На рубежах южных (сборник) - Иван Наживин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Верно! – обрадовался Митрий. – И я об этом самом речь вел.
– На кой нам эта самая Расея? – пытался возражать Шмалько. – У нас и на Кубани дела хватит…
Но Дикун крепко задумался. В словах Леонтия он чувствовал правду – чем больше людей примкнет к их делу, тем ближе победа.
А среди его друзей разгорался ожесточенный спор. Леонтий и Митрий настаивали, что надо идти на Волгу, Шмалько и Половой возражали. Собакарь колебался.
Федор молчал. Потом затянул вполголоса:Зибралыся вся бурлаки,
Ой, до ридной хаты.
Друзья подхватили:
Тут нам любо, тут нам мило
Писню заспиваты!
Тревога охватила генерал-майора фон Спета, когда дошло до него известие о восстании в Екатеринодаре. А когда к нему, в Усть-Лабинскую, прискакали Котляревский со старшинами, Спет испугался не на шутку. По размаху движения ему было ясно, что одним Суздальским полком, расквартированным в Усть-Лабинской, справиться с бунтовщиками невозможно.
Станица Усть-Лабинская – левый фланг черноморцев. Дальше вверх по Кубани – станицы, населенные донцами.
Спет справедливо опасался, что вслед за черноморцами поднимутся и донцы. В Астрахань к генерал-аншефу Гудовичу, командующему кавказскими войсками, один за другим поскакали курьеры.
А покуда ответ еще не пришел, генерал велел усилить сторожевые наряды и держать полк в постоянной готовности.
«Это похоже на пугачевщину», – думал генерал, вспоминая, сколько страха натерпелся он, тогда еще молодой офицер, когда Пугачев стал теснить царские войска. А там тоже началось будто бы с бунта…
Через маленькую калитку Спет прошел во двор, утопающий в зарослях сирени и малины. В глубине двора прятался небольшой домик. Генерал, ожидавший приезда семьи, облюбовал этот домик в крепости, недалеко от кубанской кручи.
Из малинника неторопливо вышел загорелый мальчишка лет двенадцати. Насупившись, с любопытством рассматривал генерала.
– Ты откуда взялся? – спросил фон Спет.
– Из форштада [5] .
– Казак? – улыбнулся генерал.
– Ага! – не без гордости ответил мальчишка. Смелые темные глаза мальчугана словно ощупывали одутловатое лицо генерала, его рыжие бакенбарды, тучную фигуру, затянутую в генеральский мундир.
«Все они такие – диковатые, отважные, не признающие начальства, – подумал генерал, ощущая смутное раздражение от настойчивого мальчишеского взгляда. – С казаками нужно уметь ладить. Вот Антон Андреевич Головатый – тот умница был, умел и по голове погладить, и узду вовремя затянуть. А этот беглый шляхтич Котляревский жидковат для атаманского поста. Из-за глупости и началась смута…»
– Ты чего здесь делаешь? – нахмурившись, спросил у мальчишки генерал.
– А ничего! – беспечно улыбаясь, ответил казачонок. – По круче снизу сюда забрался…
– По круче? – удивился генерал.
– Ага…
Смелость мальчишки чем-то нравилась генералу и в то же время раздражала его.
– Пошел вон! – сквозь зубы, отрывисто скомандовал он.
Мальчишка неторопливо направился к калитке.
«Да, вот она, казачья натура, – подумал снова генерал. – Мальчишка, а никого не боится!»
На плацу протяжно запела тревогу сигнальная труба:
«Ту-ту-у-ту-ту-у-у-у!»
Слышно было, как, тяжело топая, к валу пробежали солдаты. Фон Спет, круто повернувшись, тяжелой рысцой направился к крепостным воротам.
«Вот оно, начинается! Начинается!» – билась тревожная мысль.
К генералу подбежал дежурный прапорщик.
– Замечены бунтовщики, ваше превосходительство! – доложил он.
Генерал взял протянутую прапорщиком подзорную трубу, направил ее в степь. Человек сто конных кучкой стояли в версте от крепости. Трое, по всей вероятности, старшие, выехав на ближний курган, рассматривали укрепление. Вскоре один из них, подскакав чуть ли не к самому валу, крикнул:
– Гей, москали! Мы своих старшин взашей прогнали, гоните и вы своих, та давайте к нам!
Спет коротко бросил:
– Снимите его!
Хлестнул выстрел. Испуганная лошадь сделала скачок. Казак сдержал ее и, подняв нагайку, погрозил в сторону крепости.
– Гей, дурни! Мы к вам с миром, а вы чего надумали? Не идете к нам, так убирайтесь в свою Московию.
И, подняв коня в галоп, казак поскакал к своим.
– Обстрелять картечью! – приказал генерал.
Ухнула пушка, и белое облачко разостлалось над отрядам. Не дождавшись второго выстрела, казаки скрылись за дальними курганами.
– Разрешите преследовать? – обратился прапорщик к Спету.
Генерал отрицательно покачал головой. Он опасался ловушки и твердо верил в военную хитрость казаков.
Отдав приказание быть наготове, генерал спустился с вала и отправился писать реляцию…
Он ощущал какое-то смутное томление и тяжесть в груди, но крепился. После обеда стало трудно дышать. Мелькнула мысль:
«Опять сердце… Так и тогда было, в Оренбурге…»
Он прилег на кушетку. Вошедший денщик уже не застал генерал-майора фон Спета в живых.
Глава VII
Как-то появился в казацком стане долговязый хорунжий, с лицом скопца, в серой свитке и красных шароварах. Он толкался среди казаков, с одними здоровался, как со старыми знакомыми, с другими перекидывался шутливыми словами. Там, где собиралось человека три четыре, он обязательно останавливался, пускался в разговоры.
В его обличье и в говоре угадывался шляхтич, который с голодухи, в поисках лучшей доли отправился в чужие земли, но сохранил свой, шляхетский гонор.
Вот он прибился к кучке сидящих, присел на корточки.
– Добродию, панове! Але ж вы меня не узнали?
Казаки повернули головы в его сторону.
– Побей меня бог, ежели это не Романовский. Ишь, собачий сын, когда объявился! – вытащив из зубов люльку, недоуменно воскликнул старый казак Петренко. Пригладив седые усы, он еще раз повторил: – Ишь, собачий сын.
Долговязый, названный Романовским, не обиделся. Он весело оскалил желтые зубы и доверительно сообщил:
– Сам батюшка-царь меня послал сюда…
Все насторожились.
Романовский попал в казаки во время похода черноморцев в Польшу. Тогда к казакам, осадившим Седлец, перебежал обедневший шляхтич и провел черноморцев потайным ходом внутрь города.
Шляхтич назвался Андреем Романовским и, опасаясь мести за измену, попросил кошевого Чепегу зачислить его в казаки. Покойный атаман, хоть и недолюбливал предателя-шляхтича, однако ж в войско его зачислил и даже произвел в хорунжие.
После смерти кошевого Чепеги хорунжий Романовский вздумал было выставить себя родичем покойного атамана по матери и метил на наследство, но был без труда обличен во лжи. Боясь наказания, он скрылся и только теперь объявился бог знает откуда.
– Але батюшка-царь покликал меня и каже: «Поезжай, Андрий, к моим черноморцам, молви им, чтоб скликали они круг, Котляревского скидывали, а тебя выкликали кошевым атаманом…»
