Когда сливаются реки - Петрусь Бровка

Йонас бродил один. Зосите уехала домой, а ему рано утром нужно было быть на плотине. Он грустил в одиночестве. Навстречу ему попался подгулявший Езуп. Щеки его, толстые и мясистые, полыхали, глазки маслено поблескивали, Йонас, поравнявшись с Езупом, сразу почувствовал запах сивухи.

— Где взял?

— Где взял, там больше нету, — равнодушно ответил Езуп и, засунув руки в карманы, попытался пройти мимо.

— Постой! — остановил его Йонас, которому тоже захотелось выпить. — Может, найдется и для меня малость?

— Может, бутылочка найдется, — подумав, сказал Езуп. — «Самодеятельность»... Но, брат, такая, что и белую головку перешибет!

Езуп привел его за ширму, посадил в уголок на единственную табуретку и, покряхтывая, полез под кровать. «Закатилась куда-то, проклятая!» — и вытащил закопченную бутылку, заткнутую пробкой из пакли.

— Давай гроши... Вот она, голубушка! — покрутил он бутылкой перед Йонасом. — С рук в руки! — Езуп спрятал деньги в карман.

Йонас выпил целый стакан и вернул бутылку Юркансу.

— Спрячь.

У Йонаса сразу закружилась голова — самогон и вправду был крепок. Ему показалось, что тело его стало легче и вокруг посветлело. Захотелось повеселиться. Он подхватил первую девчину, которая подвернулась, и прошел с нею несколько кругов в танце, «А может, еще выпить немного?» — подумал он, кончив танцевать, и опять направился в барак. По дороге ему встретился Кузьма Шавойка.

— Пойдем со мной, — радушно пригласил Йонас. — Жалеть не будешь...

За ширмой у Езупа они опорожнили бутылку до дна. Кузьме этого показалось мало, и после переговоров с Езупом на столе появилась другая. Вскоре подошел мельник, лупоглазый Шаплыка. Словно не подозревая, чья это самогонка, он восторженно разводил руками.

— Ну и спирт! Хотел бы я знать, какой это мастер такой вырабатывает, — подмигнул он Езупу.

— Что же дальше будем делать? — обратился к повеселевшей компании Йонас. — Пойдем погуляем? А может, запоем?

— Чего выть-то без толку? — усмехнулся Езуп. — Хотите в картишки побаловаться?.. Так, понемногу, не больше полтинника ход. Карты у меня найдутся. Только, как хозяину, мне процент с банка... Риск все-таки...

Юрканс пристроил в углу небольшую свечку. Кровать оттащили от стены и сели на нее с двух сторон. Вскоре кучка денег появилась на одеяле. Играли молча, хотя в бараке никого не было, все опасались. Только когда банкомет шел по последнему кругу, страсти накалялись и возникало тихое шипение:

— Двадцать...

— Перебор...

— Ваших нет!

— Четыре сбоку...

Кузьма Шавойка вскоре проиграл тридцатку, отчего немало огорчился.

— Подождите, — остановил он игру. — Достань еще малость для вдохновения, Езуп! — И, не передохнув, выпил стакан самогона.

Но карта ему не шла и выигрыш не давался. Когда Шавойка спохватился, карман его был пуст. Перед очередной сдачей он вдруг насупился:

— Кто у меня стащил четвертную?

— Ты что, ошалел? Видишь, я далеко от тебя сижу, — забегал глазками Езуп Юрканс, на котором остановил свой тяжелый взгляд Кузьма.

— Значит, ты! — полез Шавойка на Йонаса с кулаками.

Йонас бросил карты и подался к стене. Но Кузьма продолжал наступать.

— Вор! — заорал он.

Йонас, не стерпев обиды, размахнулся и ударил Кузьму кулаком в подбородок. Кузьма пошатнулся и свалился на кровать, а Йонас пошел к выходу.

— Ах, ты еще драться, жмудь! — вскочил Шавойка и, выхватив нож, ударил Йонаса в спину.

У Йонаса перед глазами пошли красные круги. Одна мысль сидела в голове: «Спасаться!..» Выбежав из барака, он кинулся на пергалевскую дорогу, а Кузьма бежал за ним с криком:

— Отдай деньги, убью-у!..

Гармошка у барака смолкла, танцующие переполошились. Несколько человек побежали вдогонку за Йонасом.

В это время и вышли из леса Алесь и Анежка. Увидев бежавшего Йонаса, Алесь кинулся ему наперерез и, догнав, схватил за плечо.

— Что с тобой? — спросил Алесь.

Йонас молчал, тяжело дыша.

Алесь преградил дорогу бежавшему Шавойке.

— А ты что, Кузьма?

Шавойка сразу почувствовал, что дело может обернуться плохо, и решил разыгрывать обиженного:

— Он вор... Он избил меня!

Подбежали хлопцы, и Алесь передал им пьяного, зверовато косившегося Кузьму Шавойку. Йонас стоял окровавленный, с поникшей головой. Побледневшая Анежка сорвала с плеч платок и, разорвав его пополам, стала перевязывать ему плечо.

