Пятая авеню, дом один - Кэндес Бушнелл

Лифт остановился, и Шиффер вышла.

Через час Джеймс, покорно выдержав питательные маски и припудривание, сидел на табурете на фоне раскатанного рулона голубой бумаги, с застывшей улыбкой на лице, напоминавшей волчий оскал.

— Вы же знаменитый писатель? — допытывался француз-фотограф, старше Гуча лет на десять, но с густой шевелюрой и юной женой, годившейся ему во внучки, о чем поведала разговорчивая визажистка.

— Нет, — выдавил Джеймс.

— Ну, так скоро станете, — пообещал фотограф. — Иначе ваш издатель мне бы не платил. — Он опустил фотоаппарат и позвал визажистку, мявшуюся в дальнем углу. — Он застывший, как труп. Я не могу снимать труп. — Гуч неловко улыбнулся. — Надо что-то делать. Анита, помоги ему расслабиться.

Девушка подошла сзади и начала растирать ему плечи.

— Не надо, — попросил Джеймс, когда длинные сильные пальцы начали массировать ему затылок. — Я женатый человек. Правда. Моей супруге это не понравится.

— Что-то я не вижу здесь вашей жены, — заметила Анита.

— Но она…

— Ш-ш-ш…

— Вижу, вы не привыкли к вниманию молодых красавиц, — сказал фотограф. — Ничего, это пройдет. К знаменитостям женщины так и липнут.

— Не будет этого, — упорствовал Джеймс.

Фотограф и визажистка захохотали, и вскоре к ним присоединился весь павильон. Джеймс побагровел. Он вновь стал восьмилетним мальчиком, игравшим в команде Маленькой бейсбольной лиги и третий раз подряд пропустившим мяч между ног.

— Не расстраивайся, парень, — сказал тренер, когда Джеймса под оглушительный хохот зрителей удалили с поля. — Весь фокус в самовнушении. Ты должен представить себя победителем, и тогда ты сможешь им стать.

Остаток игры Джеймс просидел на скамье со слезящимися глазами и мокрым носом (у него был аллергический ринит), пытаясь представить, как от его удара засчитанный мяч улетает за пределы поля, однако видел одну и ту же картину — мяч предательски катится между расставленных ног и отец спрашивает: «Как прошло, сынок?» — а он отвечает: «Так себе». — «Что, опять?» — огорчается отец. «Да, пап, опять все плохо». Уже в восемь лет Джимми Гуч понимал, что ему суждено до конца жизни остаться человеком, который не годится для игры в команде.

Джеймс поднял глаза. Фотограф прятался за своей камерой. Послышался щелчок.

— Очень хорошо, Джеймс, — похвалил маэстро. — Вы сидели такой печальный, задушевный…

Гуч немного воспрянул духом. У него появилась слабая надежда достойно выглядеть в амплуа маститого писателя.

Вечером Шиффер снова поднялась к Филиппу, надеясь застать его дома. Потерпев неудачу, она постучалась к Инид.

— Филипп? — послышался из-за двери голос старой леди.

— Это Шиффер Даймонд.

— А я-то гадала, придешь ли ты меня повидать, — сказала Инид, открывая дверь.

— Как-то неловко без предлога.

— Наверное, ты решила, что я уже умерла.

Шиффер улыбнулась:

— Ну, Филипп мне бы сказал.

— Ты его видела?

— В лифте.

— Безобразие. Вы даже не сходили поужинать?

— Нет.

— Это все та чертова девчонка, — нахмурилась Инид. — Я знала, что это произойдет. Филипп нанял в референтки какую-то сопливую идиотку и тут же начал с ней спать.

— А-а… — машинально кивнула оторопевшая Шиффер. Значит, Билли был прав. Она пожала плечами, пытаясь не выдать охватившего ее разочарования: — Ну, его уже не переделать.

— Я все-таки не теряю надежды, — заметила Инид. — Может, ему на голову упадет что-нибудь тяжелое.

— Вряд ли, — сказала Шиффер. — Видимо, референтка сочла его неотразимым. В этом разница между девушками и женщинами: на девушек мужские чары действуют, на женщин уже нет.

— Ты тоже когда-то была увлечена Филиппом, — напомнила Инид.

— Я до сих пор им увлечена, — сказала Шиффер, не желая задеть чувства старухи. — Просто немного иначе. — Она быстро сменила тему: — Я слышала, в квартире миссис Хотон новые жильцы.

— Да. Не могу сказать, что я очень рада такому повороту. Это дело рук проныры Билли Личфилда.

— Но Билли такой приятный человек…

— Это он нашел сладкую парочку и свел их с Минди Гуч. Я хотела купить нижний этаж для Филиппа, но Минди и слышать не пожелала, зато собрала внеочередное заседание комитета, чтобы пропихнуть своих протеже. Ей больше по сердцу чужие в доме. Я встретила ее в холле и говорю: «Минди, я знаю, чего вы добиваетесь, назначая заседание», — а она мне, будто не слыша: «Инид, вы в прошлом году три раза задерживали квартплату». У нее зуб на Филиппа, — продолжала Инид. — Потому что Окленд — это имя, а ее муж — неудачник…

— Значит, ничто не изменилось?

— Нисколько, — отозвалась Инид. — В этом-то и вся прелесть. Зато ты изменилась. С возвращением, дорогая.

Через несколько дней Минди сидела в своем домашнем кабинете, просматривая бумаги супругов Райс. Один из плюсов должности председателя домового комитета — доступ к финансовой истории всех жильцов, вселившихся за последние десять лет. По правилам полагалось оплатить пятьдесят процентов наличными, причем у кандидата должно было остаться минимум столько же на текущем и пенсионном счетах, в акциях и прочих активах, то есть полагалось изначально иметь всю сумму целиком. Когда сюда переезжали Минди и Джеймс, правила были другими: требовалось оплатить лишь двадцать пять процентов запрашиваемой цены и документально подтвердить наличие ликвидных активов для коммунальных платежей на пять лет вперед. Минди организовала референдум и настояла на изменениях, с пеной у рта доказывая, что дом по швам трещит от тунеядцев — «тяжелое наследие» восьмидесятых, когда в доме жили исполнители рок-н-ролла, актеры, модели, кутюрье и всякие там приятели Энди Уорхола. Дом номер один был главной тусовкой в городе. Во время первого года пребывания Минди во главе комитета двое из старых жильцов разорились, третий умер от передозировки героина, а четвертая покончила с собой, когда заснул ее пятилетний сын. Бывшая модель, она считалась подружкой знаменитого ударника рок-группы, который женился на другой и переехал в Коннектикут, бросив ее с ребенком в двухкомнатной квартире, за которую ей нечем было платить. По словам Роберто, она наглоталась снотворного и надела на голову целлофановый пакет.

— О доме судят по жильцам, — сказала Минди в своем историческом обращении к домовому комитету. — Если у нашего дома будет плохая репутация, в первую очередь пострадаем мы, потеряв в ценах на квартиры. Никто не захочет селиться в доме, где у входа постоянно дежурят полицейские машины или «скорая».