голова Нелюдя и его подстилка?

– Че-т этих всего семеро… – еле слышно выдохнул Слизень. – Режем?

Спокойный и уверенный голос Серого подействовал на Бельварда, как удар хлыстом – он надменно вскинул голову и, не отрывая взгляда от хейсаров, заметивших появление врага, величественно кивнул:

– Само собой, режем! Всех, кто на ногах…

…Несмотря на некоторую неуверенность в движениях, горцы, опоенные хаталваром, сорвались с места чуть ли не раньше, чем увидели врага: пара, выхватив из ножен клинки, бросилась навстречу влетающим во двор теням, один сместился так, чтобы видеть и мечников, и калитку, ведущую в переулок, а последний, заорав что-то вроде «У-уарра!» и «Я-а-атссс»[198], метнулся к черной двери с явным намерением подняться на второй этаж и поднять тревогу.

Давать ему такую возможность Бельвард не собирался – вскинул над головой правую руку, сжал кулак – и с крыши сарая, на которой распластались бойцы пятерки Зипуна, полетели арбалетные болты. «Бегуна» вбило в стену, а тому, который орал, пробило плечо и ногу.

– Тех, кто бежит к воротам, не трогать! – рванув Слизня за рукав, зашипел Бельвард, дождался, пока Серый жестами передаст приказ Зипуну, и продолжил: – Одна пятерка – за Нелюдем и его подстилкой, вторая – держит черную дверь, третья кладет тех, кто выживет в той свалке…

…Появление во дворе Бельварда, Слизня и полутора десятков Серых не осталось незамеченным – пять из семи «теней», наседавших на хейсаров, вырвались из боя и бросились им навстречу. Слегка переоценив возможности тех, кто остался с горцами, – буквально через пару ударов сердца один из уроженцев Шаргайла, проскользнув под вытянутым вперед мечом, размазался в воздухе и, оказавшись за спиной своего противника, нанес несколько быстрых ударов. Но не убил – вместо того чтобы мешком повалиться на землю, «тень» сначала истошно заорала на всю деревню, затем сложилась пополам и завыла!

«Зря стараются… – отрешенно подумал юноша, выхватывая меч. – Тех, кто опоен настойкой хаталвара, таким криком не поднять…»

…Вторую тень хейсары срубили быстро и «чисто». Однако уйти к белой двери не успели – пятерка Изгара Криволапого, обежавшая вокруг загона для свиней, перехватила их на полпути…

Мысль о том, что тогда, за несколько минут до крика Зипуна, Светлые Боги не только смотрели на Бельварда, но и подали ему ЗНАК, больно резанула душу, и юноша, подняв голову, уставился пустыми глазницами туда, где должно было находиться небо.

В левой глазнице полыхнуло пламя, затем резануло спину, и он, почувствовав, что на время отступившая боль вот-вот вернется, мысленно взвыл: «Хватит! Я больше не могу!!!»

…Как обычно, боль отступила только тогда, когда выжала из Бельварда все остатки сил и довела его до самой грани безумия. Крайне осторожно приподняв руку, он вытер капельки пота, выступившие на лбу, а затем мысленно усмехнулся: беречь пустую глазницу от попадания пота, умирая от раны под лопаткой, было глупо.