Алесь был обескуражен. Такой сегодня многозначительный день в его жизни, и вот на тебе, началось... Он стоял молча, с тяжелым укором смотрел на Йонаса.

— Что случилось? Ты пьян?

— Все это... Видно, и я виноват, — сознался Йонас.

— Этого не прощают, — сердито сказал Алесь и, отвернувшись, пошел проводить Анежку.

Кузьму Шавойку, который все еще бубнил что-то под нос и размахивал кулаками, парни отвели в село. Йонас, постояв и подумав, вернулся в барак, лег на кровать и повернулся лицом к стенке. У него ныло сердце: «Как можно было напиться, опозорить себя? Что скажут теперь Зосите, отец, все товарищи?» Он пробовал все свалить на Кузьму Шавойку, но получалось неладно. «Такой же дурень пьяный, как и я... Да я же сам и предложил ему выпить...» Только когда подошел к нему Езуп, он не удержался:

— Это ты, гадина, во всем виноват!

Вечером приехал участковый врач и, перевязав рану, успокоил Йонаса — все скоро заживет. Прислал врача Алесь.

XV

Заговорило, загудело Долгое. Несколько месяцев здесь накапливались силы, и теперь все пришло в движение. Слитный, единый ритм чувствовался и в размеренном татаканье движка электростанции, и в перестуке топоров на подсобных работах, и в скрипе телег, подвозивших со всех сторон лес, кирпич, песок. Теперь, после взрыва, на котловане работала бригада молодежи из всех трех колхозов. Старались все — и хлопцы, и девчата, но лопатами сделаешь не так уж много. Медлительность беспокоила Алеся. Посоветовавшись с председателями колхозов, он принял решение произвести в котловане взрыв на выброс. Не затягивая дела, он однажды утром пришел в котлован с подрывниками и приказал Петеру вывести людей наверх.

— Сейчас сделаем столько, сколько вы и в пять недель не накопаете, — улыбнулся Алесь. — Будем рвать!..

Были вырыты шпуры, заложен аммонал. Снова сильный взрыв тряхнул и покачал землю, туча песка и глины выметнулась в воздух и осела. И когда все подбежали к краям котлована, в середине чернела глубокая воронка, а вырезанные уступами стены обвалились. Петер схватился за голову.

— Что вы наделали, товарищ начальник! Лучше бы мы потихоньку копали сами, а теперь все пропало...

— Ничего, Петер, — успокоил его Алесь, — взрывчатка работает грубо, зато быстро...

Но и Алесь кое в чем просчитался. На песок, приготовленный для бетонирования и лежавший по краю котлована, попала глина, и теперь он был непригоден. Еще хуже было то, что на дне воронки стала проступать вода. Этого он никак не ожидал!.. Приказав Петеру аккуратно снять слой глины с песочных буртов, чтобы спасти то, что можно, сам он вскочил на буланого и помчался в правление к телефону — просить в районе насосы для откачки воды. Вернулся оттуда несколько успокоенный и приказал немедленно собрать всех людей.

— Тащи, Петер, всех, кого ни встретишь — из барака, из столовой, хоть на дороге хватай... Надо подготовить все для установки насосов!

Почувствовав, что происходит нечто не совсем ладное, в котлован пришли все, даже Восилене с Анежкой. Девушка, увидев Алеся, сразу поняла, что на душе у него скребут кошки, и тут впервые осознала она, какая ответственность лежит на его плечах. «А я ему еще столько доставила неприятностей», — пожалела она. И Анежка работала не жалея сил, пытаясь этим помочь ему в трудную минуту.

Около полудня зарокотал мотор, и вскоре появился мощный «Андижанец». Алесь, работавший в котловане, вытер платком лоб и улыбнулся:

— Выручили!.. Теперь наведем порядок!

И тут же укорил себя: «Зеленый, видно, я еще строитель, если не подумал об этом в Минске и не догадался попросить насосы...»

Насос запустили. Струя желтой воды, отсвечивая на солнце, словно сырая нефть, с шумом падала в русло ниже места работы, а люди, как муравьи, снова заворошились на дне котлована, очищая его от рыхлой земли. Наступил вечер, прошла ночь, загорелся новый день, и только тогда все было закончено: воду откачали, приток ее был приостановлен. Анежка все посматривала на Алеся — ей казалось, что он сильно, как после болезни, осунулся за это время, но одновременно и возмужал. Трудно приходилось молодежи, однако здесь не умолкали шутки и остроты. Только тихий бульдозерист Теофилис Мажейкис, приехавший из Лукштов, помалкивал, за что девчата прозвали его «ксендзом».

Он действовал лопатой ритмично, словно небольшой экскаватор, и ему все казалось, что кран, поднявший на краю котлована свою стрелу, подгонял его: «Ну, не копайся там, не волынь! Видишь, мне тоже пора браться за дело...»