Священный Цветок. Суд фараонов - Генри Хаггард

Потом Калуби, выразив формальное согласие считать нас послами Бауси, короля мазиту, долго говорил о преимуществах продолжительного мира между двумя народами. В конце концов он предложил свои условия мира, которые, по-видимому, были выработаны заранее. Излагать их подробно я считаю излишним, так как мир все равно никогда не был заключен, и, кроме того, я сомневаюсь, действительно ли понго намеревались заключить его.

Достаточно сказать, что эти условия касались заключения браков, свободной торговли между двумя странами, кровного братства и других вещей, о которых я уже забыл. Все это должно было быть скреплено браком Бауси с дочерью Калуби и Калуби с дочерью Бауси.

Мы молча слушали его и, когда он окончил свою речь, сделали вид, что обсуждаем его предложение. Потом слово взял я. Я говорил от имени брата Джона (который, как я объяснил, был слишком важным лицом для того, чтобы говорить самому), что предложения Калуби кажутся нам честными и приемлемыми и что мы будем счастливы передать их Бауси, когда вернемся в Землю Мазиту.

Калуби выразил при этом большое удовольствие, но, между прочим, заметил, что все это, прежде всего, должно быть представлено на утверждение Мотомбо, без одобрения которого ни один договор у понго не считается законным. Он прибавил, что предлагает нам, если мы хотим, посетить завтра Его Святость, отправившись к нему через три часа после восхода солнца, так как он живет далеко от города Рики, на расстоянии целого дня пути. После небольшого совещания мы ответили, что, хотя у нас мало свободного времени, тем не менее мы, белые господа, понимая, что Мотомбо стар и не может посетить нас, согласны продлить свое пребывание в Земле Понго и посетить его. А теперь мы чувствуем усталость и хотим спать.

Потом мы поднесли Калуби свои подарки, которые были благосклонно приняты с уведомлением, что ответные подарки будут сделаны нам перед оставлением нами Страны Понго.

После этого Калуби взял маленькую палочку и сломал ее в знак того, что совещание окончено. Мы пожелали спокойной ночи ему и его советникам и удалились в свои хижины. В пояснение к дальнейшему я должен прибавить, что на этот раз нас провожали два советника, а не Комба. Когда мы поднялись с мест, чтобы проститься с Калуби, я заметил, что Комбы уже нет на собрании. Когда он ушел – я не могу сказать, так как он сидел позади нас в тени, и никто из нас не мог заметить его ухода.

– Как все это надо понимать? – спросил я, когда дверь была заперта.

Брат Джон только покачал головой и ничего не сказал. В те дни он, казалось, жил в стране грез.

За него ответил Стивен.

– Вздор! Пустая болтовня! Эти парни – людоеды и что-то скрывают. Они задумали все что угодно, только не мир с мазиту!

– Я с вами вполне согласен, – сказал я. – Если бы их целью действительно был мир, они бы больше торговались, настаивали бы на более выгодных условиях, на выдаче заложников и прочем. Кроме того, они прежде всего добились бы согласия своего Мотомбо. Ясно, что хозяин здесь он, а не Калуби, который только его орудие. Если бы их единственной целью был мир, он должен был бы сказать свое слово первым, если только он не миф, а существует в действительности. Лично я того мнения, что для нас было бы самым разумным оставить Мотомбо в покое и завтра же утром бежать отсюда в Землю Мазиту на первой попавшейся лодке.

– Я намерен посетить этого Мотомбо, – решительно прервал меня брат Джон.

– Это уже решено, – сказал Стивен. – Что толку начинать все сначала?

– Нет, – с раздражением ответил я, – лучше скажите: что толку спорить с сумасшедшими? Поэтому лучше всего ляжем спать, так как это, вероятно, наш последний сон.

– Великолепно! – сказал Стивен, снимая с себя куртку и складывая ее вдвое, чтобы положить себе под голову. – Подождите минуту, – прибавил он, – я встряхну это одеяло. Оно покрыто каким-то сором.

С этими словами он встряхнул одеяло.

– Сором? – с подозрением сказал я. – Почему вы не подождали встряхивать его, чтобы дать мне возможность посмотреть, что это за сор? Раньше я ничего на нем не видел.

– Должно быть, по крыше бегают крысы, – беспечно сказал Стивен.

Не удовлетворившись этим объяснением, я начал осматривать потолок и глиняные стены хижины, которые были расписаны замысловатым узором, при слабом свете примитивных ламп. В это время в дверь постучали. Забыв о трухе, я открыл ее. В хижину вошел Ханс.

– Один из этих дьявольских людоедов хочет поговорить с баасом. Мавово не пускает его сюда.

– Пусть он войдет, – ответил я, так как мне казалось, что нам лучше всего не проявлять смущения. – Только будьте настороже, пока он будет с нами.

