Эпидемии и народы - Уильям Макнилл

в состоянии собирать достаточные ресурсы с прибрежных провинций, не затронутых мятежом, для обеспечения его подавления. Вместо этого император обратился за помощью к армиям тюркоязычных кочевников уйгуров, которые как победители оказались способны диктовать свои условия и вскоре изъяли существенную часть имперских ресурсов в собственных нуждах.

Еще одну примечательную параллель между Римом и Китаем дает религиозная история. В I веке н. э. в Ханьскую империю стала проникать буддистская религия, которая вскоре приобрела приверженцев в высоких кругах. Период ее официального доминирования в придворных сферах продлился с III по IX век, что представляет собой очевидную параллель с успехами, в тот же самый период проделанными христианством в Римской империи. Подобно христианству, буддизм давал объяснение страданиям. В формах, утвердившихся в Китае, буддизм придавал ту же разновидность успокоения для обездоленных людей, оставшихся в живых, и жертв насилия и болезней, что и христианская вера в римском мире. Разумеется, буддизм возник в Индии, где распространенность заболеваний всегда, вероятно, находилась на очень высоком уровне в сравнении с цивилизациями, которые базировались в более прохладных климатических условиях; христианство также обрело свою форму в городской среде Иерусалима, Антиохии и Александрии, где распространенность инфекционных заболеваний была очень высока в сравнении с условиями более прохладных и не столь густонаселенных мест. Поэтому с самого начала обеим религиям приходилось иметь дело с внезапной смертью от болезней как одним из очевидных фактов человеческой жизни. Следовательно, совершенно неудивительно, что обе эти религии учили, что смерть является избавлением от боли и благословенным путем вступления в сладостную загробную жизнь, где однажды произойдет воссоединение с любимыми, что станет всеобъемлющей компенсацией за земные несправедливости и страдания.

Темпы восстановления населения дают еще одну параллель между Востоком и Западом. К концу X века китайские популяции, подобно популяциям Северо-Западной Европы, похоже, пришли к успешному биологическому приспособлению к любым новым инфекциям, которые атаковали их предков в предшествующие столетия. Численность людей стала расти с такой динамикой, что к 1200 году население всей страны достигло примерно 100 млн человек[154]. Для формирования такого масштаба населения требовалось две вещи: подходящая микропаразитическая адаптация к экологическим условиям долины Янцзы, а также более южных регионов и регулируемый макропаразитизм, оставлявший китайским крестьянам достаточную часть производимой ими продукции для того, чтобы они могли поддерживать существенный уровень естественного прироста на протяжении нескольких поколений. Только в таком случае многие миллионы крестьян, выращивавших рис на заливных полях, могли заполнить необъятные по прочим масштабам пространства Центрального и Южного Китая.

Биологические адаптации, которые требовались для выживания в Южном Китае, вероятно, потребовали значительного времени. Достаточно заметные признаки действительно плотного заселения долины Янцзы и более южных территорий появляются не ранее VIII века, и только при династии Сун (960–1279) в долине Янцзы и других южных территориях плотность населения действительно приближается к картине, знакомой с древних времен в долине Хуанхэ. Как было показано в предыдущей главе, среди главных препятствий для проникновения китайцев в южном направлении, возможно, были малярия, бильгарциоз и лихорадка денге. Разнообразные формы человеческого сопротивления этим инфекциям, наряду с очень тонкими балансами между различными видами комаров, преобладанием различных видов теплокровных животных (человечество в конечном итоге является лишь одним из возможных поставщиков крови для комаров) и вирулентностью самих инфекционных организмов, несомненно, контролировали распространение и серьезность данных заболеваний. Однако невозможно рассчитывать на то, что будут выяснены подробности того, каким образом китайские крестьяне обучались выживанию и успешному существованию на Юге при той плотности населения, которую допускал их способ выращивания заливного риса. Достаточно лишь осознавать, что это приспособление, вероятно, было завершено лишь после 700 года, а полное заселение этих территорий не было достигнуто примерно до 1100 года.

Что касается макропаразитического аспекта, то с установлением династии Сун в 960 году сравнительно успешная бюрократическая система распространилась на большей части Китая (северная группа провинций оставалась под контролем варварских властителей), и примечательно рациональная модель подготовки и отбора высших чиновников стала нормой. Хотя невозможно предположить, что чиновничьи притеснения прекратились, их масштабы в эпоху Сун вполне могли быть меньше, чем в предшествующие периоды, поскольку систематический надзор над чиновничьим классом, как правило, сдерживал по крайней мере самые чрезмерные формы коррупции. Масштабное распространение населения в южном направлении служит доказательством того, что традиционные ренты и налоги были установлены на таком уровне, который позволял крестьянам добиваться успехов при упорной работе на полях, по крайней мере до того момента, пока для обеспечения занятием их избыточного потомства имелась возможность вводить в оборот новые земли.

Таким образом, в рассматриваемые столетия Китай явно переживал опыт заболеваний, сопоставимый с европейским, приходя к равновесию между микро — и макропаразитизмом, которое по меньшей мере в краткосрочном периоде оказывалось более успешным, чем на Западе. В конечном итоге в Европе локальная самооборона, обеспечиваемая грозными отрядами рыцарей, не гарантировала мир, поскольку рыцари и феодалы более высокого ранга часто принимались воевать между собой, тем самым нанося ущерб жизни и производству крестьян. С этой точки зрения бюрократическая имперская администрация Китая явно обладала превосходством, пока она была способна отражать нападения воинственных народов с севера и запада. Точно так же можно справедливо утверждать, что китайцы добились более выдающихся результатов и в микропаразитическом аспекте.

А именно китайские популяции двигались вдоль вектора заболеваний в восходящем направлении, приобретая навыки успешного существования в более теплых, более влажных территориях, тогда как смещение европейских популяций к северу было движением в нисходящем направлении вектора заболеваний — в территории, где подверженность инфестации в силу естественных причин была ниже благодаря более прохладному температурному режиму и более длительным периодам морозной зимней погоды.

Превосходный успех Китая в приспособлении к изменившимся условиям микро — и макропаразитизма отражен в религиозной и культурной истории этой страны, поскольку после 845 году буддизм в качестве государственной религии был вытеснен возрожденным и усложненным конфуцианством. Это напоминало ситуацию, как если бы Карл Великий, возродив титул римского императора, восстановил бы и язычество в статусе придворной религии. Конечно, буддизм и дальше существовал в Китае, обращаясь главным образом к крестьянам и другим необразованным группам, Однако победоносное конфуцианство поглотило и присвоило некоторые метафизические доктрины, которые изначально способствовали привлекательности буддизма для китайского двора. Таким образом, антитела, которые вызывались и укреплялись в крови китайцев пришлыми болезнями, имели аналогию в виде буддистских мотивов, внедренных в официальное конфуцианство, поскольку новые доктрины, допущенные в официальное конфуцианство, представляли собой моральные и интеллектуальные антитела против тех чар, которые буддистские и другие чужеземные пути к спасению продолжали распространять среди низших и необразованных классов.

Географическое положение Японии очевидным образом способствовало изоляции этого архипелага от инфекционных контактов с окружающим миром. Однако это