Господи, сделай так… - Наум Ним

Это была замечательная зима. Я перепечатал, а Мешок переплел такое количество разнообразной недозвольщины, что если бы сейчас и помереть, то совсем не стыдно было предъявить кому там положено результат своих здешних трудов. Но этот отчет откладывался, и подступила пора прощания.

— Жаль, что Тимки с Серегой не было с нами…

— Давай — за них. — Мешок склянкнул своим стопариком по моему.

— Ты тут в своей праведности не очень, — неловко пошутил я. — Не переусердствуй. Всех невест распугаешь…

— Ладно — как-то будет. — Мешок опять надолго замер. — А что бы хотел ты?

— В смысле?

— Ну, самое главное — чего ты хочешь?

— Берешься устроить? — рассмеялся я.

— Не-е, — отступил Мешок, явно отказавшись от мысли рассказать что-то сверхважное. — Хотел знать, за что помолиться…

— Тогда помолись, чтобы меня не арестовали… не посадили… пока еще…

— За это не могу, — вздохнул Мешок. — Это же за тебя, а значит, получается, — для себя…

Объяснения Мешка были непонятными, но за ними маячило такое откровенное признание в дружбе и преданности — до перехвата дыхания.

— Тогда помолись за моих друзей и знакомых — кого ты не знаешь. Чтобы из них никого и никогда не посадили… Это можно?

— Можно, — подумав, кивнул Мешок.

— Тебе список дать или ты так — скопом? — Я пытался шутливым тоном скрыть свое смущение обнаженной Мешком сердечной заботой.

— Не надо список. Ты сам подумай о каждом, а я и помолюсь за тех, о ком ты подумал.

— И этого достаточно?..

Я продолжал сохранять шутливую интонацию, но уже понимал, что в словах Мешка самая главная правда жизни. Что же еще может держать нас на земле, кроме добрых слов да молитв наших друзей и близких?..

Когда меня арестовали, два следователя ростовского КГБ приехали в Белоруссию, чтобы нарыть чего-нибудь убедительного для уже составленного вчерне обвинения. Дотошный обыск в доме Мешка обогатил их проклятиями Клавдиванны и пухлой тетрадкой — точнее, сшитыми вместе тремя ученическими тетрадками, найденными в окладе иконы. Сам предполагаемый свидетель обвинения оказался тупым и упрямым дебилом, негодным даже на упоминание в сочиняемом следователями документе.

— Худое дело робите, — твердил Мешок в ответ на любые вопросы. — Худом всем вам и откликнется, — добавлял он совсем невпопад, будто не слыша требований сообщить фамилию.

Следаки прервали допрос и укатили отдышаться в забронированный заранее номер витебской гостиницы. Тетрадку они сначала пролистали наискосок, позже зачитывали вслух отдельные фразы и ржали, а еще позже — задумались, пытаясь перебороть нарастающую тревогу. С тем и легли спать, чтобы поутру после скорбных новостей правительственного сообщения и долгих телефонных переговоров сцепиться в яростном споре.

— Чушь… Записки слабоумного… Ты вспомни его — это же олигофрен хренов, и ничего больше…

— А ты на числа погляди. Сопоставь…

— Числа он задним числом приписывал…

— Что Черненко ласты склеил, ты когда услышал? Что главный по похоронам Горбачев — ты слышал?.. Почитай — это у нашего олигофрена позавчера написано…

— Совпадение… Простое совпадение…

С тем они и уехали, прихватив тетрадку с собой и продолжая неоконченный спор, прерываемый лишь неотложной необходимостью сочинения подробностей моей антисоветской жизни.

— У меня жена заболела, — глядя в хмурь за окном, выдавил наружу мучающее его беспокойство следователь Проценко. — Пошла на обследование — и вот…

— Сочувствую, — машинально отозвался его верный помощник, не отрываясь от писанины.

— Ты помнишь этого… из Богушевска?.. Он говорил, что худом отзовется.

— Прекрати эту бабскую истерику… Совпадение. Дурацкое совпадение.

— А если у него талант на совпадения? А если и дальше нам хлебать от его совпадений?

— Знаешь что? Давай я тебе все докажу раз и навсегда. Помнишь, там написано, чтобы никого из друзей нашего антисоветчика не арестовали и не посадили? Помнишь?

— Ну помню.

— Так давай посадим. Пристегнем к делу…. Соорудим группу. Понимаешь? Нам с того — только больше заслуг, а заодно убедишься, что твои страхи и суеверия гроша ломаного не стоят…

На запрос следователей ростовского управления КГБ о продлении расследования по моему делу, о привлечении к следствию новых обвиняемых и о переквалификации обвинения в полновесную 70-ю из Москвы ответили категорическим приказом ограничить дело предъявленным уже обвинением и закончить следствие в установленный срок. Я потом видел этот приказ в материалах дела, но не знал, как сильно он долбанул моих преследователей.

