Русская феминистка - Маша Царева

– Арин, а тебе-то какое дело? Эти волосы как-то нарушают твое частное пространство? Эти женщины прижимаются к тебе и колют своими волосами? От них пахнет? Или что?

– Да как ты не понимаешь? – опешила Арина. – А мое чувство прекрасного?

– Послушай, положа руку на сердце, мое чувство прекрасного нарушают стразы на твоих ногтях. Но я же до сих пор молчала.

Большинство москвичек помешаны на собственной внешности. И весьма строги к внешности других. От московской девушки запросто можно услышать:

– И почему N не сделает ботокс, у нее же столько морщин под глазами! Как ты думаешь, сказать ей или обидится?

Ей и в голову не приходит, что улыбчивая счастливая N и внимание на свои «гусиные лапки» не обращает, у нее все хорошо, и сила ее не в том, чтобы в сорок лет тужиться выглядеть на двадцать пять.

Парадокс состоит еще и в том, что в России пока еще не прижилась культура педантично следить за своим здоровьем. Русская девушка может потратить зарплату на увеличивающий губы укол, но при этом ни разу в жизни не сдать анализ, чтобы узнать, сколько в ее крови холестерина. Она будет мазать губы дорогим блеском, но не пойдет лечить сгнивающий зуб до тех пор, пока не почувствует острую боль. Ее европейская сверстница предпочтет потратить деньги на личного тренера в спортзале, россиянка же вместо этого купит дизайнерские брюки, в которых не видно жирок.

В Москве есть два женских лагеря – одни помешаны на здоровом образе жизни, их аддиктивность производит впечатление болезни. Проснувшись, они выпивают большой стакан воды с медом и лимоном, на завтрак едят пророщенную сою и горсть французских витаминов, два раза в год делают гидроколонотерапию, дома у них стоит массажная кушетка – чтобы периодически можно было вызвать какого-нибудь хиропрактика.

Они не едят на ночь, не забывают о профессиональной чистке зубов раз в сезон, на полочке в их ванной можно найти отдельный крем для каждой части тела (честное слово – однажды у подруги видела тюбик с надписью «масло для локтей»). В их смартфоне есть программа подсчета калорий, и на гамбургер они смотрят как на Гитлера.

Даже в отпуске они продолжают соблюдать диету и каждый день ходить в спортзал. Однажды я своими глазами видела, как у одной девушки случилась в гостях истерика – ей на тарелку положили пару ложек салата оливье. Она заперлась в туалете и сквозь рыдания жаловалась, что хозяйка нарочно хочет отравить ее жирами и быстрыми углеводами, потому что завидует джинсам двадцать шестого размера. Такие женщины находятся в постоянном стрессе – им кажется, что мир ополчился против их красоты, и стоит хоть на минутку ослабить оборону, как все разрушится.

Другие – пофигистки, вроде моей лучшей подруги Леки. Живут они как подростки, родители которых только что свалили на неделю в командировку. Питаются когда и чем попало. В их кошельке можно найти скидочные карты во все лучшие пиццерии. Они могут забыть смыть тушь на ночь. Они не просто сознательно игнорируют крем для лица, они еще и гордятся этим: «Я мажу физию подсолнечным маслом, кожа потом как попка младенца!» – говорят они, и ты кусаешь кончик языка, чтобы не уточнить: «В смысле как взопревшая попка младенца?»

Они едят первое, второе, третье и компот, потом покупают утягивающие колготки и тут же прячут их в шкаф («давит же»). Они не умеют говорить себе «нет», а их единственный спорт – игра angry birds, которую они однажды от скуки загрузили в телефон. Они любят есть перед телевизором – за часовую программу могут уничтожить коробку конфет. Целиком. В одиночестве. А если сказать им, что у них нет силы воли, они обидятся и, скорее всего, ответят, что просто им плевать на такие низменные субстанции, как тело. Представительниц первой группы они презирают и считают недалекими мелкими личностями, помешанными исключительно на внешней оболочке. Несвободными.

И с одной стороны, в этом даже есть какая-то логика.

С другой – мне всегда казалось, что свобода – это толерантность, умение отделить собственное желание от общественного стереотипа, бескрайняя дорога, по которой ты храбро идешь вперед. А не возможность сожрать кило соевых батончиков в один присест, не испытывая угрызений совести.

В Москве представительниц первого лагеря существенно больше. Это пагубным образом отразилось на характере наших мужчин.

Московские мужчины избалованы как падишахи, в распоряжении которых гарем с несколькими сотнями прекрасных наложниц, для каждой из которых высшее счастье – украдкой взглянуть на господина из-под пушистых ресниц.

