Случайные имена - Андрей Матвеев

11

Который, что совсем не странно, закончился пробуждением. Вот только прежде, чем перейти к дальнейшему бытию Александра Сергеевича Лепских в замечательном городе Элджерноне (пока еще в нем, ибо нескоро окажется он в неоднократно упоминаемой Тапробане, этой жемчужине (как пишут в справочниках и путеводителях) всего тапробанского (по названию моря, если верить «Большому дзаросскому словарю», т. н. «БДС», стр.789, все то же издательство «Эолис») побережья) надо сказать несколько слов о том, почему Алехандро все же втюрится в принцессу Вивиан, и сказать убедительно, дабы у читателя не возникало сомнений, и он (читатель) не видел в этом лишь произвол автора, то есть мой волюнтаризм, ведь тонкие и путанные извивы души Александра Сергеевича не всегда ясны и мне самому, но хватить затягивать отступление, пора переходить к делу, то бишь к тому, что внезапно произошло с нашим непутевым Алехандро, а произошло с ним вот что.

Как уже было сказано, он влюбился (опустим последующие жаргонизмы) в принцессу Вивиан, и странного в этом ничего нет. Ну подумайте сами — пережив такую сердечную травму, как уход любимой жены К. А.Ивановой, совершенно не к месту получив премию Крюгера и употребив ее столь странным образом, оказавшись благодаря цепочке всех этих событий в самом невообразимом для себя месте, столкнувшись с невнятной и чуждой действительностью, Александр Сергеевич, чтобы в самом деле не сойти с ума, просто обязан был влюбиться в любой подходящий объект, который подвернулся бы под руку. И случилось так, что объект этот попал под руку, и оказалась им принцесса Вивиан, при этом не исключено, что если бы Фортуна чуть иначе бросила фишки на стол, то на месте Вивиан могла бы быть Соня, но — опять же: случилось то, что случилось, и именно Вивиан Альворадо выпала судьба стать предметом страстного обожания нашего филолога–медиевиста, ведь (опять же — именно) в ней сосредоточилось все то, что позволяет вспыхнуть внезапному и сильному чувству. Вивиан не просто красива, она прекрасна. Она умна и загадочна, Вивиан отвечает внутренним представлениям Алехандро о том, какой должна быть истинная женщина, да ведь не надо забывать еще и то, что каждый мужчина грезит о своей принцессе, а Вивиан Альворадо — да, герцогиня, принцесса, нездешнее, по–настоящему неземное божество, внезапно возникшая в окружения блестящей (мы это еще увидим) свиты и скандальных (как то и положено) сплетен, воздушная, сказочная Вивиан, ну как туг Александру Сергеевичу было устоять!

И он не устоял, а потому можно представить, с каким нетерпением ожидал Алехандро наступления понедельника, хотя прежде, чем в Элджерноне начнется рабочая неделя, должно пройти воскресение, которое Алехандро, Соня и Фартик (от перемены мест слагаемых сумма не изменяется, прием не новый, но всегда приятный) посвятили, наконец–то, прогулке по Элджернону, милой такой, долгой прогулке, паче и день выдался прекрасным, дождь, как было обещано, закончился, пригрело нежаркое осеннее солнышко, и как тут не скажешь, что предстал Элджернон перед глазами г-на Лепских во всей красе!

Конечно же, весь город они не объехали, хотя дядюшка Го милостиво разрешил им оставить в своем пользовании кабриолет еще на один день. Ограничились центром, в котором (у вокзала некоего герцога Викторио, см. «Историю Элджернона» в пяти книгах, восьми томах, том седьмой, стр.225) Фарт и припарковался (так и хочется припомнить давно не возникавших на этих страницах Парок, все ткущих и ткущих всемогущие нити в большом и заброшенном парке) чуть позже полудня, точнее, ближе к половине первого по элджернонскому времени, машин на стоянке было немного, так что местечко себе они подыскали быстро, Фарт закрыл дверцы на ключ и предложил начать с того, что где–нибудь перекусить, ибо завтрак их ограничился лишь рогаликами да кофе, а голодные красоты не разумеют, не так ли, Александр Сергеевич? — обратился он к Алехандро. Что тот мог ответить?

