Лекарь. Ученик Авиценны - Ной Гордон

— Мне бы хотелось, чтобы вы взяли меня в ученики, — сказал Роб.

К его огромному разочарованию, Мерлин отрицательно покачал головой.

Роб быстро проговорил, что Цирюльник обучил его многому:

— Вчера я ведь пригодился вам. А вскоре мог бы сам навещать ваших больных в суровую погоду, и вам стало бы легче.

— Не пойдет.

— Но вы же видели, что я понимаю в лечении, — не отставал от него Роб. — Кроме того, я силен и могу выполнять тяжелую работу, какая только потребуется. Ученичество сроком на семь лет. Или даже больше, как вы сами пожелаете. — От возбуждения он вскочил на ноги, нечаянно толкнув стол и расплескав кашу.

— Это невозможно, — отвечал ему Мерлин.

Роб ничего не мог понять. Он не сомневался, что понравился Мерлину.

— Неужто у меня нет необходимых способностей?

— Способности у тебя отличные. Я видел, как ты работаешь, и могу заключить: из тебя выйдет отличный лекарь.

— Тогда в чем же дело?

— В этой стране, которая строже всех блюдет христианские законы, мне просто не позволят стать твоим хозяином.

— Кому до этого есть дело?

— Здешним священникам. Я давно им подозрителен: воспитывали меня французские евреи, а в академии обучали мусульмане. Священникам кажется, что здесь пахнет заговором опасных языческих течений. Они с меня глаз не спускают. И я со страхом ожидаю того дня, когда мои слова истолкуют как волшбу или когда я позабуду окрестить новорожденного.

— Но если вы не хотите взять меня в ученики, — сказал Роб, — то хотя бы посоветуйте такого лекаря, к которому следует обратиться.

— Я же сказал тебе, что никого посоветовать не могу. Впрочем, Англия велика, в ней много не знакомых мне лекарей.

Роб поджал губы, а его рука легла на рукоять меча.

— Вчера вечером вы советовали искать лучшего из малосведущих. Кто самый лучший лекарь из тех, кого вы знаете?

Мерлин вздохнул и стерпел угрожающий тон гостя.

— Артур Джайлс из Сент-Айвса, — холодно ответил он и вернулся к прерванному завтраку.

Роб вовсе не собирался вытаскивать меч из ножен, но жена лекаря не сводила глаз с оружия и не сумела подавить дрожи и глухого стона, уверившись в том, что сбывается ее мрачное пророчество. Руил и Ионафан смотрели на него печальными глазами, а Захария начал плакать.

Робу стало не по себе из-за того, что он вот так отплатил им за гостеприимство. Он попытался как-то извиниться, это не получилось, и в конце концов он просто отвернулся от еврея-французишки, все хлебавшего свою кашу, и выбежал из дома.

21

Старый рыцарь

Еще несколько недель назад Роб стал бы искать избавления от стыда и злости на дне кубка, однако теперь он уже научился относиться к выпивке с осторожностью. Для него стало очевидным: чем дольше он воздерживается от вина, тем острее чувствует волны, исходящие от людей, когда он берет их за руки, а этому дару он придавал все большее значение. Поэтому вместо того, чтобы пьянствовать, он провел день с женщиной — на полянке в лесу у берега Северна, в нескольких милях от Вустера. Нагретая солнцем трава была почти такой же горячей, как и их кровь. Женщина была подручной у портнихи: бедные пальцы сплошь исколоты иглой, костлявое хрупкое тело, ставшее скользким на ощупь после того, как они искупались в реке.

— Майра, ты стала прямо как угорь, — крикнул ей Роб, и на сердце у него полегчало.

Плавала она как рыба, а вот он был неуклюжим, напоминая в толще зеленоватой воды какое-то морское чудище. Она раздвинула Робу ноги и проплывала между ними, а он в это время поглаживал ее бледные, с туго натянутой кожей, бока. Вода была прохладной, но они дважды предались любви на разогретом берегу, и весь гнев вышел из Роба. Между тем Лошадь в нескольких шагах пощипывала травку, а Мистрис Баффингтон тихо сидела, наблюдая за ними. У Майры были маленькие острые груди и куст шелковистых каштановых волос. Скорее слабая поросль, чем куст, подумал Роб с кривой усмешкой — она походила не столько на женщину, сколько на девочку, хотя с мужчиной была не впервые, в этом сомнений не было.

— Сколько лет тебе, куколка? — лениво спросил он.

— Пятнадцать, так мне сказали.

Так она ровесница его сестры, Анны-Марии, сообразил Роб и опечалился, подумав, что сестра живет где-то, выросла уже, а он ее совсем не знает.

И тут его пронизала вдруг мысль, настолько чудовищная, что ноги у него ослабели и солнечный свет померк перед глазами.

— А тебя всегда звали Майрой?

