Блиндажные крысы - Лев Пучков

— Я взорву эту… (три раза «пик») колымагу!

Вот так это отношение вчера проявилось у Юры, причем неоднократно и при повторах со все большими витиеватостями в речевых оборотах, которые по причине этического характера я не счел нужным приводить дословно.

Итак, Юра сказал, что после обеда все окончательно прояснится, и при благоприятном стечении обстоятельств нам придется вечерком кое-куда прогуляться.

— Опять за противогазами полезем? — не без сарказма уточнил я.

— Да ну, какие противогазы, о чем ты? — Юра презрительно хмыкнул. — Тогда нам нужно было всего-то на «разок залезть в дренагу», а сейчас придется работать не пойми по каким задачам, да наверняка не по разу, так что мужайся, турист: работать будем по-взрослому.

Да уж, похоже, в нашей команде это становится доброй традицией: любой работе непременно предшествует поднятие какой-нибудь «темы» на грани бандитизма — и, разумеется, по Юриной инициативе.

После завтрака Спартак с Юрой предприняли попытку реанимировать нашу колымагу, Степа где-то нашел книжку «Похождения Рыжего Фрица» и отправился читать, а я, воспользовавшись моментом, пристал к доктору с актуальными для меня вопросами.

Больше всего меня волновал вопрос такого порядка: последнее время у меня жуткие проблемы со зрением. Проблемы такого характера: смотрю я на прекрасный лик своей любимой Родины и с ужасом вижу, что он (лик) зело объемен, бледно-пупырчат, дрябл и волосат…

И невольно у меня возникает страшное сомнение: Родина, слышишь… А это, случайно, не ж… ли, которой ты внезапно повернулась к своим преданным слугам?! Эй, ау! Сюда смотреть, вот оно я, копошусь у твоих ног, этакое еле заметное мелкое недоразумение, из неисчислимого сонма которых ты и состоишь. Что у тебя с личиком, Родина?

Вот такая проблема. Очень хотелось бы разобраться в существе вопроса и как-то подкорректировать зрение, чтобы глаза мои по-прежнему видели прекрасный лик любящей Родины-матери, а не то, что я описал выше.

Увы, увы — доктор у нас не окулист и даже не проктолог, так что я не стал задавать ему этот архиважный вопрос, а спросил о вещах более простых и приземленных. В частности, о моем внезапном буйстве и проблемах с беспрекословным подчинением.

Про буйство доктор объяснил популярно: это вполне ожидаемый эксцесс, вызванный явным несоответствием чаяний и реального результата, усугубленный рафинированным воспитанием особи, которая впервые испытывает такой глубокий внутриличностный конфликт, не имея при этом элементарного эмпирического запаса для его разрешения. Спокойно, сей момент переведу: я полагал, что попал в престиж-класс номенклатуры и являюсь как минимум народным героем, а в итоге меня заставили шарахаться по коллекторам и ковыряться в дерьме, чуть не убили в бункере, где была натуральная Сталинградская битва, и после всего этого объявили особо опасным преступником. Вот такое несоответствие. Горе мне, рафинированному: ждал конфетку и титул, а получил пинка под зад и ориентировку на милицейский стенд.

По порядку подчиненности проблема была такая: я в курсе, что надо выполнять команды мгновенно и беспрекословно, но… не выполняю. Точнее, выполняю, но не мгновенно: я их обдумываю, ибо в большинстве случаев они кажутся мне не вполне обоснованными (между нами, подчас они мне кажутся просто идиотскими) и соображаю, стоит делать то, что сказал командир, или нет.

Между тем в некоторых ситуациях, требующих мгновенных действий, это чревато тяжелыми последствиями, а порой и летально. Потому что если дана команда «падай», а ты стоишь по щиколотку в дерьме, сразу возникает вопрос: а не идиот ли командир?! А падать надо мгновенно, иначе убьют.

Или, допустим, последний случай: после десантирования из окна поступила команда «шагом», хотя даже по самым элементарным логическим раскладам нужно бежать во всю прыть — и приходится включать всю мощь своей воли, чтобы обуздать этот порыв и выполнять странную команду, которой, кстати, у меня до сих пор нет разумного объяснения. Зачем шагом, когда нужно бегом? Это что, какая-то идиотская бравада?!

