Превращенная в мужчину - Ганс Эверс

Потому теперь и гонит ее Ян на бойню… Поэтому приносит он теперь облитый кровью меч и с диким смехом поет бабушке:

— Так посоветовала мне ты…

Да, именно бабушка посоветовала ему так поступить. Даже если разбилось от этого ее сердце, все же она бросила белую Изу на растерзание ястребу. Такой была госпожа Войланда. Таков и Ян.

Эндри подняла кимоно и закуталась в него. Ее бедная голова болела, мысли и картины мешались.

— Я — белая Иза, — шептала она.

А ястреб уже ждал — мрачная Гильда с жадными желтыми глазами. Она схватит ее страшными желтыми когтями и разорвет в клочья.

Эндри не спала, даже не легла. Всю ночь просидела на постели. Рано утром, когда постучал кондуктор, поднялась, оделась и сошла с поезда.

Она стояла на перроне, возле нее — носильщик с чемоданами и сумками.

— Куда? — спросил он. Она взглянула на него, посмотрела кругом. Где она находится? И куда собиралась?

К ней подошла сестра милосердия и заговорила. Эндри поняла, что ее ждали, и безнадежно кивнула головой. Сестра была одета в черное, чепчик и воротник туго накрахмалены. Не напоминает ли она одну из Английских Барышень? Не хотят ли Эндри снова запрятать в монастырь?

Сестра отдала приказание носильщику и взяла Эндри под руку. Повела ее по перрону. Спустилась по лестницам в подземный коридор, снова поднялась. Там — к ожидавшему поезду. Втолкнула ее в вагон.

Эндри глядела в окно. Было очень ясно, но все же солнце не могло пробиться через облака. Черная сестра милосердия заговорила с ней, что-то спрашивала. Эндри казалось, что та говорит на иностранном языке, которого она не понимает. С большим трудом она поняла наконец один вопрос: хорошо ли она спала дорогой?

И она ответила механически:

— Да, да…

Сестра бросила на нее взгляд и более не тревожила. Они молча ехали все утро. Два часа, три часа. Затем поезд остановился. Сестра помогла Эндри выйти из вагона, очень заботливо вела ее. Перед вокзалом стоял большой закрытый автомобиль. Сестра помогла ей сесть в него. Дорога была волнообразная, подымалась и опускалась. Эндри видела луга и темный лиственный лес. Затем — ворота и сад с белыми, усыпанными песком дорожками. По обеим сторонам — высокие рододендроновые кусты. Автомобиль остановился. Белое здание. Глицинии вились по стенам. Кое-где виднелась в листве темно-синяя виноградинка. Впереди, среди дерна, стоял пышный мыльный орешник, весь покрытый белыми цветами. Дерево пело: тысячи пчел и ос жужжали и звенели в его ветвях.

— Наш санаторий, — заявила сестра.

Эндри попыталась подняться, но вновь упала на сиденье. Сестра крепко взяла ее под руки, подняла, помогла выйти из автомобиля и ввела в дом. Эндри видела предметы — кожаное кресло, большое растение — как в тумане. Услыхала звучавшие сверху быстрые голоса. Посмотрела вверх: галерея, от которой спускалась широкая лестница, а по ней бежало что-то — не летело ли оно?

Возле нее стояла женщина, качала головой, что-то говорила. Женщина казалась меньше, чем была на самом деле. Грудь вдавлена, плечи выпячены вперед. Она запрокинула назад голову, чтобы иметь возможность рассмотреть Эндри. На ней было серо-желтое, тесно облегающее вязаное платье, едва покрывающее колени. Чулки и ботинки — такого же оттенка. Длинные рукава доходили почти до кисти руки, а грязно-желтые тонкие пальцы выдавались, как когти. Обстриженные волосы не были прибраны, торчали над шеей и ушами, свешивались надо лбом. Когда-то они были выкрашены в цвет пшеницы, теперь же у корней снова виднелась черная поросль. Серое лицо с узкими, маленькими бледными губами. Когда она смеялась, над большими зубами виднелось фиолетовое мясо десен. Выдавался вперед большой острый и тонкий нос. Близко к нему лепились глаза, круглые, светло-желтые.

Она представилась: «Доктор Рейтлингер».

Эндри прошептала: «Доктор Рейтлингер… Доктор Гильда Рейтлингер.»

Женщина-врач покачала головой:

— Гильда? Нет, меня зовут Гелла Рейтлингер.

Эндри стояла неподвижно и не могла отвести взгляда от этих желтых глаз. Они двигались, как будто вращались. Мысли ее совсем спутались. Гелла? Нет, нет, ястреба Геллы не было на травле цапель, это мрачная Гильда растерзала Изу, Гильда!

Ей стало холодно, ее трясло от сильного озноба и жалкого страха.

— Гильда, — шептала она, — то была Гильда!

Затем она видела, как женщина медленно поднимала руку. Как когти, вытягивались вперед пальцы. Она дотронулась до нее лишь слегка концами пальцев и ногтями. Эндри вскрикнула и пошатнулась.

