Пятая авеню, дом один - Кэндес Бушнелл

— Не будь так строг с людьми, Пол. Да и какая разница, мы ее, наверное, и не увидим больше.

В гостиничном номере Аннализа, сидя на кровати, просматривала внутренние правила дома, которые усилиями Минди были сведены в аккуратно напечатанный подробный каталог.

— Ты только послушай, — воскликнула Аннализа, пока Пол причесывался и чистил зубы ниткой. — Оказывается, у нас есть кладовая в подвале и парковка на Вашингтон-Мьюс.

— Вот как? — спросил Пол, стягивая рубашку.

— А может, и нет, — заметила Аннализа, читая дальше. — Каждый год место разыгрывают в лотерею — жильцы тянут из шляпы бумажки с именами. Выигравший пользуется парковочным местом двенадцать месяцев.

— Нужно будет выиграть, — серьезно сказал Пол.

— У нас же нет машины!

— Будет. С водителем.

Отложив справочник, Аннализа игриво обвила ногами талию мужа.

— Правда, волнующе? — улыбнулась она. — Мы начинаем новую жизнь.

Поняв, что жена хочет секса, Пол чмокнул ее в губы и сразу перешел к низу живота. Их довольно неэмоциональные занятия любовью проходили по заведенному порядку: несколько минут куннилингуса, завершавшегося оргазмом Аннализы, с последующим трехминутным половым актом. В кульминационный момент Пол напрягался всем телом, выгибая спину, и обмякал. Некоторое время он лежал, а Аннализа обнимала его, нежно гладя по спине. Через минуту Пол поднимался, шел в ванную, чтобы привести себя в порядок, надевал трусы и ложился спать. Сексуальную жизнь Райсов нельзя было назвать яркой, но супругов все более-менее устраивало — оба разряжались. Однако в этот вечер Пол был рассеян и не мог удержать эрекцию.

— Что случилось? — приподнялась на локте Аннализа.

— Ничего, — проворчал он, натянув трусы, и принялся расхаживать по комнате.

— Сделать тебе минет? — спросила она.

Он отмахнулся:

— У меня из головы не идет триплекс.

— Я тоже о нем думаю.

— И место на парковке. Почему оно разыгрывается в лотерею? И почему только на год?

— Таковы правила.

— У нас самая большая квартира в доме и соответствующие коммунальные платежи. Стало быть, нам положен приоритет.

Через три недели, когда все формальности были улажены и триплекс перешел к Райсам, Билли Личфилду позвонил адвокат миссис Хотон и попросил приехать к нему в контору.

Поверенным Луизы Хотон почел бы за счастье стать любой юрист из коренных ньюйоркцев, но она предпочла уроженца Бронкса, ершистого дылду Джонни Тучина. На эту «золотую россыпь» Луиза напала на званом обеде, где Тучин правил бал как самый многообещающий молодой адвокат, представлявший интересы Нью-Йорка в деле «город против правительства» по поводу школьного финансирования. Тучин выиграл дело, а когда миссис Хотон заключила с ним договор об оказании юридических услуг, безбедное будущее было ему обеспечено.

— Среди властей предержащих преступников не меньше, чем в гетто, — любила повторять миссис Хотон. — Никогда не забывай, Джонни, что плохие намерения легче всего скрыть под хорошей одеждой.

К радости миссис Хотон, Джонни Тучин не разбирался в моде. Впрочем, тесное общение со сливками общества и крупные гонорары постепенно сделали его частью истеблишмента. Адвокатская контора Тучина превратилась в настоящий музей современной мебели и искусства: в приемной стояли два имсовских кресла и низкий стол, обтянутый акульей кожей, а стены украшали работы Кли, де Кунинга и Дэвида Салля.

— Нам нужно чаще видеться, — сказал Джонни Тучин, поднимаясь из-за массивного стола навстречу Билли. — Не в официальной обстановке, а, как раньше, на вечеринках. Жена постоянно твердит: «Мы никуда не ходим». К сожалению, времени катастрофически не хватает. А ты все гуляешь, развлекаешься!