Доктор объяснил, что это нормальная проблема любого новичка, именуемая в просторечии «горе от ума». Бывалые бойцы безропотно выполняют любую команду вовсе не потому, что они тупые солдафоны, а все мозги достались командиру. Просто люди привыкли работать вместе, притерлись друг к другу, понимают с полуслова, с одного жеста. Или, даже если кто-то пришел со стороны, но имеет аналогичный опыт работы в тех же условиях, по таким же задачам и схожему алгоритму — вопросов по подчинению, как правило, не возникает. Так что это всего лишь вопрос времени: я ко всему привыкну, наберусь опыта, пройду «притирку» в коллективе и перестану тратить драгоценное время на обдумывание команд, поскольку это в самом деле подчас чревато самыми печальными последствиями. Обдумать можно и позже, после операции, в спокойной обстановке, и если выяснится, что командир был в чем-то неправ, не грех обсудить с ним это с глазу на глаз: в «экшн-подразделениях» такой подход вполне приветствуется.

— Ну, не знаю… Хотелось бы обсудить, зачем сразу после десантирования — вот это идиотское «шагом!», когда надо «бегом!»? Но я как-то робею перед Степой, неловко подъезжать к нему с такими претензиями…

— Да, вот именно с такими претензиями — не стоит, — совершенно серьезно сказал доктор. — Ибо есть риск не просто подтвердить репутацию «чайника», а прослыть тугодумом, что для становления в команде не очень здорово…

Тут доктор на пальцах раскидал: сотрудники «наружки» — отнюдь не мастера по силовому захвату. Это не их профиль, для таких функций в Службе есть специально обученные «волкодавы», которые в нашем случае опоздали буквально на минуту.

А про нас известно, что мы особо опасные преступники, склонные к «силовым решениям». Так вот, если бы сотрудники «наружки» увидели, что на них во весь опор летят эти самые «особо опасные», они без раздумий начали бы по нам палить — даже не по инструкции, а просто руководствуясь инстинктом самосохранения. А поскольку мы двигались размеренным шагом, у них было время подумать, взвесить очень сложную для них ситуацию и даже попробовать вступить с нами в переговоры.

— Так что Степа все сделал правильно. А вы, поручик, поступили правильно, что обсудили это со мной, прежде чем предъявлять ему претензии. На будущее, по мере возможности, постарайтесь поступать так же…

— То есть что же это получается… Если бы я был один, или командовал парой таких оболтусов, как я… Мы бы все помчались сломя голосу, и эти «топтуны-слухачи» нас бы просто расстреляли?

— Ну, насчет «расстреляли» — это еще бабушка надвое сказала, — доктор усмехнулся. — Повторюсь, они не спецы — но ранения и даже потери вполне могли быть, это факт. Так что, как видите, умение в считанные мгновения правильно оценивать ситуацию может спасти от массы неприятностей. Но для этого нужен богатый эмпирический запас, базирующийся на лично пережитых аналогичных ситуациях…

В итоге я сделал вывод, что Степа был прав, рекомендуя не спешить с глупыми вопросами и прежде попробовать во всем разобраться самому. И очень хорошо, что у нас есть доктор, с которым можно обсудить все эти нюансы. Интересно только, откуда наш психиатр знает тонкости оперативной работы и может легко поставить себя на место, допустим, тех же хлопцев из «наружки» и популярно объяснить, как они будут себя вести в той или иной ситуации? Очень интересно…

Заумная беседа с доктором возымела неожиданный терапевтический эффект: в голове у меня прояснилось, и я вдруг вспомнил, где видел девушку, которая была на допросе у Никиты Сергеевича.

— Это сестра Вацетиса! — озарился я.

Доктор не понял этого возгласа, так что пришлось пояснить: мы в полку устраивали новогодний вечер силами местных солдат (читай — силами всего личного состава срочной службы, у нас неместных очень мало), их предки пекли торты, были разные девушки, и родственницы, и не очень, в том числе и сестра ныне покойного Вацетиса. Ну и, разумеется, было много фото, в том числе и коллективных, на которых нас многократно запечатлели разными группами а также всех вместе.

Помнится, в кабинете следователя девушка решительно не опознала меня — ни очно, ни по фото, которое ей дал Никита Сергеевич. Между тем у меня на флэшке целая «пачка» аналогичных фото. И если на том, что было у Никиты, девушки нет, не факт, что ее не будет на других картинках, которые хранятся у меня на флэшке. Я совершенно четко помню: девушка категорически заявила, что не видела никого с данного фото «живьем», что было очевидным враньем. А поскольку моя флэшка в лапах правосудия, это вранье может всплыть в любой момент.

— Получается, сдал я девчонку, — огорчился я. — Посмотрят мои картинки, и все вскроется. Надо бы найти ее и предупредить: если опять потащат к следователю и начнут «колоть» по моему опознанию, чтобы не настаивала на первичных показаниях — что не видела никого «живьем». Одно маленькое уточнение: не помню, и все тут, и это многое меняет, уже не так категорично.