Контрольный выстрел - Михайлов Александр Георгиевич

Олег облегченно вздохнул. «Господи, хоть что-то!»

— Женщина, еще женщина. Ребенок, еще один... — Голос из станции считал пассажиров. Это наблюдатель с более выгодной позиции вел отсчет. — Пять, шесть. Мужчина. Еще один.

— Что делают?

— Пока выходят. Стоят у автобуса.

— Ничего не понимаю. Их же не стоять выпускают. — Олег снова прильнул к биноклю. «Отсюда ничего не видно, а перемещаться — только время терять». — Продолжай! — бросил он в микрофон.

— Десять человек вышли. Пока стоят у автобуса.

— Сколько женщин, детей?

— Три женщины, два ребенка. Вот еще одна, мужчина, еще мужчина.

— Почему не отходят?

— А Бог их знает. Стоят. А... нет... Такое впечатление, что образуют коридор.

— Куда?

— Да вроде к бункеру...

Олег все понял. Понял потому, что где-то в подсознании еще вчера отпечаталось слово «коллектор». Да, именно там кто-то из фигурантов работал ранее. Вот она, разгадка. Стало ясно, почему именно на этом никому не нужном поле встал автобус. Стало ясно, почему именно в этой области, в этом районе остановился этот рейс. Стали ясны и невнятные показания Никольского, который говорил о каких-то деньгах, поступивших в банк. И показания Костырина.

Теперь ясно, где сейчас этот загадочный, никому неведомый Андрей Петрович.

— Да в коллекторе он! — закричал Олег.— Атака, всем — атака! Всем, кто меня слышит, — атака!

Блеснул глазами Гусаков, вскинулся командир альфовцев. Грохнули светошумовые гранаты, россыпью гороха ударили автоматные очереди. Визг и крики детей и женщин перекрыли звуки разрывов и беспорядочной пальбы. Олег знал, был уверен, что в сторону людей не стреляет никто, что какофония имеет отвлекающую функцию. Поле покрылось бойцами, они рвались вперед, оскальзывались, теряли равновесие, спотыкались на пашне, но шли вперед.

Как гончие псы, они бросились за мифическим зайцем, след которого уже простыл, скрылся за бронированной дверью коллектора ФАПСИ — Федерального агентства правительственной связи.

В темноте, суете и нервотрепке никто не мог даже предположить, что в непосредственной близости от проведения операции может находиться этот самый коллектор, через который преступники способны уйти на все четыре, пять, шесть, семь и так далее сторон света.

— Где этот фапсишник? — заорал Олег. В ожесточении он готов был растерзать его, человека, скорее всего, даже неосведомленного, только за то, что тот не предусмотрел, не предугадал, не знал об их ведомственном колодце в зоне операции.

— Черт с ним, с фапсишником, в автобусе мина! — толкнул его Гусаков. — Всем от автобуса! — скомандовал он в трубку. — Всем от автобуса!

Но и без его команды люди бежали врассыпную. Они бежали в лес — туда, где, по их мнению, было безопаснее всего, где нет бандитов и где можно найти спасение.

Через минуту раздался мощный взрыв. Клубы черного дыма взлетели над полем, окутав его едкой солярной вонью. Автобус, еще минуту назад блестящий и сверкающий, полыхал багровыми сполохами.

— Все. — Олег привалился к крылу «Волги».

— Закурить? — Гусаков протянул сигареты.

— Так, понюхаю.

50

Лидия посмотрела в зеркало. На нее глядело вполне милое, не лишенное приятности лицо. Она повернулась одной щекой, другой.

— Ну-с, мадам, приступим.

Для полного преображения Лидия Максимовна имела все. Уж что-что, а на косметику она денег не жалела. Не жалели на это денег и ее спонсоры, совершенно точно определив, что косметики для женщины, как и игрушек для ребенка, никогда не бывает много. Пузырьки, флаконы, тюбики, распылители покрывали всю поверхность туалетного столика. Многое из подаренного было не распечатано, а многое из распечатанного Лидия дарила молоденьким секретаршам из фирмы. Получить из ее рук подарок было высшей оценкой расположения и приязни. Учитывая положение Тереховой в фирме, это значило многое.

Через полчаса исчезли, разгладились под слоем крема морщины, заблестели глаза, расцвел ярким бутоном чувственный рот.

— Значит, не все потеряно, чертовка, — подмигнула она себе. — Помни, что женщина никогда не стара для любви, а мужчина — для брака! Вот так.

