Солнце – это еще не все - Димфна Кьюсак

– Довольно глупо, и они этого не поймут.

– Я не хочу жить в стране и все время терзаться сомнениями, что где-то мне было бы лучше.

– Если под этим «где-то» ты подразумеваешь Германию, то там, конечно, лучше.

– Быть может, для вас, но не для меня. Не забывайте, что я вырос в другой Германии. И большинство молодых немцев, которых я здесь встретил, думают так же, как я.

Карл посмотрел на племянника. Он явно хотел его о чем-то спросить, но передумал. Заговорил он уже иным тоном:

– Я забочусь только о твоей пользе. Ты введен в заблуждение тем, что ты здесь слышишь. Ты не знаешь этой страны. Пока ты будешь подлаживаться к ним и заверять их, что австралийцы самые чудесные люди в мире, они все будут готовы для тебя сделать. Повторяй им двадцать раз на дню, что ты ждешь не дождешься момента, когда станешь австралийским гражданином, и они будут хлопать тебя по плечу и говорить, что ты «славный парень». Но стоит им заметить, что ты сохраняешь независимость и верность традициям своего прошлого, ты сразу станешь для них чужаком. Нет, они хуже американцев с их «американским образом жизни». В Штатах по крайней мере есть меньшинства, которые держатся вместе, почитают свои традиции, говорят на родном языке, не вызывая ни подозрений, ни постоянных нападок. А здесь они навязывают нам свой австралийский образ жизни, словно Моисей получил его вместе с десятью заповедями. Вероятно, они потому так и снисходительны к евреям. И вообще они тут заражены еврейством.

Карл откинулся на спинку стула, ковыряя в зубах.

– Нелепый народ. Открыто хвалятся, что они на восемьдесят процентов англичане – и действительно они англичане в худшем смысле слова! Они унаследовали британское высокомерие и как жители колонии дополнили его своим провинциализмом. Вот почему жить с ними труднее, чем с самими англичанами: те настолько преисполнены сознания собственного превосходства, что проявляют терпимость к чудачествам других людей. А здесь все будет идти отлично, пока они думают, что ты стараешься ассимилироваться. Но стоит им почувствовать, что ты инакомыслящий, они покажут тебе свое истинное лицо.

Иоганн смотрел на него с недоумением.

– Почему вы так сильно их ненавидите?

– Ненавижу? Вовсе нет. Я их презираю. Возомнили себя великой нацией только потому, что у них большой материк. Если бы они были великой нацией! У них самый высокий в мире уровень жизни. Но каков этот уровень? Когда я приехал в Германию в тридцатых годах, вся страна была охвачена безработицей, но культура там была такая, какой здесь и не снилось. Австралийцы заглатывают все, что ни придет из-за границы. Их комплекс неполноценности больше их континента. Их профессора, побывавшие за границей, толкуют об Оксфорде, Гейдельберге, Гарварде так, будто это их города. Мы, немцы, стремились вернуться даже в разбитую и поверженную Германию, а эти сверхоплачиваемые дикари поедут куда угодно, лишь бы им больше платили. Болтают о демократии. Фикция! Болтают о христианской цивилизации – еще большая фикция. «Мне, Джек, хорошо, – говорят они. – А на тебя мне начхать!» У них нет религии, кроме религии денег, у них нет политики, кроме политики накопления денег. Свободомыслящий австралиец – миф. Они марионетки, которых за одну руку дергает Вашингтон, а за другую – Лондон.

Иоганн нахмурился.

– О да! Ты можешь хорохориться. Ты прожил здесь совсем немного, а воображаешь, что знаешь уже все. Но предупреждаю тебя: не забывай, что австралийцы лишь внешне к нам хорошо относятся, в действительности все они настроены антинемецки. Они не могут простить нам величия нашей нации.

– Я полагал, что они не могут простить нам милитаризма и нацизма.

Карл яростно вонзил зубы в корочку хлеба.

– Не отклоняйся от темы! Как ты думаешь, почему они впустили сюда сотни тысяч немцев? Из-за любви к нам? Как же! Разгляди любого австралийца повнимательнее, и ты увидишь врага Германии. Они ненавидят нас за нашу силу, за наше величие, за наш промышленный гений столь же сильно, как ненавидят нас американцы и англичане. Они ненавидят нас за наше умение работать. И не за наши добродетели они впустили нас в свою страну, хотя им нужна наша трудолюбивая молодежь для работы на новых больших объектах, куда австралийцы сами не очень-то охотно идут. Правда, они могли бы получить рабочую силу из других стран, но положиться в своей борьбе против местных коммунистов и профсоюзов они могут только на нас, немцев, и еще хорватов, венгров и жителей Балтийских стран. Вот почему они впустили нас сюда. Они полагают, что смогут использовать нас в своих целях. А в действительности это мы используем их для своей высокой цели – воссоздать Германию как самую мощную, самую великую державу в мире. Мы этого добьемся! И здесь ты нам можешь помочь.

