Смерть речного лоцмана - Ричард Флэнаган

– Не плачь по мне, Гарри. Народ мой зовет.

Когда тетушка Элли умерла, выли все: и родня, и собаки – аж ржавые стены тряслись, и так с полчаса, а то и больше.

Гарри, 1946 год

Я гляжу на огонь, но, хоть ты тресни, не вижу ничего такого, что видела тетушка Элли. Смотрю на потолок – но и там ничего, кроме крашеных досок из хьюоновой сосны, которые давным-давно приколотил Рег. И хотя у меня есть дар видеть, единственное, что видит мой разум, так это лодку, шлюпку, а в ней Гарри – он плывет вверх по реке Франклин и дальше по реке Джейн.

Остаток дня у Гарри ушел на то, чтобы добраться до места слияния двух рек, а оттуда – вверх по Джейн до нижней горловины первой теснины. Там он и устроил себе привал, а на другое утро вытащил лодку на берег повыше, перевернул ее вверх дном и крепко привязал. Полдня он ждал возвращения Норри и Джоффа Халси и за это время успел пройтись вдоль первой теснины. Следующие два дня они втроем переправляли припасы, которые привез Гарри, в шлюпке через теснину в лагерь Норри. Лагерь представлял собой временное укрытие из куска брезента, натянутого в форме буквы А, – поскольку сосен в округе кот наплакал, Норри с Джоффом, дожидаясь Гарри, успели вырубить и оттрелевать самые подходящие. Теперь им предстояло подняться до второй теснины, где, по слухам, было полно хорошей сосны. На другой день они взялись за тяжкую работу – переправлять все снаряжение с припасами, а также лодку Норри, через горный хребет под названием Лодочный холм. Но прежде чем отправиться на поиски тропы, которую Барнс Абель со своими мальчиками прорубил еще в 1936 году, они прошли на веслах до устья второй теснины – на разведку. Гарри никогда не видел ничего подобного. Стены теснины вздымались на несколько сотен футов, и мрачный проход продувало насквозь холодным промозглым ветром. Свет, казалось, едва доставал до дна теснины, зажатой меж осклизлых, замшелых скальных отвесов. Река здесь текла медленно, стены и камни кругом были сплошь покрыты влагой. Казалось, будто вода сочилась из всех трещин на склонах, стекая на валуны размером с дом. Теснина лоснилась зеленью и чернотой в своей восхитительной уединенности – в совершенно замкнутом мирке. Никто не проронил ни слова. Норри указал на плавник, прибитый к скальному отвесу в полусотне футов выше по течению, и у лесорубов застыла кровь в жилах при мысли о потоке в теснине, превратившейся в один неистовый, неукротимый порог с кипящей белопенной водяной лавиной, несущейся вниз по течению и готовой снести все, что ненароком окажется на ее пути в этом черно-зеленом мире. Они смотрели в сильном возбуждении и страхе, с волнением и ужасом, ощущая гибельный запах грозной теснины, чувствуя силу, с какой она способна превратить их ноги в месиво и закружить головы до невообразимого умопомрачения.

– Твою мать, чтоб я сдох! – только и молвил Норри.

Они развернулись и неспешно поплыли обратно к лагерю в устье нижней теснины.

За следующие полтора месяца они заготовили сосны из древостоя над второй тесниной – Норри слышал о нем от Барнса Абеля. Древостой располагался в нескольких сотнях ярдов от речного обрыва. Бревна пометили фирменным клеймом Норри в форме буквы «H», затем с помощью натяжных блоков и длинных крючьев лесорубы подтащили их к краю обрыва над рекой и свалили в воду. Сосновые стволы, которые они тащили к обрыву медленно и с большим трудом, соскальзывали с края отвеса, точно тюлени, и, упав вертикально в глубокую воду, тут же всплывали – потом их относило в сторону, и они застывали на месте. Друзьям понадобился не один день, чтобы расчистить затор из бревен, перекрывший реку, и сплавить их вниз – к устью теснины. Там они оставили их, чтобы, когда придут зимние паводки, сплавить дальше, и подались восвояси.

На Плоском острове друзья наткнулись на Слизняка и Старину Бо – те рассказали им, что Старине Джеку страсть как хотелось выпить и он решил уйти с другой бригадой лесорубов, которых они, Слизняк, Старина Бо и Джек, повстречали на реке Франклин, когда те возвращались домой. Слизняк поранил себе руку, когда они трелевали бревна, хотя парень он был ловкий, и Гарри посоветовал ему остаться с ними, хотя Норри с Джоффом, неизвестно почему, куда-то подевались.