Кафе нашлось поблизости (для любителей топографической точности скажем, что если от вокзала герцога Викторио пройти прямо по улице Убиенных братьев (не будем углубляться в подробности возникновения этого названия) и пройти два квартала, то по правой стороне будет (там на углу еще трехэтажный особняк, весь первый этаж которого занят неработающим сегодня ювелирным магазином, окна которого наглухо закрыты жалюзи) свороток в переулок Меча, по которому можно напрямую выйти на проспект герцога Корвина (см. все ту же «Историю Элджернона», книга четвёртая, том пятый, стр.104), где по левой стороне, буквально в пяти минутах ходьбы от перекрестка с переулком Меча и находится кафе «У Олиньки», закрываем скобки), располагалось оно в цокольном этаже большого шестиэтажного здания с резным фронтоном, украшенным скульптурными группами, изображающими некие мифические существа, занимающиеся то ли любовью, то ли войной, большие зеркальные окна кафе украшены разноцветными надписями рекламно–зазывательного толка, но Фарт предложил сесть за один из столиков, выставленных на улицу и компактно расставленных под сенью гигантского дерева, чем–то неуловимо напомнившим Алехандро родной наш южный платан, листья местного платана уже золотились, теплый ветерок ласково шелестел ими, время от времени один из самых пугливых листочков срывался с ветки и медленно и плавно опускался на асфальт, остановим картинку и застопорим время: вот третий столик, если считать от входа в кафе, круглый столик на гнутых ножках, покрытый белоснежной скатеркой, за ним сидят наши хорошие знакомые, Фарт, Соня и Александр Сергеевич, прямо над головой Алехандро в воздухе завис золотистый пятипалый лист, официант, идущий к их столику от входа в кафе, занес ногу, но еще не успел поставить и стоит серо–белым изваянием (серые брюки, белая официантская куртка) держа чуть на отлете поднос, на котором три большие кружки с пивом (пена из одной, наклоненной чуть больше других, медленно стекает на поднос) и три тарелки с жареными сосисками, которыми так славится кафе «У Олиньки», длинные, коричневато–румяные, аппетитно пахнущие сосиски, тут же, на подносе, тарелочка с белым, пышным хлебом (один из кусков — горбушка), бутылочка с соусом, три белых, бумажных салфетки, ничего особенного, надо заметить, но осенний элджернонский воздух, но нежаркое в эту пору солнце, но теплый ветерок — все вызывает звериный аппетит, и Александр Сергеевич сидит с уже плотоядно набитым ртом, держа в руке вилку, что же касается Фарта, то он как раз в момент остановки времени тушил сигару, да так и остался — чуть склонившись над пепельницей, молочно–фарфоровой изящной безделушкой, по самому краю которой красивой вязью выписано название кафе. Соня же откинулась на спинку стула и держит в руках открытую сумочку — полезла за носовым платком, запускаем время, лист продолжает падать и самым краешком касается блестящей на солнце лысины Алехандро, официант продолжает идти к третьему от входа в кафе столику, выравнивая поднос, отчего пена перестает литься из стоящей ближе к краю подноса кружки, Александр Сергеевич закрывает неприлично разинутый рот и кладет вилку на скатерть, Фарт тушит сигару и отодвигает пепельницу почти на середину стола, Соня достает платок и закрывает сумочку, официант подходит к столику и ловко сгружает на него кружки/тарелки с сосисками/хлеб + бутылочку с соусом, опускаем описание трапезы и ставим точку.

(Впрочем, пока наши герои еще не встали из–за стола, надо добавить, что к ним подошла сама Олинька, оказавшаяся столь же аппетитной, как и ее сосиски, штучкой лет тридцати двух — тридцати трех, плотно сбитой блондинкой с крутой грудью и полными, красивыми, высоко открытыми над коленками ногами. Она, заметим, была доброй подругой Фарта, и они перебросились несколькими, ничего, как это водится, не значащими фразами, последней из которых была просьба Олиньки «не сердиться и позвонить, хорошо?» — «Хорошо», ответил прихлебывающий пиво и жующий сосиску рейнджер, с чем мы и отпустим владелицу кафе и позволим нашей троице спокойно закончить второй завтрак.)

— Ну а теперь куда? — спросил Александр Сергеевич, вытирая рот салфеткой.

— Гулять, — невозмутимо сказала Соня, Фарт же молча и довольно закурил новую тапробану, не преминув предложить сигару и Алехандро, и вот они, покинув уютное кафе «У Олиньки», идут неспешным, фланирующим шагом по проспекту герцога Корвина, по левой его стороне, Соня в центре, справа, ближе к обочине, Фарт, слева — Алехандро, с удовольствием вертящий головой по сторонам, ведь смотреть на Элджернон так намного приятнее, чем из окна кабриолета, пусть в нем и сидит на переднем (рядом с водительским) сидением принцесса Вивиан, мимо большого портрета которой, между прочим, и проходит сейчас наша троица, Алехандро смущенно улыбается и читает надпись, что «В этом здании находится благотворительный фонд имени герцога Рикардо, патронирует который светлейшая герцогиня Вивиан Альворадо», ярко сияющая на солнце бронзовая дощечка с красиво вырезанными буковками, правее которой большая, наглухо закрытая дверь, ведущая в помещение фонда, но вот они уже прошли и это здание, как миновали и множество других, ты еще не устала, спрашивает Фарт у Сони, та отрицательно мотает головой, а Алехандро все так же смотрит по сторонам: проспект герцога Корвина остался позади, и они вышли на уже упоминавшийся в одной из предыдущих глав бульвар Синдереллы, где — на месте пересечения бульвара с переулком Вогезов — и находится тот самый фонтан, возле которого в один летний день был сделан фотографом журнала «Дзаросские леди» тот самый кадр, что так пленил Александра Сергеевича и в чем–то (может быть) даже способствовал пробуждению его чувства к принцессе Вивиан, но пока до фонтана еще семь, а то и восемь кварталов, и наша троица, все так же медленно неторопливо, воскресным, планирующим шагом идет по этой знаменитой торговой (надо заметить, что широкой и обсаженной по обочины все теми же, платаноподобными деревьями) тропе, хотя и воскресенье, но здесь магазины, магазинчики и ларьки открыты, Алехандро с удовольствием глазеет в яркие и пестрые витрины, народу тьма, так что не трудно и потеряться, но теперь они поменялись местами и Алехандро — в центре, слева, ближе к домам — Соня, справа — к обочине бульвара — Фарт, этакая миленькая коробочка, из которой время от времени чертиком выскакивает безденежный (что на этой праздничной улице — ведь сколько можно талдычить слово «бульвар»? — воспринимается им самим очень болезненно) Алехандро, у которого — что вполне естественно — разбегаются глаза, ибо пусть он и был всегда человеком духовным, но мир материальный, вещественный, ему отнюдь не чужд, а качество товаров, продаваемых бойкими элджернонскими торговцами и торговками, намного выше, чем в его несчастной отчизне, о которой, надо сказать, он даже не вспомнил ни разу с самого утра, начавшегося, ко всему прочему, для него почти в полдень (не надо забывать, что спать Алехандро улегся лишь в шестом часу).