Контрольный выстрел - Михайлов Александр Георгиевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Над какими трудами работал Монитор в этом кабинете и какие думы думал хозяин, Герман сообразить не успел.
— Явление второе — те же и босоногий интеллигент. — В глубоком кресле, развалясь, сидел Арнольд. — Ну что, блудный сукин сын, признаешь ли ты себя виновным? А если признаешь, то полностью или частично? — Арнольд был в прекрасном настроении: в околотке он пробыл немногим более сорока минут. Ни обвинений, ни каких-либо серьезных претензий ему никто предъявить не мог. Возвращаться после освобождения в банк он не стал и выбрал для душевного разговора более приемлемую обстановку. Поначалу, под влиянием адреналина, Арнольд хотел разобраться с управляющим кардинально, но, поразмыслив, решил «порожняк не гонять». Рыночные отношения давали большую выгоду. Об этом же ему сказал парламентер в лице Монитора. Тупой-тупой, а понимает.
Сейчас, чуть остыв и пообмякнув, Арнольд ощущал полную власть над человеком, который униженно стоял перед ним в одних носках. Власть, которая позволяет и карать, и миловать, была приятна для души. Вчера приговор представлялся однозначным. Сегодня, после вмешательства Монитора, появилась альтернатива.
— Что молчишь, как говна объелся?
— Понимаешь... — Герман не знал, как себя вести. Он был унижен и раздавлен. Чувства страха холодило низ живота. Оно было инстинктивным, словно ужас антилопы перед лесным пожаром. И хотя было ясно, что Монитор проблему уладил — не были ясны только условия, — это отвратительное животное чувство не покидало.
Арнольд смотрел в упор, пытаясь поймать взгляд «блудного сукиного сына». Ему хотелось увидеть страх жертвы.
— Я-то понимаю, — прервал он робкое блеяние. — А ты понимаешь, что вчера сделал? Или вас в гимназиях не учили, что закладывать и подставлять людей нехорошо? — Вчерашнее остервенение, проснувшись, медленно поднималось в душе Арнольда. Он чувствовал, как вновь негодование разгоняет кровь, как начинают пылать щеки и сжимаются кулаки. — Или я не прав?
— Так получилось... — Голос Германа предательски задрожал. — Понимаешь, так получилось...
— Получилось... Обычно я своих решений не меняю. — Арнольд чуть остыл. — Но мой друг попросил, и я пошел ему навстречу. Хотя по большому счету тебя надо было бы закопать... Короче, десять тысяч мне и гонорар адвокату, чтобы он вытащил моих ребят из СИЗО.
Герман облегченно вздохнул, что не скрылось от Арнольда.
— Не сопи. Рано сопеть начал. Я не все сказал. Еще одно условие — возьмешь себе заместителя. Кого — скажу после.
— Я не вправе этого делать...
— Что-то я не пойму, — снова вскинулся Арнольд. — Ты чо? Не въезжаешь, пацан, что ли?
— Я не могу взять заместителя Я не самый главный.
— Так убеди самого главного...
— Я попробую. — Герман опустил голову. Он так вошел в образ персонажа картины «Опять двойка», что ему стало тошно. Стоять в носках, дрожа и потея перед сидящим в позе богдыхана Арнольдом, было не просто унизительно. Герман ощутил, как его «опускают», делают неприкасаемым. Снова мелькнула мысль о Лидии. «Вот и она так же вытерла об меня свои ноги».
— Я попробую, но ничего не обещаю. — Герман поймал тяжелый взгляд Арнольда и не отвел глаз. Тот усмехнулся.
— Попробуй, попробуй... Но учти, что я пробовать не буду Все решу с первой попытки. Ты понял, о чем я?
Герман кивнул.
— Тогда все. О деньгах позвонишь завтра, не позже полудня
Арнольд встал и, не прощаясь, пошел вон из комнаты. Жесткие каблуки стучали по паркету, как кастаньеты в руках кабальеро.
В коридоре он о чем-то пошептался с Монитором. Щелкнул дверной замок, все стихло. Герман в той же позе переминался с ноги на ногу. В соседней комнате раскатом салюта грохнула музыка. От резкости первых тактов Герман вздрогнул и выглянул за дверь.
