Священный Цветок. Суд фараонов - Генри Хаггард

– Да, – ответил я безразличным тоном, – мы видели много людей, собравшихся вокруг огня, и больше ничего.

Он пытливо заглядывал в наши лица, но ничего в них не мог прочесть, так как светившая теперь полная луна, к счастью, спряталась за тучу. Я слышал, как он вздохнул с облегчением. Потом он сказал:

– По установленному у нас обычаю в те ночи, когда меняется луна, Калуби и старейшины жарят овцу, которую съедают все вместе. Следуйте за мной, белые господа.

Он повел нас вокруг упомянутого длинного строения (на которое мы даже не взглянули) в конец сада, к двум красивым хижинам, о которых я уже говорил. Здесь он хлопнул в ладоши. Неизвестно откуда появилась женщина, которой он сказал что-то шепотом. Она ушла и вскоре возвратилась с четырьмя или пятью другими женщинами, несшими глиняные лампы, наполненные маслом, в котором плавали светильники, сделанные из пальмовых волокон. Эти лампы были поставлены в хижины – очень чистые и удобные помещения, снабженные деревянными стульями и подобием низкого стола, резные ножки которого были сделаны в виде ног антилопы. В конце хижины находился деревянный помост, на котором лежали матрацы, набитые каким-то мягким волокном и покрытые циновками.

– Здесь вам будет удобно, – сказал Комба, – ибо разве вы, белые господа, не почетные гости народа понго? Сейчас вам принесут пищу, – (при этом слове я содрогнулся), – а после еды, если вам будет угодно, вы пойдете в Дом Празднеств, где вас примут Калуби и его советники. Вы поговорите с ним перед сном. Если вам что-нибудь понадобится, ударьте в этот кувшин палкой, – и он указал на какой-то медный предмет, стоявший в саду, окружавшем хижины, недалеко от того места, где женщины уже разводили огонь, – тогда придет служанка и сделает все, что нужно. Смотрите, вот ваши вещи; из них ничего не пропало. Вот вода для умывания. А теперь я должен идти к Калуби, чтобы рассказать ему обо всем.

Он учтиво поклонился и вышел. Вслед за ним ушли (вероятно, за нашим ужином) и красивые молчаливые женщины, и мы наконец остались одни.

– Клянусь своей теткой, – сказал Стивен, обмахиваясь носовым платком, – я видел, как они поджаривали ту леди! Я часто слышал о людоедах, взять хотя бы этих невольников… но видеть их в действительности… брр… это ужасно!

– Что толку поминать отсутствующую тетушку, если у вас таковая имеется? Чего вы ожидали, когда настаивали на поездке в этот ад? – мрачно спросил я.

– Не знаю, старина. У меня правило: не заботиться о том, что меня ожидает. Вот почему я никогда не мог поладить со своим бедным отцом. Но скажите, неужели нам действительно придется, подобно святому Лаврентию, попасть на эту решетку?

– Конечно, – ответил я, – и вы не будете иметь права жаловаться, так как старый Бабемба предупреждал вас об этом.

– Положим, я буду вправе жаловаться, так же как и вы, брат Джон, не правда ли?

Брат Джон вышел из задумчивости и погладил свою длинную бороду.

– Если бы этот случай, мистер Соммерс, – сказал он задумчиво, – являлся мученичеством за веру, как это было со святым, о котором вы упомянули, я бы ничего не имел против, по крайней мере теоретически. Но, смотря на это с другой точки зрения, я должен признаться, что мне совсем не нравится перспектива быть зажаренным и съеденным этими отвратительными дикарями. Однако я не вижу причины, почему мы должны непременно сделаться жертвой этого местного обычая.

Будучи в весьма подавленном настроении, я хотел возразить ему, но в этот момент в дверях хижины показалась голова Ханса, который сказал:

– Несут ужин, баас, очень хороший ужин!

Мы вышли в сад, где высокие бесстрастные женщины расставляли на земле множество деревянных мисок, содержимое которых мы ясно могли рассмотреть при ярком свете луны. В некоторых из них было мясо, политое каким-то соусом, не позволявшим судить, какое именно это мясо. Я полагаю, что это была баранина, но… кто мог поручиться за это? Другие кушанья были приготовлены из растительных продуктов. Например, тут было целое блюдо поджаренных хлебных колосьев и вареная тыква, не говоря уже о нескольких больших чашках кислого молока. Глядя на эти кушанья, я вдруг проникся принципами вегетарианства, о которых постоянно твердил мне брат Джон.

– Вы совершенно правы, – нервно сказал я ему, – утверждая, что в жарком климате полезнее всего растительная пища. По крайней мере, я решил попробовать питаться в течение нескольких дней исключительно ею.

