Орджоникидзе - Илья Дубинский-Мухадзе

Надежда Константиновна подхватила:

— Откроешь ночью окно и слушаешь горячие споры. Сидят кухарки, горничные, около них солдаты, какая-то молодежь. В час ночи доносятся отдельные слова: большевики, меньшевики… В три часа: Милюков, большевики… в пять часов — все то же, политика, митингование.

Более серьезных разговоров за чаем Владимир Ильич не допускал. Одну особенно настойчивую попытку Серго углубиться в большую политику отбил контрвопросом:

— Ну-ка, отгадайте, чем я занят в Петрограде? Серго беспомощно развел руками.

— Не берусь!

— Ладно уж, скажу по секрету. Капиталом! Да, милый человек, ка-пи-та-лом!

— ?

— Слушайте внимательно. Явился старший дворник, принес домовую книгу. Начали заполнять ее графы. Добрались до вопроса: "Чем занят, на какие средства живет?" Убейте, не знаю, что ответить. Робко спрашиваю: "Что вы обычно пишете в этой графе, если человек нигде не работает?"

"С полным удовольствием указываем: "На капиталы проживают-с".

"Что ж, и для меня это подходит, — говорю. — Пишите: "Занят капиталом".

Дворник нацарапал одно лишь слово "капиталом"… Взять вас, что ли, в компаньоны?

Через несколько дней по предложению Ленина Орджоникидзе был введен в Петербургский комитет большевиков.

— По утрам, выходя из дому,[51] - вспоминал Петровский, — мы спрашивали друг друга: "Ты куда назначен митинговать?" — "За Нарвскую заставу, к путиловцам. А ты куда?" — "За Невскую заставу, к балтийцам".

В "Учетном журнале" агитотдела Петербургского комитета партии все чаще записи:

"Луначарский и Орджоникидзе — военный Обуховский завод.

Орджоникидзе — Семеновский полк.

Коллонтай Александра, Орджоникидзе Григорий — Путиловский завод.

Товарищ Серго — Главные железнодорожные мастерские.

Орджоникидзе Г. К. - фабрика Жорж Борман.

Лашевич и Орджоникидзе — Первый пулеметный полк.

Орджоникидзе — Путиловский завод…"

Серго уже привык к бурным митингам, к напряженно внимательной и легко возбуждавшейся громкоголосой многотысячной аудиторий. Но то, что он застал в полдень третьего июля на дворе Путиловского завода, ошеломило. Показалось слишком грозным. Каждый клочок земли, каждое возвышение, крыши, пожарные лестницы, штабеля металла, кучи стружки — все облепили люди. Пятнадцать тысяч путиловцев и пришедшие звать их на улицу — свергать Временное правительство — солдаты пулеметного полка, матросы, гренадеры.

Орджоникидзе подхватили, поставили на деревянную трибуну рядом с бородатым солдатом.

— Первый пулеметный полк идет отнимать власть над Россией, — провозглашал солдат. — Долой правительство, подло пославшее наших братьев-фронтовиков под немецкие пули, на смерть и позор! Идемте, довольно терпеть!

В ожесточенном лице пулеметчика, в каждом жесте чувствовалась самая настоящая мука. Все симпатии Серго были на его стороне. Тем более необходимо было этого дорогого человека остановить, удержать. Во всяком случае, не дать ему повести за собой рабочих.

А как удержать, где найти силу? Вчера весь день большевики призывали рабочих и солдат воздержаться от выступлений, не давать повода правительству пустить в ход оружие. Безуспешно. Гнев переполнял сердца…

Серго волновался и, как всегда в таких случаях, говорил с сильным грузинским акцентом:

— Товарищи путиловцы! Друзья! Конференция большевиков Питера, пославшая меня сюда, просит вас не выходить на улицы. Конечно, у рабочих и солдат Петрограда хватило бы сил прогнать Временное правительство и взять государственную власть в свои Руки. Только победу бы у нас тут же отняла буржуазия. Утопила бы в крови! С фронта уже вызваны верные правительству войска.

Армия и провинция не готовы поддержать восстание в столице. Момент еще не наступил. Удержите гнев! Теперь уже недолго. Спросим за все — и за июньскую авантюру на фронте, за бессмысленные жертвы, принесенные в угоду английским и французским союзникам низложенного царя и здравствующих меньшевиков и эсеров.

— Путиловцы! Вспомните, на этом дворе с вами долго беседовал Ленин. Почему сейчас не хотите спросить Ленина, что он думает?

Согласились, что несколько человек вместе с Серго пойдут поговорят по телефону с особняком Кшесинской, где продолжала заседать общегородская конференция большевиков. Орджоникидзе только успел сказать члену президиума конференции М.А. Савельеву, что у путиловцев "повышенное настроение"… Сколько ни крутили ручку, телефон безмолвствовал. Плюнули, пошли обратно на митинг. Серго возвращался, опустив голову. Сомневаться в провале его миссии не приходилось.

Тем временем Савельев сообщил конференции о коротком, незаконченном разговоре с Серго. Заседание прервали. Делегаты поспешили на Путиловский и другие заводы. Но сделать ничего было нельзя.

Пулеметчики уже шли с Выборгской стороны. В ту пору, особенно за границей, Выборгскую сторону часто называли Сент-Антуанским предместьем Петрограда. Считали, что выборжцы играют такую же заглавную роль, как жители парижского пригорода Сент-Антуан во французских революционных восстаниях XVIII и XIX столетий.

"Я пошла в дом Кшесинской. Вскоре я нагнала пулеметчиков на Сампсониевском проспекте, — вспоминала впоследствии Крупская. — Стройными рядами шли солдаты. Осталась в памяти такая сцена. С тротуара сошел старый рабочий и, идя навстречу солдатам, поклонился им в пояс и громко сказал: "Уж постойте, братцы, за рабочий народ!"…Пулеметчики останавливались около балкона и отдавали честь, потом шли дальше. Потом к ЦК подошли еще два полка… Вечером был послан товарищ в Мустамяки за Ильичем…[52] Пулеметный полк стал уже возводить у себя баррикады…"

Поздно вечером третьего июля — сразу после возвращения Ленина в Петроград — на совместном заседании ЦК, Петербургского Комитета и Военной организации РСДРП (б) было решено, что большевики примут участие в демонстрации, с тем чтобы придать ей мирный и организованный характер.

Заводы и фабрики забастовали. Более 500 тысяч человек направились к Таврическому дворцу, где когда-то заседала Государственная дума, а сейчас обосновался Центральный Исполнительный Комитет Советов. Рабочие шли под охраной вооруженной Красной гвардии. Солдаты и прибывшие из Кронштадта моряки — с оружием в руках.

Ленин с балкона дома Кшесинской призывал сохранять выдержку и порядок.

— Самое большое, что сегодня можно себе разрешить, — говорил Ильич, — это обращение с требованием к Центральному Исполнительному Комитету о взятии всей власти в руки Советов.