Один полуолигарх, в фирме которого я в начале нулевых недолго работала переводчиком, однажды на корпоративной вечеринке, выпив лишнего, рассказал присутствующим, что у него дома – сотни простыней тончайшего шелка, и это тест для каждой новой его любовницы. Никто даже сначала не понял, о чем он. Что значит тест? Он проверяет, за сколько минут дама погладит простынку и не прожжет ли утюгом дорогущий шелк? Зачем – у него же штат домработниц. Но выяснилось, что все сложнее.

– На этом шелке легко оставляются зацепки. Каждое утро я внимательно разглядываю нижнюю часть простыни. Если зацепки есть – значит, у девушки плохо отшлифованы пятки и непрофессионально подпилены ногти на ногах. Таких я сразу посылаю в задницу, даже если они финалистки конкурса «Мисс Вселенная».

Все обомлели, беспомощно переглянулись и предпочли промолчать.

Однажды я читала в каком-то журнале колонку скандально известного писателя о том, как после свидания он напросился в гости к девушке, начал ее раздевать, обнаружил идеально проэпилированный лобок и, уже собравшись предаться страсти, вдруг заметил, что возле ануса есть невыдернутые волоски. Кружок волосиков. Девушка сделала эпиляцию бикини, а про попу забыла.

Писателю стало сначала смешно, потом грустно, а потом он и вовсе ушел, сославшись не то на головную боль, не то вообще сказав все как есть. Все это было подано в юмористическом стиле. Писатель был уверен в своей правоте и колонкой желал предостеречь других девушек – будьте, мол, бдительны, если не хотите вот так бездарно и глупо потерять хорошего самца. Притом что сам он Марлоном Брандо не выглядел – я его видела на какой-то вечеринке, мужик как мужик.

Московские мужчины уверены, что имеют право предъявлять своим партнершам завышенные требования. В ход идут любые средства: от байронической печали («Я всю жизнь мечтал, чтобы женщина с фигурой Николь Кидман испекла для меня пирог с капустой и яйцом!») до эмоционального шантажа («А вот моя бывшая после работы успевала качать попу в спортзале, да еще и дома был идеальный порядок!»).

Для большинства женщин такая требовательность является не красным покрывалом торреодора, а нормой. В городе, который внешне выглядит вполне по-европейски, женский успех до сих пор измеряют в мужиках. Не дай бог женщине в сердцах на кого-нибудь сорваться, повысить голос – все скажут, что у нее «хронический недотрах».

Моя подруга, известная азербайджанская писательница по имени Рена, рассказывала, что в Баку косо смотрят на тех, при ком нет «официальных штанов». Неважно, кто эти штаны собою наполняет – важен сам факт их наличия.

В Москве никто не скажет об этом прямо, но конкуренция за «штаны» у нас тоже существует.

Я никогда не верила в материнский инстинкт. Возможно, я эмоциональный инвалид, но все эти женские пассажи о том, что «часики тикают», «видела в парке чьего-то симпатичного малыша, и у меня сердце разрывалось от одиночества», «моя тетка завела кота, потому что у нее нет детей» казались мне оскорбительными и отвратительными. Я не понимала, почему люди, живущие в век космических путешествий, роботов с искусственным интеллектом и прочего, что еще несколько десятилетий назад казалось невозможной фантастикой, продолжают мыслить категориями первобытного общества.

Я была убеждена, что современный цивилизованный человек – в некотором смысле существо бесполое.

Что значит «часики тикают»? Впервые я услышала этот пассаж от однокурсницы, которой едва исполнилось двадцать три – она воспитывалась в патриархальной строгости и считала, что каждая уважающая себя женщина должна родить как минимум троих, причем первого – до двадцати пяти лет. А у нее даже бойфренда не было, потому что наш журфак традиционно считался женским факультетом, в смысле женихов, ловить там было нечего.

И вот она всерьез переживала, жаловалась, что на семейных посиделках на нее косо смотрит какая-то там двоюродная тетушка и что собственные мать с отцом считают ее ущербной. В итоге к двадцати пяти она-таки выскочила замуж за какого-то гопника, с которым познакомилась в районном баре.

Я едва взглянула на его костюм с синтетическим блеском и на синие татуировки на руках и поняла, что причиной этого союза стала даже не глупая всепожирающая страсть, а отчаяние как оно есть. Панический страх, что жизнь сложится не настолько хреново, как у двоюродной тетушки. И двоюродная тетушка этого не простит, и до конца дней будет косо на нее посматривать. А так – и мужик вроде есть, и тетушка довольна, раскраснелась от дешевого шампанского и за обе щеки уминает свадебные пироги.