Проданный контракт на материнство - Регина Янтарная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мама замолчала. Длинный монолог её напряг. Она тяжело дышит. Её нельзя волноваться. Не знаю, что ей сказать. Такую исповедь от неё слышу впервые. Понимаю, как тяжело она ей далась.
– Выходит, это я вырастила его таким, – глухо произносит она. Поднимаю на неё глаза. Мама плачет.
Её сердце и сейчас рвётся из–за него.
Убила бы этого гада!
Бедная моя мама! С какой тяжестью на сердце она жила все эти годы.
– Не плачь, мама! – вытираю её слёзы. – После операции как только позволят врачи, я обязательно приведу к тебе Виолетту. Увидишь, какая у тебя внучка растёт, – с улыбкой произношу я.
Мама улыбается в ответ.
* * *
Выхожу в коридор. Напротив палаты в одном из кресел, что стоят вдоль противоположной стены, устроился сводный брат.
Я в шоке от того, что видела и слышала в палате. Наконец, отмерзаю, поднимаю на Алика взгляд. Натыкаюсь на его ехидный – в ответ.
Теперь уже понимаю, что это только толстая броня, за которой он прячется.
Он первым пришёл к маме.
Дежурит возле её постели. Переживает за неё.
Выходит, привязан к ней. Любит, по – своему. Ведь своей матери он не знал. Она умерла при родах.
Моя мама была и его мамой тоже.
– Привет, что ли, сестра! – доносится его низкий голос.
Всматриваюсь в его глаза. Взгляд настороженный, словно ждёт от меня удара, готовится его отразить.
Мы с ним так и выросли рядом. Я ревновала к нему свою маму. А он ко мне – своего отца. Хотя я считала это несправедливым. Ведь Хасан тоже холил и лелеял только своего сыночка.
Зря мама всю вину берёт на себя. Хасан внёс лепту и покруче. Оба намудрили в воспитании этого дитяти. До сих пор он у них остался великовозростным чадо.
Зато меня жизнь в таких условиях только закалила. Я с детства приучалась постоять за себя. В подростковом возрасте даже записалась в секцию на бокс. Бросила быстро. Но основные приёмы освоить успела. Так что братец предпочитал жаловаться на меня родителям, вступать со мной в рукопашную не решался.
Строгие условия моего воспитания, в отличия от исключительных оранжерейных – братца, заставили меня рано повзрослеть. Научиться выживать. И зарабатывать деньги. Потому что, когда я начала приносить деньги в дом, работая в клубе певицей, отчим ко мне подобрел. А я обрела некоторую свободу. Конечно, тут мне подфартило, повезло с голосом и слухом.
Но я была безумна рада своей самостоятельности. Алик называл меня пренебрежительно «певичкой». Я замахивалась на него, но не трогала. Меня это собственно не особо и задевало…
Мысли роятся в голове, налетая одна на другую. Картины нашего детства, юности мелькают перед глазами, как кадры киноленты.
Мы выросли с ним рядом. И такие разные. Хотя сейчас, находясь в доме Северского на осадном положении, навыки выживания в токсичной среде, мне здорово помогают.
Может, мне за это благодарить надо братца? Усмехаюсь я.
Но благодарить почему – то язык не поворачивается. Он всегда жаловался на меня, ёрничал и скалил зубы. А ещё я была старше его на три года. И мстила ему, постоянно напоминая об этом. В ответ на его «певичку» я называла его «мелкий». Хотя он уже в четырнадцать лет потянулся ввысь и был выше меня на целую голову.
Но я продолжала его так называть. За всё «хорошее», что он привносил в мою жизнь.
* * *
Падаю в кресло рядом со сводным братом.
– Давай, Алик, рассказывай! – повернув голову, вглядываюсь в его глаза.
Его большие карие глаза, обрамлённые густыми чёрными ресницами, бегают. Смотрит куда – то мимо меня.
– Что я должен тебе рассказывать? – ощетинился он. – Сама всё видела, – кивает на дверь палаты.
Его лицо искривляется в недовольной гримасе. Он явно не настроен говорить со мной начистоту.
Понятно. А когда он был настроен? Никогда.
Спешит перевести тему.
– Как говорится, спасибо, что соизволила прийти навестить маму перед операцией. Очень она переживала, что ты можешь не явиться. А ей волноваться нельзя.
Да уж! Какой заботливый сыночек. И почему я так никогда не умела? Может, поэтому в доме была «сильным полом» я, а не он.
Начинаю заводиться. Надо тормозить. Иначе разговора по душам точно не получится. Впрочем, не факт, если даже буду с ним любезничать, что разговор у нас состоится. Слишком между нами велика пропасть, которую мы оба с ним рыли с малолетства.
– Послушай, Алик! – сдавленно произношу я, удивляясь, как у меня вообще получается сидеть с ним рядом и делать попытки достучаться до него.
За столько лет нашего общения он тоже привык лишь защищаться или нападать.
Но после разговора с мамой я настроена иначе. Впервые на всю ситуацию, происходящую в «отчем» доме, смотрю со стороны взрослого сформировавшегося человека.
Без обид. Претензий. Отрицаний.
Это моя семья. Плохая или хорошая. Какая есть. Моя родная семья.
– Алик! Я хочу тебе помочь, – чеканю я слова.
По расширившимся глазам брата понимаю. Он опешил. Не ожидал. Боится поверить. Думает, я ёрничаю. Ну, или, к примеру, шучу.
Груз прошлых отношений давит нам на плечи. Мешает найти точки соприкосновения.
– Какой у тебя долг? – отрывисто спрашиваю я.
– Большой, Яра. Очень большой! – неожиданно дрогнувшим голосом произносит Алик.
– Я помогу тебе. Но только при одном условии. Хочу, чтобы ты понимал это изначально.
– Каком? Я готов принять любые твои условия.
– Ты будешь лечиться от своей зависимости – игромании. Я оплачу твоё лечение. И полностью буду контролировать этот процесс.
– Я согласен, – выдыхает Алик.
Впервые чувствую себя по-настоящему старшей сестрой. Обнимаю Алика.
– Всё будет хорошо, – на прощание говорю я. Поднимаюсь с кресла и направляюсь к выходу. Охрана следует за мной.
Глава 31
Демьян
Хмурюсь, обдумывая полученную информацию о том, что у Яры больна мать. Тянусь за телефоном.
– Виталий, – набираю помощника. – Пробей, что там случилось с мамой Ярославы? Подключи нужных докторов. И оплати все расходы, – отдав распоряжения, нажимаю отбой.
Вчера Яра не ответила на мои ласки, я здорово разозлился.
Не помню, когда в последний раз мне отказывали. Обычно девушки сами напрашиваются. А я, как правило, занимаюсь тем, что не даю втянуть себя в очередную авантюру.
Некоторые самые рьяные ведут себя как настоящие хищницы, почуявшие добычу. Активизируются и открыто предлагают себя. Порой даже я, видавший виды не то, чтобы теряюсь, но тупо ретируюсь. Отгораживаюсь
