Непобедимый. Право на семью (СИ) - Тодорова Елена

После этих слов уходит. Я ощущаю обыкновенное опустошение. И вместе с тем приходит какое-то блаженное спокойствие. Потому как, чтобы между нами не происходило… Ему не все равно.

Значит, чувства есть. И это не просто похоть. Тот ураган, с которым Непобедимый упорно сражается, очень и очень сильный.

39

Полина

После душа мне почему-то становится очень холодно. Всю колотит. Одеваю теплую пижаму, достаю дополнительное одеяло… Но согреться долго не удается. Лишь когда обнимаю сына, ощущаю, наконец, умиротворение, которое и дает силы справиться с дрожью. Тело расслабляется, сознание прекращает шуметь, и я засыпаю.

Ночь проходит относительно спокойно. А утром я обнаруживаю, что Егор все-таки заболел, и как обычно, впадаю в панику. Едва ощущаю жар, трясти начинает. Делаю несколько медленных вдохов и выдохов, чтобы справиться с этой атакой и иметь возможность на трезвое мышление.

— Сынок, у тебя что-нибудь болит? — спрашиваю, когда малыш полностью просыпается.

— Тут… Горлышко, — показывает пальчиком и тут же закашливается.

Кашель и возможные проблемы с легкими пугают всегда сильнее всего прочего. Но я стараюсь держать себя в руках и выглядеть спокойно.

— Давай-ка проверим температуру, — захожу в гардеробную и беру с полки свою собственную аптечку.

— Мама — доктор, — смеется Егор, когда сажусь с этим саквояжем на краю кровати.

Машинально отзываюсь теми же эмоциями.

— Да, сегодня мама — доктор.

Достаю градусник и, забираясь малышу под футболку, фиксирую прибор в нужном положении подмышкой.

— Щекотно, — продолжает сын хихикать и ерзать.

Смеюсь с ним, хоть в душе и господствует тревога. Когда градусник, наконец, пищит, свидетельствуя об окончании процедуры измерения, дверь в спальню открывается. Впервые мне не надо делать вид, что появление Тихомирова меня не волнует. С беспокойством сосредотачиваюсь на экране прибора и расстроено вздыхаю. Хоть результат и был ожидаемым, огорчаюсь. С трудом торможу новую волну паники.

— Доброе утро, — улавливаю приглушенное приветствие Миши.

— Доброе утро! — отзывается Егор. — Я заболел? — беззаботно интересуется у меня.

— Заболел, — вздыхаю я. Поднимая голову, встречаюсь с встревоженным взглядом Тихомирова. — Тридцать семь и девять, — оглашаю результат, чтобы разделить с ним свое беспокойство. — Горло, насморк, кашель…

— Сейчас вызову врача, — говорит Миша и сразу же достает из кармана телефон.

В целом выглядит и звучит достаточно сдержано. Только по глазам вижу, что внутри него, как и у меня, летают снаряды. Неудивительно, учитывая то, как сильно Миша любит Егора и то, что с болезнью малыша он сталкивается впервые.

— Я не хочу лежать, — выдвигает сын решительно и тут же соскакивает с кровати.

Не пытаюсь принудить к постельному режиму, потому как уже знаю, что это бесполезно. Прослеживая за малышом взглядом, убеждаюсь, что его не шатает от слабости. Резво проносится к двери и, выбегая в коридор, бежит мимо Миши в свою комнату. К игрушкам, подозреваю я.

Тихомиров, продолжая прижимать к уху телефон, жестом дает понять, что проследит за сыном. Киваю, выражая благодарность. Не закрывая дверь, заправляю кровать. Прячу аптечку и принимаюсь одеваться.

Улавливаю кое-какие обрывки слов из телефонного разговора, который ведет Тихомиров. С педиатром все ясно, по смыслу догадываюсь. Но потом… Завершив звонок, Миша набирает другой номер и то, что он говорит следующему собеседнику, заставляет кровь в моих венах вскипеть.

— Привет… Нет… Сегодня не приеду… Не получается… Сын заболел… Да, до связи.

Кровь продолжает бурлить, словно густое ядовитое варево. Ударяет в голову. Создает там невообразимый шум. Я застываю неподвижно. Не замечаю даже, когда Тихомиров входит в спальню. Стою полуголая и не осознаю этого, пока он не оказывается прямо передо мной. Останавливает взгляд на моей обнажённой груди, прищуривается и поджимает губы.

