Бриллиантовый взрыв - Мария Бирюза
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А чего она, собственно, хотела? Конечно, у него есть женщина, или даже жена, наверняка, и дети имеются. И это хорошо, правильно, именно так у всех и должно быть.
Только не у нее… Видимо, ей на роду написано быть одинокой, бездетной, и максимум на что она может рассчитывать, так это ввязаться в историю со взрывами, кражами и убийствами. Ну и еще, если повезет, на одноразовый секс…
К глазам подкатили слезы и полились бы градом, если б Анна не сжала кулаки и не заставила себя сдержаться. Она всегда так делала с детства, и уже не помнила, когда плакала вволю последний раз.
Глава 27
Повернув позолоченный кран, Степан набрал в ладони холодной воды и плеснул на лицо, отчего поры сжались, и кожа сразу порозовела.
Только что позвонила его дочь Катюша, и это, как всегда, вызвало у него прилив радости – в ушах до сих пор стояло ее ласковое «Степушка». Он и сам звонил ей по любому поводу, чтобы она не отдалялась, позволяла ему принимать участие в своей теперешней взрослой жизни.
Недавно Катюше стукнуло девятнадцать, а Степан все еще видел в ней смешливого пухлика, всюду сующего свой любопытный курносый нос. Кто бы мог подумать, что из забавной девчушки вырастет такая красавица и умница – будущий врач-эндокринолог!
Характер у нее был боевой, и теперь она отстаивала свое право жить отдельно. Мать протестовала, и Катюша обратилась к отцу, просила приехать и поддержать ее решение. Степан, конечно, обещал, но при одной мысли, что надо будет общаться с Яной, бывшей женой, выслушивать ее жалобы и истерики, да еще спорить с ней, его передернуло.
Сейчас он даже толком не помнил, с чего это началось, как искренняя и нежная «любовь до гроба» сменилась привычкой, а потом и вовсе сплошными претензиями и взаимными оскорблениями.
Очень давно, когда он был студентом, и в кармане не водилось ни гроша, его жизнь совсем не казалась ему никчемной. А потом, когда вдруг в этом самом кармане образовался алтын, и стало возможно все и даже больше, началось существование, и с каждым днем становившееся все никчемнее. Иногда Степану даже приходила в голову мысль, что именно этот самый алтын все и испортил.
Вначале они с женой радовались шипящему, хрюкающему магнитофону «Электроника», на котором можно было гонять без остановки «Я буду долго гнать велосипед» или «Звезда по имени Солнце», а когда переехали в однокомнатную квартиру, неожиданно доставшуюся Степану в наследство от деда, они были просто счастливы.
Теперь никто не мог им помешать, и, просыпаясь утром в выходные, они долго валялись в постели, врубив музыку на всю катушку, потом уплетали бутерброды с российским сыром, запивая его дешевым растворимым кофе из кружек с полустертыми незабудками по краям, тоже доставшихся по наследству, к обеду размораживали запасенные на целый месяц пельмени, варили из них суп – и не было на свете ничего вкуснее, а самым большим приключением считалось поехать в подмосковный пансионат и кататься на лыжах по сосновому бору.
Потом родилась Катюша… жена стала раздражаться по всякому поводу и без, злилась из-за нехватки денег. И Степан сделал все, чтобы решить эту проблему. Яна не знала как, никто не знал…
Вдруг всего у них стало достаточно и даже больше – дома теперь имелась стереосистема, и всевозможной музыки было навалом; покупали они не растворимую бурду, почему-то называемую в народе «кофе», а настоящую арабику в зернах, и мололи эти зерна в модной машинке; пили его из сервиза, изготовленного по эскизам девятнадцатого века, а не из бабушкиных треснутых кружек; заедали кофе французскими тостами с настоящим швейцарским сыром; обедали не дома, а в каком-нибудь ресторанчике, причем обязательно каждый раз новом, хобби у них появилось такое, пробовать разную кухню; а уж отдыхать они ездили…
И Катюшу возили по Диснейлендам. Степан до сих пор помнил, как она смеялась, как развевались по ветру ее светлые косички, когда она кружилась на каруселях.
– Папа, папа, еще! – требовала она.
И они катали ее, потом, уже изнемогающую от усталости, приводили в номер, укладывали в постель, а сами шли гулять.
Только во время прогулок каждый думал о своем – он о работе, всегда о работе, и ничего не мог уже с собой поделать, а она… он и сам не знал, о чем она думала, ему было не интересно, в конце концов, у него есть дела поважнее, чем копаться у нее в голове.
Так у них и шло… Его бизнес расширялся и требовал все больше сил и времени, а Яна маялась от безделья – работать не было нужды, никаких серьезных увлечений у нее не сложилось, если не считать любовных и исторических романов, к которым она пристрастилась то ли от пресыщенности, то ли, наоборот, от безысходности, а дочь, постепенно подрастая, все меньше и меньше нуждалась в ее опеке.
Продолжалась такая жизнь семь лет, в итоге осталось только взаимное раздражение, и Степан не стал доискиваться причины этого, просто решил, что хватит.
До сих пор он помнил, ощущение свободы, когда ему выдали на руки свидетельство о разводе. И еще почему-то отчетливо помнил их последний разговор, после которого они разъехались и никогда, ни одной ночи больше не провели под одной крышей.
… Как-то утром после поездки на Багамские Острова они проснулись и ни с того ни с сего, начали ссориться, что случалось теперь очень редко – и это наскучило. Яна стала обвинять Степана в невнимании, в черствости и эгоизме, а потом в порыве гнева воскликнула:
– Почему я живу не в Средневековье? Там было хорошо – рыцари совершали настоящие мужские поступки ради своих дам! Хочу в средневековую Европу!
А Степан возьми, да и ответь:
– Тебе туда нельзя – тебя там сожгут!
Это был их последний разговор. В следующий раз они увиделись уже у адвоката, когда делили имущество и дочь.
С тех пор смыслом его жизни стала работа еще в больше степени чем раньше. Потом как-то он прочитал в одном журнале умное слово «трудоголик» и понял, что превратился именно в этого самого трудоголика. Еще там писали, что в развитых странах такое состояние считается болезненным, его надо обязательно лечить, и у них там существуют даже специальные реабилитационные программы для таких случаев.
Но Степан не желал ничего менять, по крайней мере до вчерашнего
