Неудачная реинкарнация - Владимир Журавлёв

— Нечего оскорблять моих знакомых! — огрызнулся он.

— Ну и что? — удивился Акбарс. — Они все козлы. А женщины ваши — пра-а-ститутки. Ты их защищал — а они себя не защищали. И тебя тоже. Боятся.

Бандиты молча отошли и занялись раненым. Тот шипел и злобно поглядывал на обидчика.

— Нас все боятся, — задумчиво сказал Акбарс. — И слушаются. Вот Ольга… пра-а-ститутка… я говорю уйти — и она уходит. Говорю прийти — приходит. Скажу на ночь — приходит на ночь. Скажу привести подружек — приводит. А ты дерёшься, обзываешься, плохие слова говоришь… подойди сюда. Бить не буду, не бойся.

— Слово тхемало? — уточнил он.

— Не знаю, о чём ты, — бесстрастно улыбнулся Акбарс. — Моё слово. Подойди.

Подойти… он ясно понимал, что это — знак подчинения. Подойти — признать главенство бандита. Не подойти? Живым не отпустят. Есть много способов. Отобьют почки, например.

Акбарс холодно улыбался — и ждал. Он подошёл и положил на стол вилки.

— Хороший мальчик, — сказал Акбарс. — Понятливый. Нам понятливые нужны. У нас в школе есть дела. У нас везде дела есть. Нужен будешь — скажем. Тогда отблагодаришь, что простили. Вино будешь? Хорошее вино, не бойся.

— Не пью, — отказался он. — И не курю.

— Зря, — равнодушно сказал Акбарс. — С хорошим человеком должен пить. Пей.

Он усмехнулся и качнул головой. Акбарс сожалеюще глянул на него. Проверку на преданность он не выдержал, похоже.

— Иди, — подумав, все же разрешил Акбарс. — Больше не обзывайся. Ребята обидятся — убьют.

В подъезде его дожидалась Олька.

— Я уже думала милицию вызывать! — встревоженно сообщила она. — Сильно били?

— Не, — пробормотал он и схватился за стену. — Алик твой — понятливый мальчик… увидел, что не запугали, стал договариваться… на что я и надеялся…

— Кто мальчик? Алик?!

— А кто ещё? Я, что ли?!

Они недоумевающе уставились друг на друга.

— Голова кружится, — признался он. — Я… постою немного и пойду. А ты наверх не поднимайся. Их там много. И они злые после драки.

— Да их всегда много! — отмахнулась она. — Они по одному не ходят, боятся. У них жизнь такая, что убить могут. А я Алику сразу сказала, что если пустит по кругу — посажу. Я же маленькая ещё по закону! А он проституткой обозвал — но не пустил!

— Освободить тебя от него? — спросил он и аккуратно потрогал лицо.

Ссадины были не очень большими. Вполне можно было даже в школу с такими ходить, если б не голова… и не рёбра…

— Зачем? — удивилась девочка. — Я его так долго ловила! Алик — он самый приличный среди всех! Подарки часто дарит, в рестораны хорошие водит… а главное, что защищает. Я хотя бы без опаски могу на дискотеку ходить, ни одна пьянь не посмеет привязаться!

— Можно и не ходить…

— Монашкой, что ли, дома сидеть? Ещё чего не хватало! Я нормально жить хочу! По углам пусть всякие зашуганные прячутся!

— А родители?

— А они предпочитают не замечать! Дома не была — значит, у подружки ночевала! Колечко появилось — подружка дала поносить! А что, у самого разве не так? Родителям ведь скажешь, что баловались, а ты упал? А они сделают вид, что поверили!

— Отец действительно поверит. Он и не знает, что Акбарс вообще есть на свете.

Девочка недоверчиво улыбнулась. Такое она не могла себе представить.

— Отец, он… как бы в другом мире живёт, — пробормотал он. — Работа в кабинете, дома книги, а по улицам только в магазин и обратно. Где библиотека, он знает, а где наркоту продают — уже нет. Мы все живём в одном городе, но в разных мирах… Для тебя — танцы, дискотеки, модные костюмчики, машина родителей, добрый ласковый Алик… для меня — тренировки, работа, рыночные бандиты, уличная шпана, школьные шакалы…

— А хвастался, мало били! — озабоченно заметила девочка. — А что тогда заговариваешься? Не знаю, где живёте вы с отцом, а я так в своём городе! Вот что: давай я тебе лицо отмою? До дома сам дойдёшь? А то мне к Алику бежать надо, он сердится, когда меня долго нет — та-а-кой ревнивый, просто ужас!

— Понравился бандит?

— Понравился! — вызывающе сказала девочка. — С вами, уродами, что ли, дружить? У него хотя бы какие-то законы есть! А наши — шакалы!

— Девчонок сюда водила? — хмуро вспомнил он.

