Реквием по мечте - Хьюберт Селби

Мысль пойти на улицу и посмотреть, что там происхо­дит, пришла к Гарри во время рекламы, но он никак не мог возбудить в себе энтузиазм. Каждый раз он играл с этой проскальзывающей в голове мыслью, но все равно продол­жал смотреть по телевизору кино. Наконец Мэрион верну­лась домой, бледная от пудры и пронизывающего улично­го ветра. Холодно, поежилась она, выскальзывая из паль­то. Не могла поймать такси целую вечность. Да уж, сучья погодка. Она долго и тщательно разглаживала пальто, ве­шая его в шкаф, чувствуя неловкость, потом на пару се­кунд закрыла глаза, стараясь усилием воли избавиться от напряжения в животе и блеска в глазах, прежде чем повер­нуться лицом к Гарри. В общем, деньги я достала, — она старалась, чтобы ее голос звучал как можно более естест­венно и беззаботно, — вот, держи. Она отдала деньги Гар­ри. Отлично. Теперь мы в дамках. Он постарался рассла­биться и не просто игнорировать, но полностью отрицать тот факт, что в комнате появилось почти физическое ощу­щение неловкости. Мэрион откинулась на спинку дивана, скрестила ноги и склонила голову набок, улыбаясь и стара­ясь говорить как можно более беззаботным голосом: а что это за фильм, милый? Гарри пожал плечами: не знаю, толь­ко что включил. Мэрион кивнула и уставилась в экран, — держись, держись, держись, — хотя она отлично понимала, что вот так вот сидеть и делать вид, что ничего особенного не произошло, что все нормально, что ничего не измени­лось, не только бесполезно, но и бессмысленно. Это было просто абсурдно, и она невольно дернула плечом, когда это слово эхом отозвалось в ее голове, к тому же она была слишком умна, чтобы попасть в ловушку собственных ил­люзий. Она прекрасно понимала, что не станет говорить об этом с Гарри, что это только все усугубит, сделает на­много хуже, однако она не могла отрицать произошедшего сама перед собой. Она глубоко вздохнула, придя и приняв этот вывод. Что случилось, то случилось. Она просто при­мет это и позволит своим мыслям перекочевать из ее сознания куда-нибудь подальше, не посвящая в них Гарри... Она снова невольно пожала плечами. Да и вряд ли он ее об этом спросит. Она вздохнула, улыбнулась смотревшему на нее Гарри, погладила его по шее: я люблю тебя, Гарри. Он поцеловал ее: я тоже тебя люблю. Она снова улыбнулась ему, и тогда он переключил свое внимание на происходя­щее на экране, и она тоже какое-то время смотрела на эк­ран, стараясь не обращать внимания на сжавшиеся в тугой узел внутренности, потом поднялась с дивана: я, пожалуй, пойду поставлюсь. Ты со мной? Нет, я недавно догнался, так что на этот раз без меня. Она автоматически улыбну­лась еще раз и пошла в ванную, стараясь убедить себя в том, что ей только показалось, что Гарри ведет себя стран­но. Уколовшись, она немного посидела, позволив своим противоречиям раствориться в приятной теплой волне прихода, почувствовав, как на ее лице появляется нор­мальная, настоящая улыбка, после чего встала и вернулась в комнату. Она обняла Гарри и погладила его шею, потом поцеловала в ухо и начала поглаживать по груди, и он по­степенно стал отвечать на ее ласки. Они словно отчаянно пытались удержать друг друга, целуясь, гладя, обнимаясь. На заднем плане что-то бубнил телевизор. Потом они ре­шили перебраться в спальню, где Гарри стал обнимать ее с нарастающей силой, а она прильнула к нему и целовала его, покусывая, пока он целовал ее тело в попытках разбу­дить страсть, которая сама найдет выход, но чего-то не хва­тало, что-то обламывало, и, несмотря на все их старания, они никак не могли сделать так, чтобы физические дейст­вия стали чем-то большим, чем просто действия, и чем больше они старались, тем глубже уходили каждый в свою скорлупку стыда, до тех пор, пока они не приняли обоюд­ное молчаливое соглашение прекратить бестолковую воз­ню и не зависли где-то между сном и расслабленным бодр­ствованием.

