Герои «безгеройного времени» - Туровская Майя Иосифовна

А героиня современного мифа Джекки Кеннеди вновь появилась на обложках и первых страницах иллюстрированных еженедельников в качестве Джекки Онасис - супруги одного из богатейших нефтяных магнатов Греции и новой хозяйки знаменитой яхты «Кристина».

Если прав был Шекспир, написавший: «Весь мир - театр, все люди в нем актеры И каждый не одну играет роль»; если правы социологи, цитирующие эту поэтическую метафору в обоснование своей научной гипотезы «ролей», которые один и тот же человек исполняет в различных социальных аспектах своего бытия, то новая роль, принятая на себя Джекки Онасис, сильно отличается от благородной роли первой леди Америки, ее «демократического величества», как и от трагической, скорбной роли вдовы президента.

Молодая женщина, рано потерявшая мужа, привлекательная, обеспеченная, известная, снова выходит замуж - в этом нет ровно ничего из ряда вон выходящего или странного.

Но Джекки Кеннеди, ставшая Джекки Онасис, заняла совсем другое место на современном газетно-журнальном Олимпе, в системе современной мифологии.

Если переложить закон синусоиды общественного мнения в термины литературы, то драматургия сенсации восходит к классической поэтике Аристотеля. Потому что, как и древнегреческая драма, в основе своей она имеет миф.

Комикс, именуемый «светской хроникой» или «колонкой сплетен», не может стоять на месте: его герои входят в поле зрения публики в момент очередной «перипетии» своей судьбы. Именно так случилось с Джекки Кеннеди, ставшей Онасис.

«Перипетия» сопровождалась «узнаванием», то есть переходом от незнания к знанию. Началось обратное развертывание фабулы уже сложившегося трагического мифа куда-то в мещанскую драму с оттенком современного абсурда.

Я пишу о жанре, а не о живых людях, которые где-то там в своих комнатах, в каютах яхт или в уединении сада улыбаются, обмениваются понимающим взглядом, плачут в подушку, дрожат за здоровье детей, мучают друг друга ненужными ссорами, непониманиями, опасениями, ревностями, просыпаются ночью в страхе или отчаянии, пьют снотворное и сердечные капли в напрасном и бессильном сожалении о прошлом, у которых ноет сердце, болит горло, печень, ломит поясницу, которые испытывают внезапную боль нежности к ребенку или радость ласки, близости, преходящее удовольствие от нового платья или даже безотчетное счастье просто существовать, быть...

Я ничего о них не знаю.

А может быть, знаю все, потому что я тоже человек со всем своим «человеческим, слишком человеческим», с теми же пятью чувствами и с тем же шестым чувством ощущать мир и испытывать на себе все удары жизни.

Но я пишу не об этом.

Я пишу о том, что лишенный единого бога, как никогда, нуждается в целом пантеоне божеств и полубожеств, наделенных его же собственными достоинствами и пороками, страстями и слабостями, но поднятых на котурны публичности.

В 1969 году были опубликованы мемуары Мери Галлахер «Мои неправдоподобные годы с Джекки», и за государственным фасадом Белого дома еженедельники открыли читателю обычные и даже пошлые проблемы любого частного дома.

Я не знаю причин, по которым Мери Галлахер, в течение восьми лет исполнявшая официальную должность личного секретаря Жаклин Кеннеди, сочла необходимым вынести на всеобщее обозрение ее банальные семейные тайны. Я лишь констатирую на синусоиде общественного мнения ту точку, где это стало возможно и даже желательно.

Хор репортеров, комментирующий на современной орхестре действия любой знаменитости, одинаково легко оборачивается благосклонными богинями Эвменидами и карающими Эриниями.

При этом готовность перемены массового восприятия вовсе не обязательно лежит в сфере идеологии: «и я сжег все, чему поклонялся, поклонился всему, что сжигал». Скорее, она кроется в капризах эмоций.

Джекки Онасис отбросила свою тень в прошлое Джекки Кеннеди. Коллективный рапсод, именуемый mass media, начал создавать своего рода антимиф. И чем выше был градус энтузиазма, тем ниже роняли теперь прежний кумир.