— Все нормально?

Только после этого вопроса оживаю. Впрочем, без каких-либо эмоций и прыти, очень даже вяло беру с полки спортивный топ, который собиралась надевать. Молча натягиваю. Сверху еще майку набрасываю. Причесываюсь и делаю хвост.

— Я вызвал врача. Он скоро будет, — говорит Миша.

Наверное, ему надоело наблюдать.

— Хорошо, — тихо отзываюсь я и раньше него покидаю собственную спальню.

По пути зову Егора, чтобы перешел играть в кухню. Он к подобным просьбам привыкший. Собирает свои самолеты и бежит за мной. Тихомиров тоже идет. Ко мне больше не подходит. Даже когда я оставляю новую сахарницу на столе, никак это не комментирует. Играет с Егором, пока я варю кашу и накрываю на стол. Завтрак проходит в том же молчании. Болтает только сынок. Миша изредка что-то отвечает. Я не могу ни слова выдать. В груди такой клубок эмоций намотало, кажется, открою рот, и все посыплется вперемешку с рыданиями.

Успеваем закончить с едой до того, как приезжает врач. Осмотр длится недолго и завершается приемлемым диагнозом — ОРВИ. В легких чисто — это уже радует. Температура относительно невысокая. Ниже тридцати восьми сбивать не рекомендуется, но нужно постоянно следить.

Миша спускается в аптеку. Я стараюсь не обращать внимания на то, как сильно во время его отсутствия колотится мое сердце. А когда он возвращается не только с лекарствами, но и со свежей выпечкой, которую ни он сам, ни Егор не едят, от нахлынувших чувств едва сдерживаю слезы.

— Спасибо, — благодарю, не глядя на него.

Аппетита особо нет, и все же я съедаю одну из самых маленьких булочек. Запиваю сладким чаем, сахар сегодня не летает. Я вроде как вчера убралась, но то и дело нахожу в самых невообразимых местах кухни крошечные кристаллики сахара.

Выполняем предписания врача. Втроем занимаемся обедом. После еды какое-то время играем с сыном на полу у телевизора. Любимые мультики Егора идут фоном, он так привык. Сам больше тарахтит, непрерывно комментируя все свои действия. Мы с Мишей по-прежнему молчим.

Когда приходит время сна, сын нас обоих ставит в ступор, заявляя:

— Я хочу с мамой спать… И с папой…

Слышу, как Тихомиров прочищает горло, еще с полминуты молчит и осторожно уточняет:

— Так с мамой или с папой?

— С мамой и с папой. Вместе!

Я напряженно моргаю только, когда в глазах возникает жжение.

— Тут я… Тут мама… Тут папа, — распределяет Егор, не замечая нашего с Мишей оцепенения. Сам забирается на середину моей кровати, а нам велит ложиться по бокам. — Вместе!

— Хорошо, — соглашается первым Тихомиров и, надавливая ладонью мне на поясницу, как бы подталкивает тем самым к кровати.

Не думая, выполняю ряд механических действий. Ложусь на бок, лицом к сыну и почти сразу же сталкиваюсь взглядом с Мишей. Он ведь занимает такую же позицию с другой стороны кровати. Почти одновременно шумно цедим воздух и разрываем зрительный контакт. Не могу объяснить, почему после всего, что между нами было, именно этот момент ощущается невыносимо интимным.

Лежу и просто жду, когда Егор уснет. Дергаюсь, не в силах сдержать волну горячей дрожи, когда Миша касается руки, которую я выпрямила над головой сына. Осторожно, но уверенно сплетает свои пальцы с моими. Я отрывисто вздыхаю и поднимаю взгляд. Встречая там эмоции, к которым оказываюсь не готовой, тяну руку, чтобы разорвать этот контакт. Однако Миша перехватывает и сжимает крепче. Не отпускает.

Я задыхаюсь. Сердце колотится, будто последний забег берет. Все своими ударами перекрывает. И отвести взгляд я уже не могу. Немой диалог, который происходит между нами, не позволяет уворачиваться.

Принимай и терпи. Напитывайся впрок.

Чуточку позже, когда сердце немного успокаивается, по дыханию Егора понимаю, что он уснул. Мы можем встать и уйти. Но ни я, ни Тихомиров этого не делаем. Напротив, в какой-то момент придвигаемся к сыну ближе и тем самым сокращаем расстояние между собой. Хватает, чтобы вторая ладонь Миши скользнула на мою талию.