— А как же, — удивленно улыбнулась она, услыхав такой вопрос. — Меня же так зовут — Майра Фелькер. Как еще меня могут звать?

— А родом ты из этих краев, куколка?

— Мать бросила меня в Вустере, здесь я и живу все время, — ответила она весело.

Роб кивнул и погладил ее руку.

И все же, мрачно думал Роб, с учетом всех обстоятельств, вполне может случиться, что в один прекрасный день он уложит в постель собственную сестру, сам о том не подозревая. На будущее он зарекся иметь дело с юными созданиями одного возраста с Анной-Марией.

Грустные мысли прогнали праздничное настроение, и Роб стал собирать одежду.

— Ах, значит пора расставаться? — с сожалением спросила девушка.

— Пора, — ответил он. — Мне еще предстоит долгий путь до Сент-Айвса.

Артур Джайлс из Сент-Айвса вызвал у него страшное разочарование, хотя ожидать чего-то иного он был не вправе — ведь Мерлин назвал это имя лишь под сильным давлением Роба. Лекарь оказался толстым грязным старикашкой, к тому же у него и с головой, кажется, не все было в порядке. Он держал коз, причем держал в доме, пусть и не постоянно, отчего жилище страшно провоняло.

— Кровопускание — вот что лечит, юный незнакомец. Это тебе следует запомнить. Когда не помогают другие средства, надобно сделать очищающее кровопускание, затем еще и еще. Вот что лечит этих негодяев! — вопил Джайлс.

На расспросы он отвечал охотно, но стоило заговорить о всяком ином способе лечения, кроме кровопускания, становилось ясно, что это Роб может поучить старика, и не без выгоды. У Джайлса не было ни малейших профессиональных знаний, ни малейшего запаса, из которого мог бы почерпнуть что-нибудь полезное ученик. Лекарь предложил ему стать учеником и пришел в неистовство, когда это предложение было вежливо отклонено. Роб с большой радостью уезжал из Сент-Айвса — уж куда лучше было остаться цирюльником, нежели сделаться таким вот лекарем.

Несколько недель ему казалось, что он отделался от неосуществимого желания стать лекарем. Он много трудился, давая представления, продал изрядное количество Особого Снадобья от Всех Болезней и был вознагражден за все старания разбухшим кошельком. Мистрис Баффингтон благодаря его успехам росла как на дрожжах, как он сам в свое время благодаря Цирюльнику. Кошечка питалась щедрыми остатками его еды и на его глазах выросла окончательно, превратившись в большую белую кошку с надменным взглядом зеленых глаз. Сама себе она казалась львицей и затевала драки. Когда он выступал в городе Рочестере, она куда-то исчезла и вернулась в лагерь лишь в сумерках. Правая передняя лапа у нее была жестоко искусана, а от левого уха почти ничего не осталось; белая шерстка покрылась пятнами крови. Роб промыл ей раны и ухаживал за кошкой нежно, как любовник.

— Ах, мистрис! Ты должна научиться избегать драк, как научился я. Пользы от них никакой. — Он напоил ее молоком и уложил к себе на колени, сидя у самого костра.

Кошка лизала ему руку своим шершавым языком. Возможно, на пальцах осталась капелька молока, возможно, от них пахло ужином, но Робу хотелось думать, что это ласка, и он в ответ погладил ее мягкую шерстку, радуясь, что у него есть товарищ.

— Если бы мне открылась дорога в мусульманскую школу, — сказал он кошке, — я бы посадил тебя в повозку и направил Лошадь в сторону Персии, и ничто не помешало бы нам добраться в конце концов до тех языческих мест.

«Абу Али аль-Хусейн ибн Абдалла ибн Сина», — тоскливо думал Роб.

— Черт с тобой, араб несчастный, — произнес он вслух и лег спать.

Но звуки имени снова и снова звучали у него в голове неотвязной и манящей молитвой: «Абу Али аль-Хусейн ибн Абдалла ибн Сина, Абу Али аль-Хусейн ибн Абдалла ибн Сина…» — пока эти загадочные звуки не одолели беспокойства, кипящего в его груди. Роб провалился в сон.

В ту ночь ему снилось, что он сошелся в смертельном бою на кинжалах с омерзительным рыцарем-стариком. Старик испускал газы и насмехался над Робом. Его черные доспехи покрылись ржавчиной и поросли мхом. Головы их так сблизились, что Роб видел, как из гниющего костлявого носа врага текут сопли. Видел ужасные холодные глаза и ощущал тошнотворный смрад дыхания рыцаря. Бой шел не на жизнь, а на смерть. Хотя Роб был молод и силен, он знал, что кинжал черного призрака не знает пощады, а доспехи его крепки и надежны. Позади виднелись жертвы этого рыцаря: мама, отец, милый Сэмюэл, Цирюльник и даже Инцитат и медведь Бартрам. Ярость придала Робу сил, но он уже почувствовал, как клинок неумолимо вонзается в его тело.