Аттестат зрелости - Илана Петровна Городисская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я думала, что ты другой, а ты такой, как все мужчины! – твердо заявила она, утерев слезы. – Мама была права: вас надо уметь правильно выбирать, потому, что вы не знаете сами, чего вы от нас хотите. А я – знаю, чего хочу. Я хочу, чтоб меня любили. Я хочу, чтоб мой партнер всегда и во всем был со мной. А ты меня уже не любишь! Не любишь! И я ухожу от тебя. Прощай!
Девушка рывком натянула свитер, схватила ранец, куртку и бросилась к входной двери. Шахар очнулся только после того, как она с силой захлопнулась. Он тотчас помчался вслед за подругой и догнал ее на террасе. Крепко стиснув Галь в объятиях – так яростно она вырывалась из рук – он полулаской-полусилой упросил ее вернуться в дом чтоб во всем разобраться. Девушка вдруг обмякла, в бессилии повисла на нем, и он принес ее в квартиру на руках, как подбитую птичку, и усадил в большое кожанное кресло в гостиной. Когда ее эмоции немного улеглись, парень очень осторожно стал расспрашивать о контракте и о том, как он на нее повлиял.
– Это случилось через несколько дней после того, как мы побывали на море, – объяснила Галь.
– И с каких пор ты так встревожилась о нас? – спросил Шахар.
– С тех самых, – отозвалась Галь.
– Что же могло так резко измениться?
– То, что изменилось, Шахар, это мое впечатление о тебе и наших отношениях. Я всегда знала, какой ты, и всегда тобой гордилась. Но тот проклятый случай все испортил. У меня как будто бы раскрылись глаза на все, и мне стало больно, немыслимо больно оттого, что я вдруг увидела.
– И что такого ты увидела? – подхватил Шахар, лихорадочно вдумываясь в ее речи.
– Что нет между нами полнейшей взаимности! Нет единства! Нет равенства! Я отдаюсь тебе без остатка, а ты делишься со мною лишь частью твоей души, ну, допустим, половиной. А мне не нужно половин, мне нужно все!
– Но разве я не откровенен с тобой, не отношусь к тебе с любовью, не нежен и горяч с тобой в постели? – метался в соображениях Шахар. – Разве я когда-нибудь тебя обидел? Приведи хоть один пример в доказательство моей вины!
– Не в примерах дело, Шахар, оно в сердце! – Галь выразительно ударила себя кулаком в грудь. – Мои ощущения и есть тому доказательство! Ты стал каким-то неродным, куда-то пропадаешь от меня, не уделяешь мне внимания…
– Я уже все тебе объяснил и неоднократно извинился!
– Перемены проводишь с Хеном, Янивом, Раном, Эрезом…
– Не оставлять же мне товарищей!
– Даже если мы встречаемся нашей шестеркой, ты всего лишь по-хозяйски закидываешь мне руку на плечо и говоришь о каких-то безумных вещах, пьешь, играешь в бильярд, а я…
– Только, пожалуйста, не говори, что ты ревнуешь меня к пиву и бильярду! – улыбнулся он.
Галь слабо приподнялась в кресле, и умоляюще простонала:
– Прошу, не смейся надо мной!
Шахар подошел к балконной двери, служившей окном в гостиной, и прижался к нему лицом. В конце концов, его временная отключка была смехотворна перед долгими годами непрерывной близости. Тем не менее, в истеричных речах подруги была большая доля правды, в которой он, к великому его стыду, был вынужден себе признаться. Досада на себя и боль сжали его сердце подобно железным тискам.
– Не пойми меня превратно, – продолжала девушка. – Я не испытывала неприязни к твоим… нашим приятелям, и очень гордилась твоим боевым настроем, пока я чувствовала, что не было в них для меня угрозы. Понимаешь? До тех пор пока я видела, или хотела видеть, что преобладаю в душе твоей над всем остальным, никто и ничто не были мне соперниками!
Юноша молчал, поникнув головой.
– И ты полагаешь, что все столь серьезно? – глухо спросил он чуть-чуть погодя.
– Не знаю! – в отчаянье вскричала Галь, протягивая к нему руки. – Если я, дура, ошибаюсь, разубеди меня, прошу! Если ты меня любишь, скажи мне об этом!
– Конечно, я тебя люблю, какие сомнения! – воскликнул он, порывисто оборачиваясь к ней.
– Тогда почему же я больше не чувствую этого?
Парень оторвался от балкона, совершил несколько кругов по гостиной, прошел в кухню, выпил залпом стакан холодной воды, вернулся к подруге, обреченно смотревшей на него сквозь пелену слез, опустился перед нею на колено, и, взяв за руку, очень мягко произнес:
– Что ты хочешь чтоб теперь я сделал, Галь? Порвал эссе? Поссорился с ребятами? Смешно! Мне кажется, тебе самой неясно, чего ты ожидаешь от меня… и от себя в том числе. – Он прошелся по гостиной еще немного, и с упреком заметил: – Подумай, какой бы мы провели замечательный день, не завари ты эту кашу! Ведь все было к нашим услугам, весь дом! Я предоставил бы тебе самое ощутимое доказательство моей любви. А что теперь мы станем делать?
– Клянусь, я тоже этого хотела! Всею душой! – сказала Галь. – Я даже решила ни о чем тебе не рассказывать столько, сколько хватило бы сил. Надеялась, что все утрясется само. Но, извини, меня прорвало!
– Вижу, – процедил Шахар и опустился в другое кресло.
Они подавленно молчали, временами искоса посматривая друг на друга: он – потрясенно, она – отчаянно. Вечерело. Свет солнца, тихо перекочевав, уже не лился прямо в окна, а мерцал из-за выступа высокой балконной стены, преломляясь о ее острый угол, и длинные тени ложились на покрытый белым мрамором пол гостиной. Прошло еще несколько минут, но оба они так и не произнесли больше ни слова. В молчании этих давних любящих было нечто трагическое, не поддающееся описанию, словно между ними взросла вдруг стена, высокая, непробиваемая.
Несколько минут спустя Шахар поднялся и медленным шагом один прошел в свою спальню. Он сел на постель и безучастно уставился в пространство. Настроение его было испорчено, день, начинавшийся так хорошо, пошел насмарку. Еще два часа назад молодой человек был полон счастья и энергии, а теперь в нем что-то словно умерло. Он не знал, кого или что винить в том, что случилось, но впервые ощущал себя потерянным ребенком, и это было нестерпимым.
Раздались тихие шаги, и в комнату вошла Галь, сломленная, покорная, с распухшими глазами. Как побитая кошка, она подошла к другу, села рядом и начала робко ластиться к нему. Парень с тяжким вздохом поднял руку и потрепал ее по голове.
– Что? – спросил он отрешенно.
– Извини, – тихо сказала девушка. – Я знаю, что сошла с ума, что мне не стоило устраивать сегодня этот скандал. Было бы лучше, если бы я дала всему наладиться самостоятельно.
