Купол на Кельме - Петр Оффман

Геннадий Аристархович сообщил, что на юго-западном участке создалось трудное положение, которое необходимо обсудить. Он сказал еще, что геология – наука творческая, похожая на медицину. Одинаковых случаев в ней нет. И следует внимательнее подумать о затруднениях юго-западного участка. И Толя, сидевший рядом с Мариновым, подтолкнул его локтем:

– Все как по писаному, я же говорил вам.

Конечно, профессор Шустиков не удержался и рассказал, каким хорошим человеком был Черский. Чегодаев, побывавший некогда в Техасе, сообщил, как щедро бурят там скважины. Следующий оратор стал возражать, говоря, что время военное, нужно находить нефть с небольшими затратами и малым числом скважин. Тогда Чегодаев встал и сказал, что его поняли неправильно – он за малое число скважин.

Толя торжествовал и злорадствовал, как будто ему приятно было видеть человеческие слабости, а Маринов злился и на Толю и на выступавших.

Потом слово взял начальник центрального участка, самого богатого на месторождении.

– Отстающим нужно равняться на нас… – сказал он.

Тут уж Маринов не выдержал.

– Что значит – равняться на вас? – крикнул он с места. – Быстро бурить? Мы бурим быстрее!..

– Если вы хотите выступать, я дам вам слово, Леонид Павлович, – предложил председатель.

– А я не собираюсь выступать! – заявил Маринов. – Я пришел сюда, чтобы послушать советы, потому что я не знаю, откровенно говорю – не знаю, как и где мне бурить. Но, должно быть, я очень глуп – не понял, какое отношение имеют ко мне Техас и Черский и как именно бурить на юго-западном участке, чтобы найти нефть с малым числом скважин. А товарищ Савчук советует брать пример с его участка. Но в чем брать пример? По погонным метрам мы впереди, мы бурим быстрее и дешевле. Подражать в размещении скважин? Но ведь геология разная: на центральном участке одно, на юго-западном другое. Я говорю откровенно – я стал в тупик! Я бессилен и ничего не понимаю! И у меня создается впечатление, что вы тоже ничего не понимаете, только не хотите сознаться!..

6

Что тут поднялось! О перерыве забыли, все хотели выступить. Геннадий Аристархович сам взял слово. Он сказал, что возмущен выступлением Маринова, выступление это – клевета на геологию. Положение совсем не так трагично. Геологи нашли и разведали множество месторождений в России. И эти месторождения обеспечивают фронт всеми нужными материалами. Русские геологи открыли и Курскую аномалию, и Второе Баку, русские геологи справятся со всеми заданиями. А беспомощные выкрики Маринова – это паникерство.

И все остальные возмущались Мариновым. Говорили об ответственности, о трудном времени, о необходимости найти нефть. А один взъерошенный старичок сказал:

– Мне стыдно, что в нашей среде такие настроения. С такими настроениями, будь я помоложе, я пошел бы на фронт.

Маринов не стал оправдываться, не захотел спорить. Не дослушав взъерошенного старичка, он вышел за дверь. Вслед за ним выскочил взволнованный Толя Тихонов.

– Как это вы брякнули, Леонид Павлович? – зашептал он. – Сказали людям в лицо, что они ничего не понимают. Конечно, они не понимают, они сами знают это, но такие вещи не говорятся вслух. Вам нужно признать свои ошибки немедленно! Идемте, я помогу вам составить выступление.

– Ни в коем случае!

Толя пытался убеждать. Маринов невежливо перебил его:

– Все едино, извиняться не буду! Оставили здесь насильно, не пускают на фронт и сами же упрекают. Вечером пойду к Геннадию Аристарховичу. Теперь он не посмеет задерживать.

7

Геннадий Аристархович ужинал у себя в кабинете и встретил посетителя приветливо, вышел из-за стола пожать руку, пригласил выпить чаю… даже с вареньем. Но Маринов не захотел сесть. Он держался сдержанно и официально.

– Я согласен с теми, кто критиковал меня на собрании, – сказал он. – Совершенно верно, я никудышный геолог, не знающий своего дела. Но стрелок я хороший, и мускулы у меня здоровые! Поэтому прошу откомандировать меня в распоряжение военкомата. Вот заявление…

Геннадий Аристархович даже не посмотрел на заявление. Звеня ложечкой, он размешивал в стакане тающий сахар.

– И я согласен с вами, – произнес он неожиданно. – Действительно, геология еще слаба. Мы часто работаем вслепую. Мы должны давать больше нефти! И мы на самом деле запутались в геологии юго-западного участка.

«Странно!» – подумал Маринов. И спросил откровенно:

– Как вас понимать, Геннадий Аристархович? На людях вы не признаете критику, а в своем кабинете признаете?

Старый ученый все еще звенел ложечкой и смотрел в стакан, как будто его занимали только чаинки, крутящиеся в воронке.

– Я вижу, вы ничего не поняли, Леонид Павлович, – ответил он. – Бывает разная критика – дружеская и враждебная. Враг критикует злорадно, с улюлюканьем, с присвистом, его восхищают ваши упущения. Друг критикует с душевной болью, он дает советы, как исправить, как улучшить. Вы выступали не так и не этак. У вас получился сплошной вопль: «Караул, пропадаем!» Какая польза от этого вопля? Вы нервируете людей и сбиваете с толку. На фронте это называется – сеять панику… Вы торопитесь и преувеличиваете а это всегда вредно. Ученый прежде всего должен быть точен в выражениях. Вспомните, что вы кричали на собрании: «Ничего вы не понимаете, только не хотите сознаться!» Неточно. Мы кое-что понимаем: и вы и я. Меньше, чем хочется, но все же достаточно. В поисках нефти мы понимаем больше других. Вас не удовлетворяют наши методы разведки. Меня тоже. Но лучших пока нет. Ждать их нет возможности. Будьте добры, ищите нефть как умеете, воюйте тем оружием, которое у вас в руках! Занимайтесь своим делом, ибо мне некем заменить вас. Вы недовольны? Это прекрасно! Мне нужны люди, недовольные своими знаниями. И не надейтесь спихнуть трудный участок другому. Не хочу слышать никаких разговоров о бессилии! Представляйте предложения, что делать с юго-западным участком: продолжать бурение или прекратить, ставить сейсморазведку или электроразведку, если ставить, то где. Одним словом, жду критики практической, а не панической.

Маринов вышел от шефа, покачивая головой. «Ишь, хитрый старик, как повернул! – думал он про себя. – Представляй ему предложения. Не надейся спихнуть трудный участок… Положеньице! Вот и разбирайся как хочешь».

Дождь, моросивший с утра, все усиливался. Капли барабанили по дороге, порывы ветра вздували их – как бы водяной дым проносился над булыжником. Нахлобучив капюшон, Маринов пошел в Дом колхозника, чтобы справиться о ночлеге… И здесь, в прокуренных сенцах, он впервые услышал слово «фонтан». Ударил нефтяной фонтан! Фонтан за Молоканкой! Огромный столб, и в речку стекает, всю воду испортил! – говорили приезжие.