Теперь Сара постоянно носила красное платье. И золотые туфли. Ада по-прежнему поддерживала ее волосы в форме, а если она высказывала предположение, что, мол, стран­ное дело с этим шоу, Сара отмахивалась от нее, всем своим видом доказывая абсурдность ее слов. Иногда к ней в гос­ти заходили другие соседки, принося с собой пирожные или пончики, но у Сары никогда не возникало желания поесть. Она до сих пор мечтала быть zophtic. Да у тебя уже кожа на руках висит как старая тряпка, а ты все не ешь и думаешь про zophtic. Будь zophtic сколько тебе влезет, толь­ко все равно нужно мясо на костях нарастить. Однако Са­ра все равно отказывалась от еды, бесконечно пила кофе и болтала о своем появлении на телевидении. Телевизор не выключался, и Сара внимательно отсматривала все игры-угадайки, чтобы можно было участвовать в любой из них без подготовки. Потом подруги расходились по домам, а она продолжала сидеть и смотреть телевизор, кивая голо­вой и улыбаясь, представляя, как она стоит там, у микро­фона, с полным достоинством и отвечает на вопросы с та­кой легкостью, словно они взяты из детской книжки, и зрители аплодировали, и она получала все призы, а потом произносила краткое заявление о том, что она не станет брать призы себе, а отдаст их нуждающимся, и снова гром аплодисментов, переходящих в овацию, и фотографии в газетах и в шестичасовых новостях, и даже в полуночных, она улыбается, а люди на улицах скандируют: МЫ ЛЮ­БИМ САРУ, МЫ ЛЮБИМ САРУ, МЫ ЛЮБИМ САРУ, — она вздохнула с улыбкой и обхватила себя за плечи. Одна­ко каждый день по утрам она стала чувствовать себя стран­но. Она задергивала тюль и занавески, время от времени подходила к окнам, чтобы посмотреть, чуть отодвинув за­навеску, не наблюдает ли кто за ней, пытаясь обозреть как можно большую территорию и при этом не выдать своего присутствия «шпионам», а потом снова возвращалась в свое кресло и краем глаза наблюдала за холодильником, который стоял на своем месте молча, напуганный. Иногда она вдруг вскакивала и на цыпочках медленно шла к вход­ной двери, прижималась к ней ухом, и долгое время слу­шала, задерживая дыхание, чтобы они не слышали ее, по­том нагибалась к замочной скважине и подглядывала, но они всегда успевали исчезнуть из поля зрения прежде, чем она их засекала. Она снова принимала несколько таблеток валиума, садилась в кресло и смотрела все сериалы подряд, хватаясь время от времени за грудь, если какая-нибудь мать беспокоилась о своем сыне, говоря женщине на экра­не, что понимает ее и знает, каково это — скучать по сыну. Мой единственный ребенок, мой мальчик, а у меня даже его телефона нет. Но он сильно занят, знаете ли. У него свой бизнес. Он профессионал, мой Гарри, и скоро он сде­лает меня бабушкой, — и Сара успокаивала женщину, го­воря, что все будет хорошо, а потом принимала еще не­сколько таблеток, и веки ее тяжелели, и неясная печаль са­ваном окутывала ее, и слезы прокладывали дорожки на ее щеках, когда приходило время вечерних и ночных передач, и даже собственное появление в одиннадцатичасовых но­востях не могло утешить ее, и она смотрела на экран сквозь пелену слез, сумбурно молясь о том, чтобы ей наконец пришел ответ с телевидения, и она узнала название и время выхода передачи, и чтобы Гарри приехал к ней в гости со своей невестой, и они бы вместе попили чай, и она бы рассказала им, в каком шоу ее покажут, и надела бы крас­ное платье, — о, Сеймур, ты помнишь красное платье? Бар-мицва Гарри? Что-то не так, Сеймур? Ты тоже при­дешь на шоу, и мы выиграем все призы и отдадим их бед­ным людям, им будет так приятно, и у Гарри родится наш внучек, и она будет зорко следить за машинами... Да, с ма­шинами надо всегда быть начеку: когда они так вот мед­ленно ездят по улицам и мужчина смотрит по сторонам, жди беды; и я буду сидеть с моим маленьким внучком, а ее научу правильно готовить фаршированную рыбу, которая так нравится Гарри и... почему ты не разговариваешь со мной, Сеймур? Почему просто стоишь и смотришь на ме­ня? Пойдем уже спать, пойдем, пойдем... и Сара Голдфарб пошла спать, держа Сеймура, Гарри и внука за руки, и те­левизор плавал в ее переполненном слезами сознании, и слезы текли из ее глаз, отчего подушка, на которую она преклонила голову, промокла насквозь...

