Цену жизни спроси у смерти - Сергей Донской

– Эти бляди, которых мне пришлось убить, тоже были не цветочками на лесной поляне, – буркнул он. – Что, скажете, я не прав?

Громов внимательно посмотрел на него и покачал головой:

– Полемизировать и дискутировать я с вами не буду, Вячеслав Игнатьевич, не надейтесь. Могу лишь предложить следующий вариант: мы выезжаем за город, я даю вам оружие, а вы пытаетесь сохранить себе жизнь за счет моей. Это будет что-то вроде суда офицерской чести, хотя у вас она напрочь отсутствует. Устраивает?

Журба насупился:

– Никуда я с вами не поеду!

– И уговаривать вас бесполезно?

– Бесполезно, – подтвердил Журба. Здесь, в отделении милиции, у него все еще сохранялся какой-то шанс, пусть самый малюсенький. Но оставаться с этим бешеным майором с глазу на глаз где-нибудь в пустынном месте… Бр-р!

Журба передернулся, и в этот самый момент разогретая громовской рукой граната впечаталась ему между бровей. На этом его знакомство с представителем ФСБ завершилось.

Теперь, проведя по лбу, он обнаружил там внушительную выпуклость, которой раньше не было. Гематома взамен способности размышлять логично и взвешенно – не самое выгодное приобретение.

Потирая липкий от выступившей крови лоб, Журба глядел перед собой пустыми глазами до тех пор, пока не обнаружил, что в поле его зрения давно уже красуется закупоренная бутылка «Горилки с перцем», водруженная на письменный стол. Это так позаботился о нем майор перед уходом. Сначала чуть череп не проломил, а потом надумал утешить на прощание. С него, видите ли, причитается! Конечно, причитается, еще как! И совершенно напрасно проклятый майор рассчитывал отделаться водкой.

Назло ему Журба сначала решил не прикасаться к бутылке, но ушибленная голова требовала своего. Может быть, водочного компресса, хотя, прежде чем подняться, Журба прихватил с подоконника залапанный стакан из тонкого стекла с золотистым ободком по краю.

Привстав со стула, он почувствовал, что зацепился чем-то за его спинку, и раздраженно заглянул через плечо.

Граната, которую он надеялся никогда больше не увидеть так близко, была примотана к краешку сиденья клейкой лентой. А с брючного ремня Журбы свисал кусок проволоки, на конце которого болталось металлическое кольцо. «Похоже на хвостик, – отстраненно подумал Журба. – Что за глупые детские шутки?»

Больше времени на раздумья у него не осталось. Граната с выдернутой чекой взорвалась практически прямо под ним, подбросив капитана милиции метра на полтора вверх, прежде чем расшвырять его останки по всему кабинету и прилегающей к его окну территории.

Эксперты потом цокали языками, дивясь такому экстравагантному способу самоубийства. А хоронили Журбу в объемистом закрытом гробу, хотя все, что от него осталось, вполне могло бы уместиться в стандартной урне для мусора.

Глава 14

…и бандит с бандитом говорит

Ярчайший мир, полный причудливых красок, волшебных звуков и совершенно непередаваемых ощущений, рухнул в одночасье, поблек и сжался до размеров кабинета. В том исчезнувшем мире алкалоидного бога Морфея Минина переполняли восторг и непередаваемое чувство легкости. В этом, плоском и сером, сотворенном неизвестно кем и неизвестно зачем, ему становилось все страшней, все неуютней. Ты наслаждаешься трехмерным изображением и стереофоническим звучанием, а тебя грубо тормошат и предлагают взамен черно-белое кино, смотреть которое тебе совершенно не хочется. Это и есть облом. Самый настоящий.

Тяжело приподнявшись на диване, Минин с ненавистью посмотрел на трезвонящую трубку сотового телефона – единственную, которую он не решался отключать. Трубку передал ему Зубан, предупредив, что они должны постоянно поддерживать связь. Это произошло, когда Минин сдуру взялся выполнить его поручение, не подозревая, что основная прибыль от стремного дельца будет поступать в виде разных неприятностей.

– Да! – хрипло сказал Минин, с трудом дотянувшись до трубки.

Разумеется, звонил из Москвы Зубан, кто же еще? После «коронации», состоявшейся год назад на большом сходняке в Ташкенте, он мог бы Минина и среди ночи разбудить, и с унитаза снять, было бы такое желание. И тон у Минина, не успевшего как следует подтереть задницу, все равно должен быть приветливым и уважительным.

– Рад слышать тебя, Зубан, – произнес он, растягивая губы в ненужной улыбке, которую некому было оценить по достоинству.

Собеседник ответной радости не высказал. Для начала пожаловался на трудные времена, повздыхал по поводу отсутствия воровского профсоюза, поинтересовался, как обстоят дела у сочинского кореша.

