Империя. Роман об имперском Риме - Стивен Сейлор

Он принялся бродить по городу, поражаясь масштабу разрушений. В какой-то момент он безнадежно заблудился в прежде знакомых районах: улицы были полны мусора, ориентиры исчезли. На склоне Эсквилина ему встретился отряд вигилов, который тушил один из последних пожаров. Огнеборцы с головы до ног перемазались в грязи и саже и выглядели край не изможденными, но все равно трудились. Что за гнусная клевета – обвинить таких людей в поджогах и грабежах!

С началом сумерек небеса исполнились жуткой красоты: облачная пелена отразила мрачное мерцание догоравшего города и небо уподобилось огромному пестрому кровоподтеку над израненной землей. Рим напомнил чудовищно изуродованную красавицу. И все же, несмотря на увечья, он остался узна ваемым и любимым. Тит никогда его не бросит.

На Эсквилине, прямо над головой, высилась изящная башня, похожая на перст, указующий в небеса. Она находилась в садах Мецената, владении императора, где иногда жил Нерон; сады, похоже, избежали опустошения. В сумеречный час здесь было тихо. С башни донеслись звуки лиры и мужское пение. Голос был тонок и слаб, но до странного трогателен.

Песня повествовала о сожжении Трои – великолепнейшего из древних городов, прекраснее Мемфиса и Тира, обманом захваченного и спаленного греками дотла; Трои, откуда воин Эней бежал в Италию, где положил начало римлянам. Троя сгорела, теперь сгорел и Рим. Казалось, песня льется из полузабытого сна. Медленный перебор струн странным и жутковатым образом очаровывал.

Тит вдруг осознал, что голос принадлежит Нерону. Отступив и посмотрев вверх, Пинарий различил на башенном парапете фигуру в золоте и пурпуре, играющую на лире и взирающую на город. Молодой император вернулся в Рим, а нашел дымящиеся развалины Трои.

Нерон допел до конца. Музыка смолкла. Должно быть, он находился на парапете не один, потому что тишина сменилась негромкими аплодисментами и уговорами спеть еще. Нерон подчинился. Тит зачарованно слушал, но тут один из вигилов с черным от сажи лицом упер руки в боки и сплюнул.

– Нынешний пожар – самое страшное бедствие, что случилось с Римом со времен галльского завоевания, – буркнул он, – а чем занимается император? Распевает песенки. Неужто не улавливает настроения?

Тит не понял, о чем говорит вигил. Ему самому песня показалась невыразимо красивой, странной и загадочной, бесконечно грустной, но полной надежды. Отсутствие великого певческого дара не играло роли, душой Нерон был великим поэтом. Какой контраст он являл в сравнении с Кезоном, который смотрел на пламя и ухмылялся, как идиот. Нерон ответил элегией, от которой заплакали бы боги.

Глядя вверх и восхищенно прислушиваясь к каждому слову и каждой ноте песни императора, Тит стиснул в руке фасинум, радуясь возвращению талисмана. В ту минуту он чувствовал, что на него смотрят все предки – подобно богам, которые наверняка наблюдают за Нероном.

65 год от Р. Х.

Тит Пинарий стоял в вестибуле своего дома перед восковыми эффигиями предков. Жена и сын были рядом. Пока он переводил взгляд с одной маски на другую и почитал усопших, называя их поименно, Хризанта зажигала маленькие свечи, а Луций ставил по одной в каждую нишу. Никак у сына руки дрожат? Днем предстояли особенные события, и все семейство издергалось и переволновалось.

Тит радовался, что при бегстве из города забрал с собой эффигии; в отличие от других вещей, украденных или уничтоженных мародерами, маски предков были поистине незаменимы. Возвращение их в ниши стало первым шагом в восстановлении былого величия дома. Тит еще не нашел искусного ремесленника для починки напольных мозаик, ибо спрос на таких мастеров существенно возрос, но настенную роспись тщательно отчистили, разбитую статую Венеры собрали заново, склеили и закрасили так, что не осталось и следов варварства, а украденные и сломанные предметы мебели заменили. Тит даже нашел старинное складное кресло, почти идентичное Катонову. Ценой упорного труда и немалых затрат за месяцы, прошедшие после пожара, домочадцы постепенно вернулись к обычной жизни. Многим жителям Рима повезло меньше.

Тит позаботился о ликах предков, а они присмотрели за ним, тут он не сомневался. Благодарность стала одной из причин, по которым он почтил их в сей особенный день, когда император собрался оказать семейству Пинариев великую честь.