В одну минуту черная сестра оказалась около нее; нежно обхватив рукой за талию, поддержала ее.

— Отнесите ее в комнату, — сказала докторша.

Эндри позволила отнести себя наверх по лестнице.

Еще раз она услыхала пронзительный голос:

— Она переутомилась и чрезвычайно возбуждена. Да, это понятно: такое решение — не пустяк. Сестра, дайте ей аллионалу!

Эндри всю передернуло. Она повисла на руках у сестры, которая ее потянула и потащила. Через галерею и длинный коридор. Открылась дверь. Кто-то ее раздел, кто-то опустил занавески на окнах. Ее уложили в постель, подложили грелки. Поднесли стакан к губам, и она пила. Холодная и жуткая рука легла на ее лоб. Она слышала легкие шаги. Дверь заперли.

Ястреб Гелла

Ян Олислягерс во второй раз заехал в гостиницу «Слоны» в Бриксене и тотчас же вызвал по телефону больницу. Узнал, что доктор Фальмерайер еще не вернулся, а ждут его только на следующий день. Ян вздохнул: нужно ждать еще. Он приказал отвести себе ту комнату, в которой жил уже раньше, не в самой гостинице, а во флигеле в саду.

Горничная приветствовала его:

— Снова в Бриксен? — Она была, видимо, довольна: приехал гость в конце октября, значит, обслуживаемый ею добавочный флигель останется открытым.

Ян попросил ее затопить печь и распаковать его чемоданы.

— Не забудьте, пожалуйста, госпожа Гассер, — сказал он, — каждые два часа вызывать больницу и справляться о докторе Фальмерайере. Я должен с ним поговорить как только он вернется.

Всего четыре часа, а солнце уже заходит в горах. Он присел, встал снова. Что ему делать в этом проклятом городишке!

Он пошел садом. Ему пришло в голову, что он мог бы зайти в замок Ганштейн. Его друзья будут смеяться, увидев его снова так скоро, через три с половиной дня. Он шел через луга, дошел до Цингеновского моста — или до того места, где мост когда-то находился. Как он мог про это забыть за такой короткий срок? Этот мост всего две недели тому назад смыт Эйзаком. Он сам присутствовал при этом.

Поделом им, брискенцам! Остальные мосты стояли прочно и хорошо. Орлиный мост, Красный, большой Двойной мост через Эйзак и Рнэц — уцелели, несмотря на бешенство диких горных потоков. Конечно, у них хороший хранитель. Каждый оберегается святым Непомуком. На Цингеновском же мосту стояло распятие. К нему потоки не чувствовали никакого уважения. Поэтому они его сорвали и снесли, и куски валяются где-то внизу, поделом — духовным господам и гражданам Брискена! Более тысячи лет епископско-княжеского воспитания — и такая детская наивность, чтобы доверить охрану моста изображению Христа! Наш Господь и Спаситель Иисус Христос, конечно, очень хорош для вечного блаженства и искупления грешного мира. Но что Он понимает в мостах и опасных потоках? Их надо предоставить специалистам. И лучший из них — Ян Непомук с Пражского моста, тот, которому злой король Венцель вырвал язык.

Ян пошел по шоссе, сперва медленно, потом все скорее и скорее. Остановился, постоял — зачем ему, в сущности, спешить? Делать ему нечего. Времени — сколько хочет. Зачем так бежать?

Высоко вздернув плечи, он засмеялся.

— Мальчик для посылок! — подумал он. — Потому и бегу, что я — мальчик для посылок. Так именно и обращается со мной эта баба.

«Эта баба» была доктор Гелла Рейтлингер. Она не давала ему ни малейшего покоя, пользовалась им без зазрения совести.

Конечно, он сам напросился, заявив, что все устроит для этого дела, устранит с пути всякие трудности. И вот теперь вожжи оказались в руках у нее, а не у него. Она распоряжалась и приказывала. Ему оставалось только точно выполнять все то, что она хотела. Если бы теперь было возможно, он охотнее всего бросил бы это грязное дело, отказался бы от осуществления своей мысли — впервые в жизни.

Но — нельзя. Основные операции уже сделаны. Назад уже не было хода.

Он приехал в Ильмау через день после Эндри. Докторша встретила его, вся дрожа от интереса к делу, рассказывала свои планы до малейших подробностей. Он не видал своей кузины. Докторша передала, что та этого не желает. Ян понял: она держит свою добычу и не хочет выпустить. Это не было ему неприятно. О чем бы он мог говорить с Эндри? Только мучить ее?

Но к вечеру приехал Брискоу. Этот запротестовал. Яну стало тяжело. Он побежал в парк, ходил мимо открытого окна, слышал возбужденные голоса янки и докторши. Он опустился на скамью. В ярко освещенной зале видел, как они оба стояли друг против друга, готовые броситься один на другого. Он слышал каждое слово. Брискоу боролся при помощи аргументов, казавшихся ему непреоборимыми, предлагал все больше и больше. Ян поразился: цифры были фантастичные.