– По-видимому, вы не понимаете, что единственная цель моей жизни – живопись.

– Если ты сделаешь то, о чем я тебя прошу, ты попадешь в самую гущу людей искусства – художников и всех прочих длинноволосых гениев.

– Боюсь, вас не столько интересуют мои занятия живописью, сколько возможность использовать меня как политического пропагандиста. Но меня не интересует политика.

– Иоганн, ты просто болван! Неужели ты не понимаешь, что любая пропаганда – художественная, религиозная или военная – в основе своей пропаганда политическая? Мой мальчик, мы предлагаем тебе хорошую работу, связанную с твоими устремлениями, в обмен за небольшую услугу.

– Честно говоря, я никому не жажду помогать. Я приехал сюда, чтобы начать самостоятельную жизнь.

– Но, помогая нам, ты ведь и будешь нести самостоятельную и приятную жизнь. Просто заодно делай то, о чем мы тебя просим. Что это за человек, у которого нет веры в свою страну, который не заботится о ее величии?

– Возможно, это очень счастливый человек. Ведь такого рода заботы не принесли счастья ни Германии, ни нашему семейству.

Карл сидел неподвижно, с окаменелым лицом, сжимая и разжимая кулаки, словно ему хотелось ударить племянника. Отшвырнув стул, он выскочил из комнаты, крикнув миссис Шмидт, чтобы она принесла кофе и поджаренного хлеба в спальню.

– Um Gottes Willen![16] – воскликнула миссис Шмидт, убирая со стола поднос. – Вы чем-то снова расстроили своего бедного дядю!

Иоганн доел свой завтрак в одиночестве.

Глава двадцать первая

Карл заболел, – сообщила Лиз, вернувшись утром с тенниса неделю спустя.

– Заболел? – Элис уронила сковородку на плиту. – Опасно?

– Н-нет. Всего лишь рецидив какой-то старой болезни. Джон точно не знает, но, по-видимому, эти приступы время от времени повторяются.

– Миссис Шмидт там?

– Да. Джон говорит, что она доконает его своими заботами.

– Как можно так говорить! По-моему, он совсем бесчувственный!

Лиз пожала плечами.

– Вероятно, он считает, что чувствительности дяди Карла хватает на двоих. Во всяком случае, смерть дяде Карлу явно не грозит.

Лиз убежала из кухни, и Элис услышала ее легкие шаги на лестнице. Да, нынешняя молодежь чудовищно бессердечна!

Она решила, что попозже позвонит, а потом навестит Карла и принесет ему какой-нибудь деликатес, так как миссис Шмидт, наверное, не сообразит, что больному не годятся те тяжелые жирные блюда немецкой кухни, которые, по слухам, она только и умеет готовить.

Элис с нетерпением ждала, когда уйдут Мартин и Лиз. И тотчас же после их ухода она позвонила Карлу, и между ней и миссис Шмидт состоялся крайне бестолковый разговор. Миссис Шмидт вообще еле-еле говорила по-английски, при этом с сильным акцентом, а стоило ей поднять телефонную трубку, как все ее знания, полученные с таким трудом, мгновенно улетучивались. Элис обещала зайти, как только придет Мария.

Карл ужаснулся, когда она сказала, что у них новая прислуга, итальянка: «Итальянка! – воскликнул он, скорчив брезгливую гримасу. – Элис, как вы могли? Грязные, ленивые твари, почти животные!» И в ответ на ее протесты он сказал: «Моя дорогая, вы не знаете итальянцев так, как я. Они были нашими союзниками. Они продадут даже родную мать». Пусть он говорит, что хочет, а Мария все-таки сокровище. Умелая, исполнительная, к тому же – Элис могла головой поручиться – абсолютно честная. И так готовит, что даже Лиз не привередничает.

Странный народ эти иммигранты! И хотя Элис не могла отличить одну национальность от другой, тем не менее она была убеждена, что все они ненавидят друг друга. Карл не переносит Марию и ненавидит Брэнка, а ведь Брэнк всегда был с ним вежлив. «Не могу понять, зачем вы пускаете эти низшие расы в свою страну и позволяете им смешиваться с вами, плодить детей?» – говорил он так, будто не знал, что в Австралии еще есть люди, похожие на ее мать, которые то же самое говорят о каждом иностранце, приехавшем в Австралию.

Он не понимает, какое это облегчение, когда коттедж можно поручить такому человеку, как Брэнк. Мартин стал совсем другим, потому что теперь все отлично наладилось. Карл не понимает, как это приятно, когда можно дать Марии любое поручение и быть уверенной, что к твоему возвращению все будет выполнено.