А потом пробуждение утром, включается телевизор, ставится кофе, принимаются фиолетовая, красная и оран­жевая таблетки, запиваются кофе, раздвигаются занавес­ки, и делается очередной звонок в «Макдик Корп.», она ждет на телефоне, покачивая головой в попытках припом­нить, что именно было сказано, потом сидит и слушает ти­шину в трубке и буханье сердца, такое громкое и сильное, что, кажется, оно вот-вот выскочит из груди, и пульс бара­баном стучит в ушах, и она сидит в кресле, ухватившись за ручки, пульсирующая кровь грозит перекрыть ей дыхание, и вдруг, постепенно, внезапно до нее доходит, что кто-то в «Мак-дик Корп.» хочет не допустить ее появления на теле­видении и что, возможно, они порвали и выбросили ее карточку и никто теперь не знает, что она должна участво­вать в шоу, — она слышала, что такое бывает, она много раз видела по телевизору, как люди делают подобные вещи, чтобы, например, лишить кого-нибудь наследства, кто его знает, — так она пойдет и выяснит, кто виноват, и ей заве­дут новую карточку, и вот она уже надевает чулки и тол­стые шерстяные носки Сеймура, с трудом впихивает ноги в золотые туфли, надевает пару свитеров на красное пла­тье, сверху теплое пальто, оборачивает шарфом шею и го­лову и выходит на улицу, решительно и без колебаний, не­взирая на холод и снежную кашу под ногами, идет к под­земке, не слыша ни людей, ни машин, склонив голову, сопротивляясь порывам ветра с мокрым снегом, бормоча себе под нос, засматриваясь на рекламу, узнавая продукты, рекламируемые по телевизору, и вспоминая передачи, от­куда она про них узнала, рассказывая людям о том, что скоро ее можно будет увидеть по телевизору и что она бу­дет помогать бедным, а ее Гарри будет с ней, а люди про­должали читать свои газеты или смотреть в окно, игнори­руя ее, словно ее не существует, а когда она вышла из ваго­на, одна пара переглянулась, пожав плечами, следя краем глаза, как она идет по платформе, продолжая бормотать, потом вверх по лестнице на улицу, крепко стягивая под подбородком концы шарфа, похожая на бабушку из рус­ских фильмов, поскальзываясь на обледенелом тротуаре в своих золотых туфлях, однако упорно продираясь сквозь ветер и снег к цели, к зданию на Мэдисон-авеню, и вот она поднимается на лифте, не обращая внимания на изумлен­ные взгляды, к приемной «Макдик Корп.», где спрашива­ет секретаря, почему ее не соединяют с Лайлом Расселом, и пульт перед женщиной жужжит и мигает лампочками, однако та смотрит, не в силах пошевелиться, на изможден­ное лицо Сары с прилипшими мокрыми прядями рыжих волос, с черными кругами под глазами, толстые шерстя­ные носки вылезают из золотых туфель, Сара трясется, го­ворит что-то бессвязное, постоянно повторяя свое имя, и вскоре секретарша узнает это имя и просит ее присесть на минутку, и звонит в несколько программных отделов, объ­ясняя им, кто пришел и что происходит, и вскоре уже не­сколько человек пытаются успокоить Сару и убедить ее пойти домой, а она говорит, что не пойдет домой до тех пор, пока ей не скажут, в каком шоу она будет участвовать, вода течет по ее лицу, и вся ее одежда, даже ее красное пла­тье, измялись, промокли, бабушкин шарф съехал набок, и Сара Голдфарб выглядит как жалкий мокрый мешок, пол­ный страдания и отчаяния, она медленно садится в кресло, и ее слезы смешиваются с тающими снежинками и капают на подол ее красного платья, в котором она была на бар-мицве Гарри, кто-тодалей чашку горячего бульона: вот, выпейте немного, чтобы согреться, — и придерживал чаш­ку, пока она пила, и две другие девушки провели ее в ма­ленький кабинет и попытались успокоить ее, кто-то вы­звал врача, скорая уже выехала, и Сара сидела в кресле, мо­края и помятая, всхлипывая и рассказывая, что она отдаст все призы бедным: мне не нужны призы, они могут осчаст­ливить других людей, я просто хочу участвовать в шоу, я так долго ждала и хочу быть с Гарри и моим внуком, — а они пытались объяснить, что отобрали только несколько человек, и потом, пытаясь успокоить ее, говорили, что нужно время, что, может быть, уже скоро, но ее всхлипы­вания не стихали, чашка с бульоном периодически подно­силась к ее губам, она отхлебывала, а потом появились два санитара, посмотрели на нее секунду-другую и заговорили мягко, успокаивающе: можете ли вы идти, — а она им ска­зала, что много раз ходила по сцене в телевизоре и что им надо посмотреть шестичасовые новости, где покажут Гар­ри, а когда санитар спросил ее имя, ему сказали, что это Сара Голдфарб, а Сара сказала, что она и Маленькая Крас­ная Шапочка сейчас покажут, как надо красиво идти к ве­дущему, и снова упала в кресло и всхлипывала, всхлипывала, и потом постепенно слегка успокоилась и попросила их позвонить Сеймуру — он отведет ее в салон красоты, и са­нитары помогли ей подняться и медленно повели к лифту, потом вниз, к машине скорой помощи, которая двинулась сквозь снег и пробки к Бельвью.