По большому счету. История Центрального банка России - Евгения Письменная

удалось спустя многие годы, в том числе благодаря продаже коллекции антиквариата и художественных ценностей. Обширная коллекция банка включала три полотна Казимира Малевича, в том числе знаменитый «Черный квадрат»[214]. Банк с громким названием «Империал» больше всего прославился красивой рекламой по телевизору: ролики «Всемирная история» снимал режиссер Тимур Бекмамбетов с участием известных российских актеров. Но иллюзии, созданные киношниками, разбились в один миг. Если в начале 1998 года «Империал» занимал четырнадцатое место по размеру собственного капитала, то в августе оказался с отозванной лицензией[215]. Тот август поставил все на свои места: банкиры, слывшие эстетами и меценатами, влиятельными лоббистами и вершителями судеб, нередко оказывались растратчиками и банкротами.

Государство, решившее пойти на такие огромные затраты ради сохранения банков, не собиралось их возвращать прежним руководителям. В программе реструктуризации так и говорилось, что права собственников проблемных учреждений будут сведены к минимуму и не подлежат восстановлению. Впервые государство системно пыталось помогать банкам. Впервые стало понятно, что их нужно жестче контролировать и создавать систему гарантии хотя бы вкладов людей, чтобы банковские кризисы не перерастали в политические. Система, обвалившись, завалила и Центробанк, который не был готов разгребать все. Геращенко не пошел на радикальную чистку. Как он говорил: «Мы не Верховный Суд и не гестапо, чтобы готовить список смертников»[216].

Многие банки, воспользовавшись кризисом, кидали кредиторов, выводили активы, показывали пустые балансы. В стране стали появляться бридж-банки – те, куда владельцы банков переводили работоспособную часть своих активов и пассивов[217]. Например, «Менатеп» перевел свои активы в «Менатеп-Санкт-Петербург», а «Онэксим» – в Росбанк. «СбС-Агро», который государство пыталось вытащить из кризиса миллиардными кредитами, передал свои активы в группу банков ОВК.

Грязи было много, пузо не каждого банка смогло выдержать ползание по ней.

Геращенко выбрал привычный путь: спас госбанки. Оставив большинство учреждений решать проблемы самостоятельно, двум государственным – Сбербанку и ВТБ – он предоставил ресурсы ЦБ для исполнения их обязательств по почти вдвое заниженному курсу. Для всей страны доллар стоил шестнадцать рублей, а для Сбербанка и ВТБ – семь.

Легенда о загранбанке

Легенду о том, как Геракл совзагранбанк спасал, в Центробанке знали все. Она значила очень много для сотрудников финансового регулятора. В первую очередь они гордились тем, что в мире, где деньги возведены в абсолют, жизнь человека оказалась важнее.

Конечно, все отлично понимали, что легенда эта не так проста. Все в ней было: и горечь, и страх, и унижение. Но люди любят легенды, те помогают многое осмыслить. Эта история – одна из самых популярных в Центральном банке. Не будь она реальностью, ее стоило бы выдумать. Однако все происходило на самом деле.

Началось все в далеком 1971 году, когда Советский Союз решил открыть свой банк в государстве, не так давно ставшем независимым: Сингапуре. Отличное место, чтобы расширить финансовые контакты в Юго-Восточной Азии.

Банки, которые СССР открывал за рубежом, называли совзагранбанками. Они были нужны, чтобы поддерживать финансовые связи с другими странами. Первым совзагранбанком стал Моснарбанк в Лондоне, который появился там еще в 1916 году благодаря министерству финансов Российской империи. Но, как и все остальное имущество России, этот банк был национализирован в 1917 году советской властью. Спустя годы Моснарбанк стал одним из ключевых звеньев советской системы финансовой деятельности за рубежом. За годы советской власти он нередко открывал отделения в других городах и странах, например в Шанхае, Париже, Бейруте и Нью-Йорке. В 1971 году настал черед Сингапура.

Решения коммунистической партии в те времена оспаривать было нельзя, и налаживать работу нового подразделения Моснарбанка в Сингапуре послали члена правления этого банка Вячеслава Рыжкова[218]. Это был типичный представитель партийной номенклатуры того времени. Благодаря отцу – генерал-майору и декану военного факультета Московского финансового института – он вырос в центре Москвы, а работал и жил в центре Лондона. Те, кто был в системе Внешэкономбанка, а тем более в совзагранбанках, в Советском Союзе считались белой костью. Трудиться во внешнеторговой системе – уникальное везение для советского гражданина, тем более молодого специалиста. И Рыжков в возрасте тридцати одного года направился в Сингапур.

Сейчас Сингапур – пример идеального государственного устройства и территория без коррупции, а во время становления страны это был клубок нерешенных проблем, где все позволено. Много проблем, но и много возможностей, особенно для тех, кто любит рисковать.

Ясно было, что Рыжков про Сингапур ничего не знает, нужно ему искать помощника. Выслушав советы разных английских банкиров, заместителем ему назначили китайца Тео По Гонга – человека со связями в сингапурских кругах. Тео По Гонг – хитрый и авантюрный – сумел заморочить голову Рыжкову так, что спустя короткий срок – всего несколько лет – сингапурский банк стал нести большие убытки, а его руководство – терять контроль над операциями. Во-первых, сингапурский Моснарбанк стал предоставлять много кредитов под операции на бирже, а во-вторых, запутался с так называемыми горизонтальными корпорациями, когда одному владельцу принадлежит много разных организаций, внешне между собой не связанных. Кредитуя такие корпорации, банк не знал, что обеспечение дутое, а цена земли, которая перепродается не единожды в рамках одной группы, может увеличиваться в несколько раз. В итоге у советского сингапурского банка оказалось много клиентов, которые не возвращали кредиты. По разным причинам: кто-то банкротился, кто-то сбегал.

В Москве, узнав об этом, встревожились: в ситуации, когда задолженность сингапурскому банку составляла сотни миллионов долларов, возникла угроза стабильности головного лондонского Моснарбанка. А уж если обанкротится он, то полный привет: встанет под сомнение платежеспособность страны. Тут уж никакие связи не помогут: ни папа-генерал, ни высокопоставленные покровители.

Вячеслав Рыжков и его коллеги пошли под суд, а другого молодого специалиста – Геращенко – отправили спасать отделение. Долго он там разбирался, понял, что Тео постоянно совершал подлог ради личной выгоды. А Рыжков без разбору подмахивал все бумаги, которые тот приносил на подпись. Работка у Геращенко ого-го какая: разбираться в запутанных схемах с китайскими партнерами, ловить убежавших клиентов по всему миру, подавать в суды. Детектив, а не жизнь.

Шло время, суд СССР в Москве вел следствие над незадачливым Рыжковым и его коллегами. Последнее заседание Верховного Суда по делу о сингапурском отделении Моснарбанка закончилось в 1977 году. И ключевым его итогом стал приговор Вячеславу Рыжкову: высшая мера наказания.

Сказать, что все были шокированы этой мерой пресечения, – ничего не сказать. Казнь как напоминание о жестких временах. Когда-то очень давно глав Госбанка расстреливали регулярно. По разным поводам. Но то была сначала революция, потом репрессии, а здесь убивали человека в мирное и спокойное время. Из-под маски благополучия показалось жестокое лицо советской системы.

Узнав о решении суда, Геращенко был поражен. Спать не мог. Как же так? Они росли с Вячеславом на одной и той же улице Горького, учились в одном и том же Финансовом институте. И вот на тебе – расстрел. Геращенко, изучив всю документацию по сингапурскому банку, понимал, что Рыжков был плохим руководителем: подписывал бумаги, не вникая в