Звякнул дверной звонок. «Кого это в такую рань?» Терехова неслышно проплыла по паркету и, еще раз кинув взгляд в настенное зеркало, отомкнула замок.

— Лидия, я в отчаянии. — На пороге был Герман.

— Господи! На кого ты похож? — Она брезгливо поморщилась.

Герман был как огурец — зеленый и в пупырышках. Никаких усилий не хватило ему, чтобы стать тем денди, которого привыкли видеть знакомые. Новая, но не глаженная рубашка резко контрастировала с темной, нездорового оттенка кожей. Глаза в голубых окружьях были прозрачны и пусты. И даже запах дорогого одеколона не мог перебить похмельное амбре.

— Проходи.

— Лидия, я в отчаянии. Ты понимаешь, куда я вляпался?

Она дернула плечом. «А я тут при чем?»

— Лидия, надо что-то делать. На карту поставлена жизнь!

— Аркадий, не говори красиво! Что за пафос. — Терехова прошла на кухню. — Кофе будешь? — Сама она употребляла этот напиток в дозах Екатерины Великой. На завтрак, обед и ужин, а также вместо полдника, закуски и первых блюд. Иногда к концу дня во рту была отвратительная горечь. Как ни зарекалась Лидия пить его, памятуя, что кофе портит цвет кожи, но ничего поделать с собой не могла.

— Лидия, ты не понимаешь, на карту поставлена жизнь, карьера!

— Да что ты говоришь? — она включила кофемолку. Та отвратительно зажужжала. — Кстати, чья жизнь?

— Моя. — Герману было не до шуток. — Ты что, не понимаешь?

— Ну и что?

— То есть как? Жизнь, ты понимаешь, жизнь на карте! — Он взвизгнул.

— И что? — Лидия наслаждалась этим животным страхом, этим унижением Германа, который как раз сейчас, по ее мнению, и был самим собой. Трусливым, истеричным и жалким.

«Нет, вчера я все-таки не ошиблась».

— Что, я спрашиваю? — Она сделала ударение на слове «что». — Твоя жизнь в опасности, но ты ползешь к этой суке, которая вчера и сломала эту самую жизнь. И что, по-твоему, сука должна сделать? Вчера, Герман, ты был просто отвратительным дураком. Во-первых, ты, а не я, отдал неизвестно кому деньги. Кстати, их еще не вернули? Или на твоих обязательствах можно поставить крест? Во-вторых, ты нарвался на неприятность, пригласив Арнольда на разборку. Он тебе еще не звонил?

Герман стал еще зеленее.

— В-третьих, я действительно, как последняя сука, взялась вызволить тебя из беды и пригласила Монитора. Я все уладила, и за это...

— Лидия, прости! — Отчаяние Германа хлестало через край. — Прости ради всего, что было между нами!

— Ну, вспомнил, сэр! — Она деланно засмеялась. — Было да сплыло. Кстати, а что было?

Герман захлопал глазами.

— Как что?

— Вы имеете в виду постель? Ну, это не так много. Вы не Цезарь, а я не Клеопатра. Сошлись — разбежались. Я — в свой пустой дом, ты — к своей красавице жене. Все!

— Как ты можешь так говорить?

— Побольше цинизма, мальчик, и вы проживете долго и счастливо. — Она засыпала кофе в кофеварку. — Так ты будешь пить кофе? Ах да, я забыла, что вы не в себе. В таком случае выпивка на прежнем месте.

Герман понурясь прошел к бару. Долго выбирал, открыл виски.

— Ну, лучше? — Терехова отпила кофе. — Вижу, что лучше. Но только не мне. Вы оскорбили женщину. — Лидия упивалась своим триумфом. Ей даже на мгновение показалось, что она не права, что нельзя так, но внутренний голос вопил, как зритель на римской трибуне: «Убей его!» — А это дорого стоит. В прежние времена за такие дела и впрямь можно было поплатиться жизнью.

Герман тупо смотрел в пол.

— Сейчас времена другие. — Терехова поставила пустую чашку в раковину. — Сегодня можно откупиться, отплатиться. Как там у вас говорят? Поставить на счетчик! Как вы на это смотрите?

Он поднял удивленные глаза.

— На что?

— На то, что мы с вами заключим некоторый союз. Небескорыстный. Тем более что, как вы утверждаете, мы были близки, а это обязывает... Допустим, по тысяче баксов в месяц.