Было раннее утро – всю ночь напролет дождь барабанил по замшелой дощатой кровле их хижины из сосны короля Билли. Гарри сидел на койке, застеленной мешками из-под сахара, тер кулаками глаза и глубоко вдыхал сладкий дымный воздух. У очага стояли его башмаки, слегка припорошенные тонким белесым пеплом от сгоревших дров хьюоновой сосны: башмаки были теплые, хотя до конца не просохли. Он обулся и, ощутив, как тепло растекается по ногам, взбодрился, что было необходимо: ведь денек их ждал не приведи господи. Они перекусили хлебом, который Старина Бо испек в прошлое воскресенье, и грудинкой, которую поджарил Слизняк, выпили чаю и пошли на веслах вверх по реке – до тропы, что вела к древостою, где трудились Слизняк и Старина Бо.

Этот небольшой сосняк Старина Бо обнаружил давно, но тогда деревья были слишком маленькие, и рубить их было рановато. А теперь по размеру они были в самый раз. Сосняк находился примерно в двух десятках мерных цепей[74] от реки. Чтобы перетащить оттуда бревна через лес, у них была маленькая лебедка на керосиновом приводе – они привезли ее в разобранном виде из Страна и собрали в лесу.

Старина Бо со Слизняком протянули через буш проволочный трос и подцепили к нему поваленный наземь и очищенный от веток ствол. Когда с этим делом было покончено, Гарри запустил лебедку. Работала она неровно – и по мере того как бревно мало-помалу подтягивалось к нему, Гарри доставал масленку и смазывал лебедку. Его отсыревшие башмаки скользили на осклизлых побегах сассофрасов, врубленных заодно с прочими кустарниками на месте проделанной просеки, – Гарри оступился, упал и правым большим пальцем угодил под шестерню зубчато-ременной передачи. Гарри посмотрел на изуродованный палец – ноги у него подкосились, голова пошла кругом. Он окликнул Слизняка и Старину Бо. Те уставились на Гарри, а Гарри на них. Слизняк отправился обратно в овраг и вернулся с топором. Гарри положил искалеченную руку на поваленный ствол мирта. Старина Бо поскреб ствол – изнутри выпучилась коричневая жижа, точно шоколадная начинка из пирога. Ствол прогнил до самой сердцевины, превратившись в торфяную массу, сохранившую форму ствола лишь благодаря облепившим ее мхам и лишайникам.

– Не здесь, Гарри, – сказал Бо. – Тут слишком мягко, дружище.

Это были первые слова, произнесенные ими после того, как Гарри их окликнул. Слизняк обтесал сверху макушку сосны, которую они повалили накануне с помощью лебедки, – так, чтобы поверхность получилась ровная и гладка.

– Операционный стол, а, Гарри? – проговорил Старина Бо, и они дружно рассмеялись.

Потом им стало не до смеха.

Гарри положил на сосновый ствол руку с окровавленным ошметком большого пальца, из которого торчали обломки костей. Этот ошметок напомнил ему кусочек говяжьей отбивной, присыпанный кокосовой стружкой. Слизняк нацепил на Гарри свободный верхний захват, отвернул ему голову так, чтобы он не видел свою руку, и затянул захват. А Старина Бо меж тем прижал правую руку Гарри за запястье к стволу и, держа топор за середину рукоятки, вскинул его вверх.

– Держи его аккуратно, Слизняк! – велел Старина Бо.

Стоит ли смотреть, что было дальше?

Боже, удовольствуемся малым.

День пятый

Вместо отрубленного пальца я вижу часы и глядящего на них Аляжа. Он видит, что часы стали, пожимает плечами. И снова смотрит в долину – над нею низко стелется туман, такой густой, что кажется, будто долину накрыло белым саваном. Удивительный миг умиротворения, правда, – мне видно, что́ чувствует Аляж. В висящей над рекой тишине клиенты погружают оставшееся снаряжение на плоты и напоследок осматривают место привала. Глядя на это, впору сказать, что день задался как нельзя лучше. И, будто в знак уважения к царящему кругом покою, путешественники бесшумно отвязывают плоты, Аляж с Тараканом так же бесшумно сталкивают их с берега в воду – и плоты беззвучно соскальзывают в чайного цвета воды реки Франклин. Начинают грести, не говоря ни слова. В кои-то веки клиенты умудряются работать веслами слаженно – и плоты следуют один за другим, словно связанные незримой нитью. Течение теперь куда сильнее – клиенты к такому еще не привыкли. Они ощущают руками всю мощь оживившейся речной глади и волнуются – волнуются они и при виде того, как плоты, прежде неповоротливые в слабом течении реки, сейчас готовы стремглав нестись вперед.

Видение прерывает пронзительный крик. Это Эллен – на борту у Аляжа. «Пиявка, пиявка!» – вопит она. Аляж перебирается через шпангоутное крепление на нос, где сидит Эллен, отрывает лоснящийся черный комок, наполненный кровью, с задней части ее руки и швыряет его в воду, оставляя Эллен с кровоточащей ранкой на руке.