— Ещё чего! Они сами набивались! Акбарс щедрый — и своих всегда защитит! Им что, со старшим Типуном гулять? Вечно пьяный, урод! Подружку свою чуть не зарезал… А рыночные даже слова грубого не скажут, у них это не принято! Они хотя бы знают, что такое честь!

— Ненавидишь свой народ?

— А за что вас уважать? Все трусливые, как…

— Тогда не стой посередине, — непонятно посоветовал он. — Перенимай его обычаи… язык выучи обязательно — и вперёд… а между культурами стоять нельзя, опасно это — как предательство…

— Да он не учит своему языку! — недовольно призналась она. — Смеётся только.

— Правильно делает, — буркнул он. — Мы же спрашиваем, чтоб надсмехаться и дразнить. А кому это понравится? Ты ведь о чём спрашивала? Как на его языке материться, верно?

— Ну… надо же знать, когда меня ругают!

— Спроси, как будет мама, отец, брат… как что на кухне называется… как уважительно с ним говорить — и что говорить… тогда научит.

— Ты с Акбарсом не ссорься — убьёт! — вдруг всерьёз сказала девочка. — Лучше его держись. Он тебя от старшего Типуна прикроет.

— Убьёт, — рассеянно согласился он. — Да это не страшно… страшно, если я его убью. А туда я уже не раз ходил… а там — тупик! Олька, что делать-то? Не понимаю… Может, есть иной путь?

— Я тебе скажу, что делать! — всерьёз забеспокоилась она. — Домой идти — и на диван! Топай! Я, однако, тебя провожу, а то придёшь куда-нибудь под машину…

Отец оказался почему-то дома. Ольга извинилась ангельским голоском, мило улыбнулась и убежала на своих высоченных каблучках к Алику. Отец невольно проводил её взглядом. Потом безнадёжно уставился на расхристанного сына.

— Мы баловались в школе, и я упал, — вяло пояснил он.

— Игры у вас какие-то бандитские! — возмутился отец. — Это как же вы бегали, что разбился и спереди, и сзади?! У всех дети как дети, один ты… брал бы пример со своей одноклассницы! Опрятная, чистенькая, ходит в школу, чтобы учиться, а после школы, наверно, не носится по улицам, не дерётся, а домой идёт!

— Ага, и фигурка у неё стройненькая! — поддакнул он и побрёл к дивану. — Глаз не отвести, верно? Ты, по крайней мере, не отводил. Взглядом раздевал, оскорблял женщину… а зря! Я же говорил уже: тебе нечем таких купить! Такие гуляют только…

Он замялся, глянул на смущённого отца и, чтоб не рушить его внутренний мир, закончил не так, как думал: — …с отличниками.

— Куда бы нам засунуть блицштурм? — тоскливо вопросил Хист.

Десятники, подавленные величием звания «эпсаар красная роза», уважительно помалкивали. Хист глянул на них и обозлился.

— Зачем вообще нужны крупные полицейские силы? — рявкнул он. — Только для войны! С собственным народом воевать! Улицы расчищать, когда император едет к любовнице! Ит-тырк… За Ирчу загоню! Пусть разъездами степь перекроют, что ли? Чтоб степняки коров не воровали…

— Э… там же деревенские стадо пасут! — робко намекнул первый десятник.

— Надинька-кружевница заругается? — едко осведомился Хист. — Дожили! Сейчас ещё и мельниковы сыновья припрутся указывать, как полиции службу исполнять? Дожили…

— Хист! — сунулся в дверь мельников сын. — Слушай, ты когда разберёшься с военными, а? Чего они нас на станцию не пускают? Разве это порядок?! Деревня торговлей с городом живёт! Знаешь, как про нас говорят? У деревенских голова разболится, если пару дней на рынок не съездят! А нас то пускают, то не пускают! Как начальник караула вздрючку от Любея получит, так вообще не пускают! Да кто они такие?! Какие-то военные!..

— Э, Хайло, а ты сам ли сюда бегаешь — или посылает кто? — вдруг спросил Хист. — Уж больно умно рассуждаешь, как будто думать умеешь… э?

— Так Кола Гончар же говорит! — простодушно признался здоровяк. — Ты, говорит, орёшь громко, и морда у тебя наглая — тебе и идти к Хисту требовать справедливости! Он, говорит, тебя отовсюду услышит! И батяня то же говорит… да и все говорят, что у меня морда наглая!

— Может, тебе чего и Знобинька подсказывает? — обречённо уточнил Хист. — Э, не отвечай, это я так, мысли вслух… Передай Знобиньке… вот зараза же прицепилась красивая — Гончару передай! Передай, что… прямо сейчас разберёмся! Вот молока попьём и пойдём военных гонять…

— А вы молоко перед этим делом пьёте? — подивился мельников сын, — А зачем? От него же… а, понятно… или не понятно?…

И озадаченный глашатай деревенских интересов исчез.

Хист строго глянул на ухмыляющихся десятников.