Тит надел сенаторскую тогу с пурпурной каймой. Облачился в тогу и сын, еще не успевший к ней привыкнуть. Жена нарядилась в лучшую столу из льна цвета охры с красивой вышивкой. Прическа соответствовала моде, заданной сказочно красивой юной женой императора, Поппеей Сабиной, и лицо Хризанты обрамляло множество завитых локонов.

Церемония почитания предков завершилась. Семейство удалилось в сад дожидаться положенного часа. Титу подумалось, что ни один цветок не сравнится красотой с Хризантой, и вновь испытал гордость за выбор, сделанный много лет назад. И никакие садовые ароматы не могли сравниться с благоуханием, которое распространяла его супруга.

– Ты пахнешь розовыми лепестками и молоком, – шепнул он ей на ухо.

Хризанта улыбнулась:

– Благодари императорскую жену. Это Поппея завела такой обычай среди знатных римлянок – купаться в молоке.

– А иудейкой ты тоже станешь, как императрица? – поддразнил ее Тит. Все знали, что Поппея привечает римских евреев и регулярно принимает иудейских ученых и жрецов. Поговаривали, будто она тайно перешла в их веру.

– Не больше, чем ты стал христианином, – парировала жена, указав на фасинум, который Пинарий надел по особому случаю.

Тит не нашел ее жест особо забавным. Ему казалось, что Кезон каким-то образом изменил амулет, чтобы тот больше напоминал крест. Тем не менее Тит носил его открыто и гордо, отказываясь прятать под тогу.

В дверь постучали, и дом пришел в волнение. Взбудоражились даже рабы, и было отчего. Не каждый день в гости наведывается сам император.

Илларион ворвался в сад:

– Хозяин, они здесь!

– Уже внутри?

– По-моему, нет, хозяин. Человек у двери говорит, чтобы ты вышел к ним.

– Тогда нельзя заставлять их ждать. – Тит взял жену за руку и предоставил сыну идти первым.

Свита на улице оказалась даже многочисленнее, чем ожидал Тит: секретари и писцы, отряд преторианцев, несколько сенаторов в тогах и даже живописная группа актеров и акробатов. В центре, удерживаемые самыми могучими рабами, каких видел Тит, находились большие носилки на позолоченных шестах, сделанные в виде огромного лебедя. Рука, унизанная кольцами, отдернула пурпурную шторку. Широко улыбаясь, Нерон сделал приветственный жест. Рядом с ним находилась красавица Поппея, чьи белокурые волосы были уложены на невиданный Титом манер.

Поднесли лесенку. Хризанта поднялась в носилки первой, Тит и Луций – за нею. Они устроились на плисовых подушках напротив императора с супругой. Тит почувствовал, что Хризанта дрожит, и взял ее за руку. Поппея улыбнулась этому интимному жесту и тоже заключила в ладони украшенную драгоценностями кисть Нерона.

– Мы никуда не спешим. Я подумал, что по пути к месту можно немного прогуляться по городу, – сказал Нерон.

– Разумеется, – ответил Тит. – Так много строек по всему Риму, что я не поспеваю уследить.

В действительности Тит прекрасно знал почти все городские обновления, но прогулка побалует Хризанту и Луция, а ему самому неимоверно льстило предложение императора провести время с царственной четой.

Нерон улыбнулся.

– Мой прапрадед прославился изречением, что получил Рим кирпичным, а оставил мраморным. Я получил город в опаленном мраморе, но оставлю в позолоте.

Пока их несли по улицам, Нерон гордо показывал, с какой скоростью воссоздаются разнообразные храмы и общественные учреждения. Одним из крупнейших проектов являлось восстановление Большого цирка; до открытия еще оставалось некоторое время, но Нерон задумал сделать цирк краше прежнего. Встречались и настоящие чудеса. На Палатине пожар пощадил древнюю хижину Ромула, а в императорской резиденции, невзирая на гибель большинства ее старейших строений, остались целы и невредимы лавровые деревья, стоявшие у первоначального входа.

– Несомненно, это знамение, отец, – заявил Луций, преодолев застенчивость перед императорской четой – особенно Поппеей, чья красота могла устрашить любого мужчину.

– Разумеется, – согласился Тит. – Священные деревья неубиваемы, их не берут ни молния, ни пожар. Я верю, что век этих лавров сравняется с веком потомков Божественного Августа.

Императорская чета любовно переглянулась, явно оценив реплику Пинария. Поговаривали, что Поппея беременна, хотя пока ничего не было заметно. Ее первое дитя от Нерона, девочка, умерла во младенчестве; император глубоко скорбел. Теперь возникла новая надежда на продолжение рода Божественного Августа и появление на свет наследника Нерона, причем самому императору еще не было и тридцати.