цирк-то бродячий, с выступлениями почти во всех столицах Старого Света – от Мадрида до Санкт-Петербурга. И само собой, «старые» артисты цирка будут с некоторым недоверием относиться к новоприбывшим, в том числе и потому, что по большей части новоприбывшие были из разных стран, а первоначальный состав состоял из чистокровных (ну почти) французов. Однако вроде бы новоприбывшие должны быть дополнительной рабочей силой – как раз шатры собирать и разбирать. И отчасти это было так. Но и в этом деле имелись рабочие, уже многие годы выполнявшие функцию мастеров и грузчиков, и они также к новоприбывшим относились с определенным недоверием. Поэтому всем новоприбывшим требовалось в течение очень долгого времени завоевывать себе репутацию, причем репутацию исключительную, без ошибок. И бывало так, что человек приходил в цирк ради выступлений на арене, доказывал свое мастерство в той или иной области циркового искусства, прямо кричал: «Я достоин! Достоин! Верьте мне, верьте!» Однако его ожидания рушились в пыль, когда в кадровой книге напротив имени старая рука Буайяра вырисовывала «Чистильщик конюшен». Невозможно представить тот шок, который охватывал молодого, подающего большие надежды парня, когда ему озвучивали его статус в цирке. И вот он хочет уже отказаться, но в цирке «Парадиз» всегда соблюдалось одно очень важное правило: «Коли в цирк пришел – обрел хозяина». И только хозяин теперь мог отпустить «на волю». И перед новоприбывшим парнем открывалось два пути. Первый – смириться и жить на условиях цирка, в надежде в будущем все-таки получить возможность выступать. Ему следовало абсолютное большинство, что неудивительно. Второй путь – это открыто воспротивиться. Что же наступало в таком случае? Думаю, вам весьма будет это понятно. Такого «неправильного» человека перевоспитывали. Как? Узнаете позднее, не раскрывать же все самое интересное в начале. И вот, чистильщик конюшен в цирке, понимая, что выхода нет, трудился денно и нощно, убирал кучи навоза, порой мыл лошадей, которых было несколько десятков; он рыдал, когда выбивались минуты отдыха, он кричал, когда никого не было рядом, он рвал волосы на голове от безысходности. Но он работал. Он не убивал в себе надежду, и не позволял убить ее кому бы то ни было еще. Это объединяло всех новоприбывших – надежда. Она жила в каждом из них. И, может быть, лет через пять, а может и через пять месяцев, этому новоприбывшему давали, наконец, драгоценный шанс себя показать. Шанс давался только один. Конкуренция – бешеная. Каждый был готов разорвать соперника в самом прямом смысле. Доходило до настоящих драк, откусывали уши и пальцы, ломали носы. Внешний облик тоже имел важное значение. По результатам отбора набирались участники в так называемые «труппы второго звена», то есть выступающие в малых городах, и билеты на выступление которых стоили в разы дешевле, чем выступления основного состава. Для злорадной справедливости стоит сказать, что и для покалеченных участников отбора, лишившихся некоторых частей тела, находилось применение. Одних отправляли обратно выполнять черную работу, подавляя их мышление до уровня тех же лошадей, за которыми они убирали дерьмо. А других, пострадавших сильнее, либо слишком вольнодумных, отправляли в отдельную часть цирка – труппу уродов. То есть сажали в клетку и выставляли на потеху публике. А публика радовалась и бросала в этих парней или девушек арахис и семечки. И голубь, с высоты полета которого можно было бы рассмотреть цирк «Парадиз» в полном объеме, бегал меж ног заинтересованных и смеющихся людей, чтобы успеть нахватать себе побольше еды. Но что самое главное, тот фактор, удерживавший всех артистов цирка – надежда, не умирал даже при таких обстоятельствах. Ничто не могло уничтожить надежду. Даже с подавленным сознанием надежда сохранялась. И в таком случае цирк «Парадиз» можно даже назвать ящиком Пандоры, где не осталось ничего, кроме надежды.
И Омару предстояло через подобные испытания пройти. Он вряд ли мог представить, что окажется так далеко от дома. И в тот момент, когда Клод его нес в шатер для новоприбывших, Омар ловил на себе взгляды артистов цирка, попадавшихся на пути. Взгляды были неоднозначными – кто-то смотрел с явной ненавистью, кто-то лишь с некоторым недоверием, а встречались и артисты (а, может быть, и простые работники), которые с неподдельным интересом провожали взглядом этого огромного красивого араба. Каждого из них Клод простреливал взглядом, давая понять, что пока лучше не вдаваться в подробности и не знакомиться с новоприбывшим. Одноглазые фонари, выстроившись в два ряда, провожали Клода и Омара на их пути. Уже темнело, и огни в них горели, хотя кровавое зарево еще не покинуло горизонт. Цирк находился в пригороде Марселя, поэтому вокруг было тихо, не мешал постоянный гул людей, вечно шатавшихся по городским улицам с не понятной ни для кого целью. Единственное, что придавало жизни всему этому окружению из шатров и палаток – гуляющие артисты, а также работники, починявшие кареты, повозки, упряжки, чистильщики конюшен, красильщики, декораторы. Как только вечерело и цирк закрывался, вся жизнь плавно перетекала из парадной стороны, стороны представлений, в сторону рабочую, сторону внутренней работы. Ближе к ночи начинали разбирать самые большие шатры, потом шли шатры поменьше. Работа по демонтажу шла до самого утра, поскольку утром необходимо было уже покинуть город. И Омар, появившийся вдруг, был совсем некстати.
Глава II
Новость о том, что в цирке новоприбывший, достаточно быстро распространилась среди артистов. Оказывается, новоприбывших в «Парадизе» не было уже как два года, из-за чего некоторые устроили такой переполох, что невольно оказывались втянуты и другие, кому эта новость казалась совершенно скучной и безразличной. Например, одной из первых новость узнала повариха цирковой кухни Бернадетт. Известная сплетница, она сразу принялась всем трещать, что новоприбывший совершенно не такой, как все артисты, что у него очень интересная внешность и т.п. Ей мало кто верил, но искусство сплетницы заключается не в том, чтобы убедить кого-то в своей правоте, а в том, чтобы новость разнеслась как можно дальше. Это у нее прекрасно получилось. К вечеру, когда Омар уже был в шатре для новоприбывших и спал непробудным сном, многие артисты собрались в шатре-столовой для обсуждения такого события.
Вообще по вечерам собиралось достаточно много циркачей, чтобы что-нибудь да обсудить. Бывало, обсуждали, как та же Бернадетт споткнулась и опрокинула кастрюлю с супом на Буайяра – хохот стоял жуткий. Самой Бернадетт было тогда совершенно не до хохота – пришлось три дня работать поломойкой. Однако другие посмеялись от души. И вот сейчас, слушая выдумки этой сорокалетней сказочницы,
