Управление случайностями - Екатерина Тильман

На «генеральную уборку» даже компьютеру потребовалось почти двадцать минут. Однако взглянув на экран, Евгений сразу понял, что игра стоила свеч. То, что он искал, нашлось почти сразу — не понадобились ни ключевые слова, ни глобальный поиск.

Ананич действительно старался не оставить следов и аккуратно удалил все «компрометирующие» файлы, да и о сообщениях внутренней электронной почты, касавшихся отношений с техотделом, тоже не забыл. Но, как и ожидал Евгений, это поспешное заметание следов было проделано весьма по-дилетантски — и теперь сам факт недавнего удаления какого-либо файла служил верным ориентиром!

Из вновь восстановленной информации Евгения заинтересовали два пункта: переписка с архивом и техотделом и рабочий план за последний год. Техотдел он отложил напоследок, вплотную занявшись планом.

И на первой же странице увидел имя Тонечки...

Собственно, он даже не очень удивился — ждал чего-то подобного. Только не думал, что все это началось так давно. Ну что ж, тем легче будет разобраться, что к чему...

Разбудила Евгения квартирная хозяйка: постучала в дверь. Но в первую минуту он никак не мог осознать, где находится, что происходит, и вообще — кто он такой и зачем.

— Войдите, госпожа Василевская, — наконец откликнулся он, — войдите... Что случилось?

— Ничего не случилось! — осуждающий взгляд Василевской говорил сам за себя, но она все-таки дополнила его упреками: — Опять вы работаете по ночам, а потом засыпаете в кресле. Как можно так относиться к своему здоровью! Честное слово, я буду рада, если вы женитесь...

Евгений слушал ее ворчание с удовольствием. Как приятно посмотреть на человека, жизнь которого обходится без тайн и загадок, а самое волнующее событие в ней — новый фильм или встреча с приятельницей... А интересно, узнай она, на ком Евгений хотел бы жениться — как бы отреагировала?

— Честное слово, господин Миллер, мне придется вернуть вам деньги за уборку! То вы заняты и вам нельзя мешать, то уже прибрались сами, то спите до обеда, как сегодня...

Евгений улыбнулся:

— Не надо возвращать. И прибираться не надо. Лучше приготовьте кофе — если вам не трудно, конечно — и составьте мне компанию за завтраком...

— За завтраком? Сейчас половина двенадцатого!

— Ну, пусть для вас это будет второй завтрак...

Разговор с Василевской восстанавливал равновесие, как шум прибоя или шелест листвы, а Евгению требовалось прийти в себя... И поразмыслить о полученной информации!

«Значит, самоубийство Тонечки расследовал именно Ананич. Ну, что же, это логично, ведь она его бывшая подопечная! — Евгений невольно усмехнулся. — „Лотос“ не сразу отпустил своего нерадивого куратора. То-то он, наверное, злился на это поручение...»

— Чему вы смеетесь, господин Миллер?

— Так, своим мыслям... Как причудливо иногда поворачивается судьба!

«Хотя, на самом деле ничего причудливого тут нет. Разве только, что появление Ананича в столице совпало с самоубийством Тонечки. Но кстати сказать, — отметил Евгений, — тогда к расследованию Ананич проявил интереса не больше, чем требовала минимальная порядочность. Написал отчет... По этому отчету выходило, что „Антонина Завилейски покончила с собой в состоянии депрессии, связанной с одиночеством. Имеется в виду, во-первых, обычное для эсперов социальное одиночество, во-вторых, проблемы одинокой женщины...“

— Госпожа Василевская, — спросил Евгений, дождавшись паузы, — а вы смогли бы покончить с собой от одиночества?

Вопреки ожиданиям, она не отшатнулась испуганно, не перекрестилась, и даже не стала выговаривать Евгению за неделикатные вопросы. Серьезно посмотрела на него и сказала:

— Не знаю... По-моему, человек никогда не бывает абсолютно одиноким. Вы не согласны?

— Согласен. Но если все-таки представить себе...

— Наверное, это очень страшно!

«Наверное... Тонечка действительно была абсолютно одинока — никто не интересовался ею, никому не было до нее дела. Только „Лотос“... Но даже они тогда почти не общались с ней. Тонечка отдалилась от своих друзей — но зачем? Опять же, если верить их словам, она собиралась вести какое-то самостоятельное исследование, и для этого ей потребовалось уединиться. Возможно? Да, конечно! Но тогда в дневнике наверняка содержится описание этого исследования, а там нет ни слова об этом — одни переживания и жалобы. Бред какой-то!»

— Господин Миллер, перестаньте разговаривать сам с собой!

— Я не разговариваю, я молюсь всевышнему, чтобы он одолжил мне немного сообразительности на ближайшие два часа...

— Как вам не стыдно так шутить! А еще были в Ватикане...

«Ну, был, подумаешь... Кто же откажется от такой поездки? И прибавку к жалованию она дает заметную! Но вот логике в Ватикане не учат, а жаль...»