С этими словами я, отбросив дальнейшие церемонии, захватил четыре верхних поджаренных колоса и верхнюю часть тыквы, которую срезал ножом. Как бы то ни было, я взял ту часть, которая не касалась миски, ибо кто знал, что бывало в ней и как ее мыли?

Стивен, по-видимому, тоже ухватился за эту мысль, так как он тоже предпочел мясу тыкву и поджаренные колосья; точно так же и Мавово, и убежденный сторонник мясной пищи – Ханс. Только простосердечный Джерри ел с аппетитом мясные блюда и нашел их очень вкусными. Я думаю, что он, пройдя через ворота последним, не рассмотрел того, что лежало на решетке.

Наконец мы окончили свой простой ужин (когда вы очень голодны, тогда требуется много времени, чтобы насытиться такой легкой пищей, как эта тыква; вот, я полагаю, почему нам кажется, что жвачные животные беспрестанно едят) и запили его водой, предпочтя последнюю вязкому на вид молоку, которое мы предоставили туземцам.

– Аллан, – тихо сказал мне брат Джон, когда мы закурили свои трубки, – тот человек, который стоял перед решеткой спиной к нам, был Калуби. Я узнал его при свете огня по отсутствию пальца на поднятой руке.

– Что ж, если мы хотим добиться чего-нибудь, нам надо обработать его, – ответил я. – Но вот вопрос: удастся ли нам пойти дальше… этой решетки? Я убежден, что нас заманили сюда для того, чтобы съесть.

Прежде чем брат Джон успел ответить, пришел Комба и, осведомившись, хорошо ли мы поели, сообщил, что Калуби и старейшины готовы нас принять. Мы взяли с собой приготовленные заранее подарки и отправились все, за исключением Джерри, которого оставили сторожить наши вещи.

Комба повел нас к Дому Празднеств, где огонь, который горел в яме, уже догорел или был потушен, и ужасная решетка была убрана, циновки, висевшие между столбами, были подняты, и все было освещено ярким светом. Восемь седоволосых старейшин, с Калуби в центре, сидели лицом к воротам на деревянных стульях, расположенных полукругом. Этот Калуби был высоким мужчиной средних лет, с лицом самым нервным из всех, какие я когда-либо встречал. Оно все время подергивалось.

Руки Калуби ни на минуту не оставались в покое. Его глаза, насколько я мог рассмотреть их при таком освещении, были полны ужаса. Он встал и поклонился нам, но его советники остались сидеть, встретив нас легким хлопаньем в ладоши, продолжавшимся довольно долго. Это, по-видимому, служило у понго приветствием.

Мы сделали ответный поклон, после чего сели на приготовленные для нас стулья. Брат Джон занял среднее место. Мавово и Ханс стали позади нас; последний опирался на свою большую бамбуковую палку. После этого Калуби приказал Комбе, к которому он обращался официально, называя его «Миновавшим бога» и «Будущим Калуби» (мне показалось, что он волнуется, произнося эти слова), дать отчет о своей миссии и объяснить, как случилось то, что он имеет честь видеть здесь белых господ. Комба повиновался. Он дал короткий, но исчерпывающий отчет о своем путешествии в город Безу, называя при этом Калуби самыми почетными именами, как, например: «Неограниченный повелитель», «Господин, ноги которого я целую», «Тот, чьи глаза – огонь и язык – меч», «Тот, по мановению которого люди умирают», «Устроитель жертвоприношений», «Первый вкуситель священной пищи», «Любимый богами» (при этом названии Калуби съежился, будто его кололи копьем), «Второй после священнейшего и древнейшего Мотомбо, пришедшего с неба и говорящего его голосом» и т. п. Он рассказал, как, во исполнение приказания Мотомбо, он пригласил в Страну Понго белых господ, которые пришли сюда в качестве послов мазиту, так как никто из последних не отозвался на приглашение короля Бауси взять на себя эту обязанность. Только он, опять же согласно приказанию Мотомбо, поставил условием, чтобы никто из них не брал с собой магического оружия, изрыгающего дым и смерть.

При этом известии выразительное лицо Калуби выдало сильное душевное волнение, что, по-видимому, не укрылось от Комбы. Однако он ничего не сказал и после некоторой паузы продолжал свой рассказ. Он сказал, что при нас такого оружия действительно нет, так как он и его товарищи, не удовлетворившись нашим словом, обыскали наш багаж перед оставлением Земли Мазиту. Поэтому, прибавил он, нет причины опасаться, что мы приведем в исполнение древнее пророчество о том, что когда в Земле Понго прогремит ружейный выстрел, боги покинут ее и народ понго перестанет быть народом.

Окончив свою речь, он скромно сел позади нас.