– Никто хабар изо рта не вырывает? – спросил он как бы между прочим. – В совете или в помощи не нуждаешься?

– Нет, спасибо, – с достоинством ответил Минин. – Я сам улаживаю свои проблемы. Вовремя. В настоящий момент у меня их нет.

– Это правильно, – одобрил Зубан. – Ты у нас человек современный, энергичный, в ногу со временем идешь, вот-вот честным коммерсантом заделаешься… – Тут последовала многозначительная пауза, после которой у беседы наметился совершенно неожиданный поворот: – А у меня, вора старого, проблема возникла.

И знал ведь Минин любимую присказку Зубана насчет того, что чем меньше знаешь, тем легче подыхаешь. Но все равно купился. Как же, сам вор в законе ему жалуется!

– Какая? – спросил он автоматически.

Когда слово было произнесено, сам он похолодел, зато трубка, прижатая к уху, удовлетворенно хохотнула.

– А такая, что общак пустует, благо наше воровское… Ты вот тачки чуть ли не каждый день меняешь, а у меня башка пухнет от мыслей, где башли брать. Много требуется: на грев зоны, на адвокатов хитромудрых для братвы, на дела общие. – Зубан ронял слова неспешно, растягивая фразы, как нити паутины, в которой ничего не стоит запутаться любопытной жертве. – Ты, Миня, – урчал он, – должен понимать, не рогомет ведь кожаный, зоны не нюхавший. Законы наши знаешь…

Минин переложил трубку из руки в руку, словно она обожгла ему пальцы. Когда авторитет бодягу о законах разводит, держи ухо востро, очко покрепче стискивай, задом к стеночке прижимайся. Проклиная себя за то, что дал вырваться коротенькому, но очень нерасчетливому вопросу, потянувшему за собой пространные рассуждения, он попытался съехать с поднятой темы:

– По правде сказать, коммерция моя – так, для виду только. С понтом под зонтом, а сам под дождем. С баблом у меня тоже негусто.

Тембр голоса в трубке сделался металлическим:

– Сам вопрос задал, а теперь перебиваешь старика. Нехорошо. Я ведь гнид барачных подольше твоего топтал, Миня. Если все те параши, что из-под меня вынесли, в твое море Черное опорожнить, то оно коричневым до скончания века станет. Просекаешь, к чему я клоню?

Хотелось Минину гортань слюной смочить, да только во рту у него мигом пересохло, когда он про парашу услышал. Эта тема совсем уж скользкой была, тут каждый шажок выверяй, как в сортире обледенелом.

– Я слушаю, Зубан, – выдавил он из себя. – Извини.

– Да какие между нами, корешами, могут быть церемонии! – благодушно воскликнул Зубан. – Ты глупость сморозил, я забыл. Стариковская память короткая, нет в ней места обидам мелким…

И тишина. Долгая, настораживающая.

Если бы после этих слов собеседник попрощался и оборвал разговор, это означало бы, что он считает себя оскорбленным. Но через несколько секунд, на протяжении которых Минин напряженно вслушивался в каждое потрескивание на телефонной линии, Зубан заговорил снова:

– Та проблема, о которой я толкую, сразу на нет сойдет, как только Аркаша Сурин найдется. На вид он чмо, глиста тифозная, а стоит побольше иного олигарха. Так что на тебя вся надежда, Миня. Отыщешь Сурина – долю от общего куска выделим. Не отыщешь…

Фраза осталась недоговоренной, но Минину от этого легче не было. Он, так гордившийся своим умением «перетирать любые темы» и «держать базар», облажался как последняя сявка! Слова «вся надежда на тебя» звучат, конечно, красиво. А на деле это означает – «ответ тоже ты держать будешь».

Минин тщательно вытер вспотевшую ладонь о спинку дивана, переложил в нее сделавшуюся скользкой, как мыло, трубку и робко попытался выправить ситуацию:

– Ты же знаешь, Зубан, как я тебя уважаю. Все, что могу, я сделаю. И…

– Не канают такие отмазки! – оборвал его голос, повысившийся на полтона. – Если бы ты раньше от бабок моих отказался и пообещал по дружбе пособить даром, вот тогда и дул бы мне в уши про «помогу, чем смогу». Но ты мзду взял за дело, и теперь головой за него отвечаешь. Так? – Не дождавшись ответа, Зубан повторил вопрос уже с откровенно угрожающей интонацией: – Так, спрашиваю?

– Выходит, что так, – был вынужден признать Миня. Идти на попятный означало бы расписаться в том, что он не отвечает за свои слова и поступки. Человеку с именем и авторитетом легче самому удавиться, чем ждать, пока подоспеют расторопные помощнички с удавками да пиками.