— О, я уже не тот, — сокрушенно вздохнул Билли, не подавая виду, как неприятны ему слова Тучина. С подобными приветствиями к нему теперь часто подходили бывшие знакомые, которых он едва помнил и вряд ли увидит снова.

— Да, все мы стареем, — поддакнул Тучин. — Мне в этом году стукнет шестьдесят.

— Не будем о грустном, — прервал его Билли.

— Живешь все там же?

— В начале Пятой авеню, — сообщил Билли, мечтая, чтобы Джонни переходил уже к делу.

Тучин кивнул.

— Ты жил близко от миссис Хотон. Все знают, она тебя очень любила и кое-что оставила. — Джонни встал. — Она велела передать это Билли Личфилду в собственные руки, поэтому я и пригласил тебя.

— Ничего-ничего, никакого беспокойства, — любезно заверил Билли. — Рад был поводу увидеться.

— Ну что ж, тогда к делу, — согласился Джонни и, приоткрыв дверь, сказал секретарю: — Принесите коробку, которую миссис Хотон оставила для мистера Личфилда. — Обернувшись к Билли, Тучин добавил: — Боюсь, там негусто, учитывая размеры ее состояния.

Вот это уже лишнее, подумал Билли, которого покоробило неуважение к памяти усопшей.

— Я дружил с Луизой не из расчета, — твердо сказал он, — а потому, что она была замечательным человеком.

Секретарь вошел с большой, грубо сделанной деревянной шкатулкой, которую Билли сразу узнал: она резко выделялась среди драгоценных безделушек на бюро миссис Хотон.

— Как ты думаешь, она чего-нибудь стоит? — спросил Джонни.

Билли покачал головой:

— Нет, это просто память. Здесь Луиза хранила свои старые украшения, подобранные к платьям.

— Может, украшения чего-нибудь стоят?

— Нет, это бижутерия, — покачал головой Билли. — Но я их в любом случае не продам.

Он взял шкатулку и всю дорогу в такси держал ее на коленях. Луиза Хотон всегда гордилась тем, что создала себя из ничего. «Грязные бедные фермеры из Оклахомы — вот кто мы были», — говорила она. Шкатулку подарил ей первый школьный поклонник, он смастерил ее своими руками. Уезжая из дома в семнадцать лет, Луиза взяла шкатулку с собой и довезла на перекладных до самого Китая, где три года работала в католической миссии. В 1928 году она приехала в Нью-Йорк собирать средства для миссии и познакомилась с Ричардом Стайвесантом, за которого вышла замуж, несмотря на праведное негодование его семьи и высшего нью-йоркского общества.

— Меня сочли деревенской курицей, не знающей своего места, — рассказывала Луиза в один из долгих дней, которые они с Билли проводили вместе. — И были правы — я действительно металась в поисках места в жизни. Пока человек не определится с призванием, у него, видишь ли, нет шансов добиться успеха.

Дома Билли поставил шкатулку на кофейный столик, откинул крышку и извлек лежавшую сверху длинную нитку пластмассовых жемчужин. Даже в ранней молодости, не имея ни гроша, Луиза ухитрялась стильно одеваться: к своим платьям, сшитым чуть ли не из лоскутков, она подбирала украшения из стеклянных бусин, дешевого металла и перьев. На ней любая тряпка смотрелась вещью из бутика. После капитуляции нью-йоркского общества Луиза перешла с бижутерии на нечто посущественнее: ее легендарная коллекция драгоценностей хранилась в сейфе в триплексе. Но она не забывала своих корней, и самодельная шкатулка со стеклянными бусами всегда стояла на виду. В спальне, где можно было сплетничать без помех, они иногда затевали игру в переодевание и нацепляли на себя бижутерию из шкатулки. Вот и сейчас Билли торжественно встал и, глядя в зеркало над камином, обмотал шею пластмассовыми бусами под жемчуг и состроил жеманную гримасу. «Ох, нет, нет! — замахала бы руками Луиза. — В этом ты похож на Флосси Дэвис. Жемчуг не твоя история, дорогой, попробуй лучше перья».