— Извините, госпожа Василевская, я не имел в виду ничего дурного...

«А если предположить, что в дневнике и было описание исследования! Кто знает, что содержали вырванные страницы? Да, но причем тут тогда Сэм?»

— Вам налить еще кофе?

— Да, пожалуйста...

«Но может быть — и это вероятно! — что исследование как-то было связано с Сэмом. Ведь и он, и Тонечка — предсказатели, коллеги, так сказать. К тому же, они были очень дружны, и есть смысл в попытке узнать у Сэма что-то о Тонечке, тем более, что ее самой уже нет в живых...»

— Скажите, господин Миллер, если вы женитесь, вы по-прежнему будете снимать квартиру у меня?

— Черт возьми! — Евгений даже отвлекся от размышлений. — Я что, похож на человека, который собирается жениться?!

— Вы рассеянны, как влюбленный! Но вы не ответили...

— Не знаю! Я что, так вам симпатичен?

— Вы всегда вовремя вносите плату, — усмехнулась Василевская, — теперь это нечасто бывает...

«Это всегда бывало нечасто! Большинству привычнее ждать, пока жареный петух не клюнет. И это касается чего угодно... Ананич, например, по-другому вообще не умеет! Ведь судя по датам, он, не читая, сунул дневник в сейф с документами и вспомнил о нем лишь тогда, когда подошли сроки сдавать старые документы в архив... То есть как раз через год! В электронной почте сохранилось два напоминания из архива, причем второе отнюдь не официально-вежливое...»

— А как вы поступали с теми, кто не платил вовремя?

— Ругалась с ними, грозилась подать в суд... Вначале меня это даже развлекало, но теперь я предпочитаю покой. Нет ничего хорошего в ссорах, честное слово!

«Разумеется, что уж тут хорошего? И Ананич предпочел ни с кем не ссориться. Он вежливо извинился и написал объяснительную записку, что „дневник задерживается для дополнительных исследований в связи с вновь открывшимися обстоятельствами...“ Серьезное обстоятельство — прочитать удосужился! Но это уже архиву безразлично... Кстати, в этой же записке проскальзывает упоминание о перстне — что он задерживается вместе с дневником. Ну, это естественно! А потом... Потом судьба дневника и перстня описаны одной короткой фразой в очередной записке в архив: „данные предметы возвращены в общину „Лиловый лотос“ такого-то числа согласно плану дополнительных исследований...“ Только не сказано, что это на самом деле был за план! Подсунуть Сэму фальсификацию, сделанную с таким расчетом, чтобы он счел своих лучших друзей подлецами: они выгнали Тонечку из общины! Узнавший это Сэм остается совершенно одиноким и глубоко несчастным, менталитет „Лотоса“ больше не защищает его, и можно попытаться как-то „выцарапать“ его из общины. Да, такому замыслу и инквизиторы позавидуют...»

— У вас что-то случилось, господин Миллер?

— С чего вы взяли?

«Разумеется, случилось. То, что сотворил Ананич — это даже хуже преступления! Однако остается непонятным: зачем он это сделал?! Просто потому, что любым способом захотел добиться сотрудничества с каким-нибудь эспером, а тут представилась возможность? Или все-таки Сэм и Тонечка вели какое-то интересное исследование, и Ананича заинтересовало конкретно оно? Непонятно... Да и неважно, на самом-то деле! В любом случае вначале надо защитить Сэма от дальнейших атак зарвавшегося „экспериментатора“, а потом уже выяснять все обстоятельства...»

— Что вы на меня так смотрите, госпожа Василевская?

— Вы плохо выглядите, — вздохнула та. — Что, никак не придете в себя после погрома? В городе ходят такие слухи... Если бы вы хотели, могли бы каждый вечер бесплатно угощаться в любом баре!

— Какая досада! Кто любит выпить — плохо водит вертолет, а кто хорошо водит вертолет, равнодушен к выпивке... Нет в мире гармонии!

— Вы хоть о чем-то можете говорить серьезно?!

«Могу, еще как могу. И похоже, Ананичу придется поговорить со мной более чем серьезно! Гад паршивый... Из-за того, что ему приспичило что-то узнать — не важно что, пусть хоть рецепт философского камня! — он считает себя вправе искалечить человеческую душу! Каково пришлось Сэму, когда он прочитал эту мерзость? Впрочем, на то ведь и было рассчитано... Только вот какая закавыка получается: подлости на такое дело у Ананича хватило бы с избытком, но вот насчет умения — увы! Чувствуется присутствие кого-то еще, на порядок более квалифицированного, чем он. Только и этот „кто-то“ ошибся, если рассчитывал на сотрудничество Сэма — при любых условиях, как бы плохо ему не было, каким бы одиноким он себя не чувствовал! Прежде чем пытаться наносить удар, следовало бы посмотреть в словаре слово „гордость...“