Монитор пританцовывал, вращая толстым задом. До фламинго ему было далеко, но танец все же был не лишен грациозности. Что-то привело Монитора в состояние эйфории, и свои эмоции он выражал в танце. Зад вильнул, и Герман оказался лицом к лицу с хозяином квартиры. На лице Монитора было неподдельное удивление. Он словно забыл о присутствии гостя и с уходом Арнольда считал себя в одиночестве.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— Ты? — Монитор застыл в третьей позиции. Он был смущен, его рожа порозовела.
— Надо поговорить... — Герман поморщился. Он напрочь забыл имя Монитора и, сколько ни силился, вспомнить не мог. «То ли Антон, то ли Андрей...» Обращаться по кличке было рискованно. Кто знает, как у них там, у бандитов... Не поймешь, кличка — это звание или оскорбление? Герман избрал безличную форму обращения. — Надо поговорить, — повысил он голос.
Монитор сделал потише звук.
— Валяй.
— Видите ли... — Оптимальнее было бы перейти на «ты», но Герман не решался. Сеанс моральной экзекуции, проведенный Арнольдом, был весьма эффективен. Вместо прежнего Германа, чванливого и наглого, перед Монитором отсвечивала пустая телесная оболочка, набитая простыми человеческими инстинктами — есть, спать, жить... Наличие прочих предстояло еще проверить. Тяги к славе и благополучию, не говоря о женщинах и вине, Герман не ощущал.
— Ну? — Желтые курсоры глаз побегали по лицу Монитора и сосредоточились в районе переносицы. Его взгляда Герман так и не поймал. Вести монолог на весьма щепетильную тему без реакции собеседника было затруднительно.
— Понимаешь... — Герман сделал усилие и перешел на «ты». — Вчерашние договоренности сегодня находятся в опасности...
Нелепость фразы и ее расплывчатость заинтересовали Монитора. Уголки его губ поползли вниз, а глаза чуть блеснули.
— Ты о чем?
— Я о том, что такие условия, которые ты поставил вчера, нельзя было ставить в присутствии третьих лиц...
— Так это же твоя баба!
— Это ты так решил? — Герман вздрогнул.
— Ну...
— Так вот. Сегодня она мне сказала...
— Что?
— Что не будет делать из наших договоренностей секрета. А это, сам понимаешь...
— Так заткни ей пасть.
— Я?
— А кто? Твоя баба, ты и... Или ты начинаешь крутить яйца? — Глаза Монитора заблестели.
— Нет, здесь все сложнее. Если она кому-нибудь расскажет, то неприятности будут не только у меня, но и у тебя. Ведь ты знаешь чьи деньги у меня лежат.
— Знаю.
— А если они узнают о твоих интересах, то что?
До Монитора дошло.
— Наши действия?
— Я думаю, ее надо убрать.
Такого от Германа Монитор не ожидал. Даже в тесном кругу о таких вещах говорили намеками. Мокрое дело — это мокрое дело. Для этого и решимость нужна, и вообще... А здесь такие слова произносит интеллигент. Интеллигентами или фраерами, лохами Монитор называл всех людей в очках и с благородными манерами. Нет, что-то не так в этом мире.
— Ну так убирай! — Монитор пожал плечами.
— Ты что, не понимаешь? Речь не может идти обо мне... Это не мой бизнес.
— Ты считаешь, мой? — Чуть заметные белесые брови вдруг потемнели и сошлись над переносицей.
— Нет, просто речь не может идти обо мне.
— А о ком?
— He валяй дурака. Ты понимаешь, что я в долгу не останусь. — Удивление Германа было искренним. Ему почему-то казалось, что стоит только обозначить тему, и Монитор сам, без лишних слов...
— Что мне твои долги.
— Подожди.
Монитор поднял руку.
— Странный ты какой-то. Вчера был как ягненок, а сегодня... Что ты от меня хочешь?
— Человека. — Герман сжал кулаки. — Найди мне только человека, а я с ним сам договорюсь. Ты будешь ни при чем.
— Ты что, думаешь, таких людей пруд пруди?
— Не думаю, а знаю, что ты сможешь его найти.
— Борзой ты хлопец... — Монитор усмехнулся. Такая уверенность и льстила, и пугала. — Борзой. А я считал, что вы другие.
— В смысле?
— Да в том самом. Нас за дерьмо, небось, считаете, а как прижмет, то, оказывается, вы еще покруче нас.
— С кем поведешься.
— А с кем ты, собственно, «повелся»? Я к тебе в друзья не набивался. Я тебе руки не ломал и иголки под ногти не загонял. Ты обратился, я поставил условия. Ты их принял. Кстати, эта самая баба тебя со мной и свела. Не жалко?