Я нс буду подробно излагать читателю содержание мемуаров. Они похожи на все сплетни в мире, только ставшие всемирными. Они касаются пристрастия Жаклин к туалетам, ее расходов и прочая и прочая.

Но миф всегда несет в себе типическое содержание. И антимиф Джекки Онасис есть в то же время архетип времени: он выражает общее движение от романтических надежд «новых рубежей» Кеннеди к прагматизму реальных миллиардов Онасиса.

Одни и те же факты допускают в разных версиях мифа разность трактовки. Драматическое у Манчестера путешествие Жаклин по Европе после смерти ребенка приобретает в мемуарах тот же обывательский оттенок. Это создает сенсацию. Сенсация в свою очередь создает миф.

Так или иначе, но если пересчитать масштаб Белого дома на масштаб простого дома или даже квартиры, то весьма сенсационные, даже скандальные записки о «неправдоподобных годах с Джекки» могут быть сведены к правдоподобной, общеизвестной и даже уже набившей оскомину формуле «общества потребителей».

При этом само превращение героини героической саги Джекки Кеннеди в постоянную маску скандальной хроники Джекки Онасис вычисляется по той же формуле. Однажды избирая публичность, человек не просто открывает свою жизнь на всеобщее обозрение. Сознательно или бессознательно он отчуждает ее от себя, превращает в товар, отдает в сферу потребления, притом широкого.

«Эффект публичности» необратим: можно сменить трагическую маску на прагматическую, как это случилось с Джекки, или беспечную улыбку звезды на трагическую гримасу, как это было с Мерилин Монро, но никому не дано добровольно сойти с охрестры в спасительную тень частного бытия.

Да никто этого и не желает по правде: жалуясь на публичность, страдая, спасаясь от нее, за нее платят деньгами, репутацией, даже жизнью, лишь бы не безвестностью.

Мифологический аспект «общества потребления» сказывается в характере самого потребления: вещь оценивается не но качеству своему - эстетическому ли, практическому или функциональному, но по чистой условности, по ярлыку фирмы: «от такого-то».

Тот же механизм действует в сфере потребления сенсаций: погоня за тряпками, допустим, или жажда драгоценностей, свойственные миллионам и миллионам женщин, приложенные к имени Джекки, приобретают скандальность. А скандальность создает в свою очередь нечто вроде ореола: антинимб...

Нарушив некую заповедную черту трагического образа. героиня перешла в сферу бытовой комедии, и Эллочке-людоедке от Капитализма приятно вместе с легкой завистью испытать самодовольную снисходительность: так вот они какие, эти знаменитости...

Следующая точка на синусоиде общественного мнения - статья лауреата Пулитцеровской премии Фреда Спаркса, касающаяся уже образа жизни четы Онасис, достаточно, впрочем, освещенной в нашей печати, так что пересказывать ее финансовые и эмоциональные подробности я не стану тем более.

Итак, я опускаю подробности миллионерской жизни и привожу заключительный многозначительный диалог четы американских туристов, путешествующих по Европе:

- Но он маленького роста! - воскликнул муж, увидев нефтяного короля рядом с рослой Джекки.

- А ты взгляни на него, когда он стоит на своих деньгах, - отпарировала жена.

Миф, таким образом, пока что складывается в трехчастную форму: «у власти», «у гроба», «у денег»...

...А я и не скрываю, что слово «миф» - не более как развернутая метафора, которую кто только и куда только теперь не горазд употреблять. Это не более как придуманная мною литературная форма. Я надеюсь, что у каждого мало-мальски грамотного человека название «Орестея» вызывает хоть какие-то воспоминания или ассоциации. Но едва ли кто, кроме детей и специалистов, может удержать в памяти все те бесчисленные свары и склоки на Олимпе между сребролуким Аполлоном, златой Афродитой, светлоокой Афиной Палладой и, наконец, Громовержцем-Зевсом и его законной Герой, которые вызвали вероломное похищение Прекрасной Елены (секс-бомбы, как сказали бы теперь) Парисом из царственного дома ее мужа Мене лая, игру оскорбленных самолюбий в клане Атридов, а также среди прочих греческих героев, что в конце концов привело их под стены Трои под предводительством старшего из Атридов - Агамемнона.