Ханс что-то шепнул через плечо, и в следующий момент в хижину вошел или, вернее, впрыгнул высокий мужчина, закутанный с головы до ног в белое одеяние, придававшее ему вид призрака, и тщательно запер за собою дверь.

– Кто ты? – спросил я.

Вместо ответа он открыл свое лицо, и я увидел, что перед нами стоит сам Калуби.

– Я хочу поговорить наедине с белым господином Догитой, – сказал он хриплым голосом, – и это надо сделать сейчас, так как потом это будет невозможно.

Брат Джон встал и посмотрел на него.

– Как поживаешь, мой друг Калуби? – спросил он. – Я вижу, что твоя рана зажила.

– Да, да, но я хочу поговорить с тобой наедине.

– Нет, – ответил брат Джон, – если ты хочешь что-нибудь сказать, ты должен сказать это нам всем или совсем не говорить, так как все, что знаю я, должны знать и эти белые господа.

– Могу ли я довериться им? – пробормотал Калуби.

– Так же, как и мне. Поэтому либо говори, либо уходи. Но наш разговор здесь могут подслушать…

– Нет, Догита! Стены хижины достаточно толсты. На крыше никого нет, ибо я сам осмотрел все кругом. Нам будет слышно, если кто-нибудь попытается взобраться туда. Кроме того, его заметят ваши люди, которые стерегут дверь. Никто не услышит нас, разве только боги.

– Тогда испытаем богов, Калуби. Говори смело, мои братья знают твою историю.

– Господа мои! – начал он, вращая глазами словно затравленный зверь. – Я в ужасном положении. С тех пор как я видел тебя, Догита, я должен был еще раз посетить Белого бога, живущего в лесу, на горе, и разбросать там священные семена. Но я притворился больным, и Комба, «Будущий Калуби, миновавший бога», взял на себя эту обязанность и вернулся невредимым. Завтра полнолуние, и я, как Калуби, должен снова посетить бога и разбросать семена. Он убьет меня, о Догита, убьет меня, которого он уже однажды укусил! Он, без сомнения, убьет меня, если я не смогу убить его. Вместо меня будет царствовать Комба, который убьет вас посредством «жаркой смерти». Вас принесут в жертву богам, чтобы женщины понго еще раз стали матерями многих детей. Да-да, если вы не сможете убить бога, живущего в лесу, все вы должны будете умереть!

– Все это хорошо, – сказал брат Джон. – Но если даже мы убьем бога, то поможет ли нам это избежать Мотомбо и твоего народа? Они наверняка убьют нас за оскорбление святыни.

– Нет, Догита. Если умрет бог, умрет и Мотомбо. Это издревле известно. Вот почему Мотомбо сторожит бога, словно мать свое дитя. До тех пор, пока не отыщется новый бог, нами будет править Мать Священного Цветка, а она милосердна и никому не причиняет зла. Я буду править ее именем и предам смерти своих врагов, особенно этого колдуна Комбу.

Тут я услышал слабый звук, похожий на шипение змеи; но он не повторился, и я, ничего не заметив, решил, что это мне просто почудилось.

– Кроме того, – продолжал Калуби, – я дам вам много золота и всяких даров, каких вы только пожелаете, и доставлю вас целыми и невредимыми в страну ваших друзей мазиту.

– Постой, – вмешался я, – надо выяснить все получше. Вы, Джон, переводите все Стивену. Прежде всего скажи мне, друг Калуби, что это за бог, о котором ты говоришь?

– Это огромная обезьяна, о господин Макумазан, белая от возраста или, быть может, с самого рождения. Она вдвое больше любого человека и сильнее двадцати человек. Она может сломать в руках человека, как я ломаю тростинку, или откусить ему голову, как откусила мне в виде предостережения палец. Ибо так она поступает со всеми Калуби, когда они надоедают ей. Сначала она откусывает им палец, но позволяет им уйти, потом ломает их, словно тростник, и вместе с ними – всех тех, кто обречен быть принесенным в жертву.

– Ага, это большая обезьяна! – сказал я. – Я так и думал. А как давно это животное считается у вас богом?

– Не знаю. С самого начала. Оно существовало всегда, так же, как и Мотомбо, ибо они – одно.

– Все это вздор, – сказал я по-английски; потом прибавил: – А что это за Мать Священного Цветка? Она тоже существовала всегда и живет в том же месте, где и бог-обезьяна?

– Нет, господин Макумазан, она умирает, как и все смертные. Ей наследуют те, кто может занять ее место. Так, теперешняя Мать – белая женщина средних лет, принадлежащая к вашей расе. Когда она умрет, ее место займет ее дочь, которая тоже белая и очень красивая. После ее смерти найдутся другие белые женщины, быть может из числа рожденных от черных родителей.