— Убедился?

— Совпадение… Новые времена, новая метла…

— Так там и написано про новую метлу…

— Это ничего не доказывает. Взять бы этого дебильного пророка на настоящий допрос — он бы такое запел…

— Вот и возьми… Как руководитель следственной группы я тебя отправляю в командировку. Дуй в этот Богушевск. Верни тетрадку как не представляющую интереса для следствия и допрашивай там ее хозяина сколько угодно и как тебе угодно. Проверяй на себе, а я не хочу оказаться случайной жертвой даже и совершенно случайных совпадений.

“Чушь… Ерунда… Небывальщина…” — распалял себя гэбэшник всей долгой дорогой и в сладостных мечтах видел извивающегося в страхе Мешка, и отстраненного по его заявлению начальника, и себя на его месте, и свои новые погоны, и…

— Вот, специально приехал, чтобы вернуть вам вашу собственность, — промямлил следак, заявившись заново в дом Мешка. — Подумал, что вдруг вам понадобится что-то написать, а — негде… Так спешил… А знаете, вашему другу у нас хорошо… Очень хорошо… Он же у нас наконец-то может хоть есть по-человечески… Представляете, он до того, как мы его… в общем, одни макароны ел… Ужас… Верите?

— Что макароны ел? — нарушил свое молчание Мешок. — В это верю.

По освобождении я на несколько дней вернулся на родину.

Клавдяванна была еще жива, хотя и очень слаба. Все свое время она проводила у телевизора, который Мешок, наверное, специально для нее и завел. Мешок работал на железной дороге, заведуя там всякой электроникой и автоматикой, после работы без устали поднимал из руин хозяйство и собирался жениться на давней своей избраннице.

В тот приезд я удачно попал за день до отъезда Тимки по каким-то своим всегда таинственным делам. В кои-то веки мы смогли собраться все вчетвером. Тимка был неправдоподобно и, казалось, навсегда загорелым после своего афганского прапорства, которое было для нас таким же таинственным, как и все его дела. Он был облачен в заморское шмотье, радовался нашей встрече совершенно безмятежно и все время пытался одарить нас и Мешкову невесту джинсами, или часами, или сам не знал чем.

— Хотите презервативы? Да вы никогда и не видели таких презервативов. Это же вещь!.. Нина, — теребил он хозяйку застолья (и почти уже хозяйку всего Мешкового дома), — хочешь презервативы — чтобы раньше нужного не настрогать маленьких таких мешочков от нашего Мешка?

— А я как раз хочу настрогать, — безо всякого смущения отзывалась Нина. — Тебе, шалапуту, этого не понять.

— Тогда лучше строгать тимок, а не мешочков, — задирался Тимка.

— Завидуешь? — тыкнул его в бок Серега. — Правильно делаешь. Мешок вытянул самую козырную карту…

Серега был бледен до прозрачности после очередной своей ходки и тихо отдышивался среди нас, возвращаясь к жизни и радуясь, что здесь вот можно расслабиться безо всяких опасений и не держать наготове всегдашнюю защитную ярость.

Тихонечко поохивая, в горницу приковыляла Клавдяванна, привычно поварчивая на нас между охами, но явно радуясь нашему счастливому сборищу. Нина тут же усадила ее на свое место, пристроившись как-то рядом с Мешком, а более — летая сразу вокруг всех нас.

— Послухай сюды, Навум, — прервала застольный гомон Клавдяванна, — я тут с соседками собрала трохи грошей. Ты как в сваю Москву поедешь — отвези их и передай там… найди Марию эту и передай… Надо помочь человеку…

— Какую Марию?

— Не обращай внимания, — хмыкнул Мешок. — Бабка с подругами день за днем смотрят сериал этот… “Просто Мария” называется.

— Давайте мне, — засмеялся Тимка. — У меня этих Марий… И каждой нужна помощь.

— Тебе, охальник, и копейки доверить нельзя.

— Копейки — нельзя, а Марию — очень даже можно…

Когда Клавдяванна убедилась, что до Марии мне никак не добраться, хотя я и слоняюсь невесть зачем по самой Москве, она, недовольно бормоча, перебралась в отгороженную для нее Мешком маленькую свою комнатенку. Там она и померла через месяц — тихо и аккуратно, как всегда и старалась жить и помереть…

Я спешил и уже через пару дней после Тимкиного отъезда зашел к Мешку попрощаться. Мешок хлопотал, перестилая полы в дому, и, даже обнимая меня, все еще морщил мозги, прикидывая, как управить свои неотложные заботы.