Полет Пустельги - Сергей Дмитриевич Трифонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Савельев в конце коридора увидел Сизову, красивую, стройную, в новой гимнастерке, в сапожках, по моде ушитых в трубочку. Он остановился с охапкой нарциссов как вкопанный. Напряжение достигло предела. Казалось, что стены искрятся от электрических разрядов. Лена, осторожно отодвинув людей (некоторые же сами расступились перед ней), медленно, глядя Савельеву прямо в глаза, со счастливой улыбкой на лице двинулась ему навстречу. Левой рукой взяла цветы, правой обняла его за плечо и, встав на носки, поцеловала в губы.
Тут все взорвалось. Раздались крики «Ура!», заглушаемые шквалом аплодисментов. А некоторые, самые дерзкие, орали: «Го-о-орько!!!» Вперед вышел помощник Савельева капитан Вершинин и скомандовал:
— Отставить! Все за работу. — Затем подал знак Кухаренко, взял под руки влюбленных и повел их в столовую.
Старшина хлопотал за столом. Ему молча, сохраняя нейтралитет, помогал старший сержант Кулешов. Вошли еще несколько офицеров. Когда в стаканах солнечным цветом заиграл коньяк, предусмотрительно разлитый старшиной, Савельев встал, держа за руку Лену, и просто сказал:
— Друзья! Я люблю эту женщину. Я прошу у нее прощенье за то, что от страха не мог ей в этом признаться раньше. За Лену!
Все дружно опрокинули стаканы и быстро налили вновь. Закусив, капитан Вершинин поднял бокал за Савельева. Снова налили. Лена предложила выпить за всех погибших, оставшихся в живых, за весь отдел армии. Выпили. Кухаренко потянулся за бутылкой, чтобы наполнить стаканы. Савельев опередил его:
— Отставить. Работы невпроворот. Мы с лейтенантом Сизовой едем в госпиталь допрашивать пилота Гитлера. — Лена состроила жалостливую гримасу, показывая, какой у них жестокий и черствый начальник. — Вершинин остается за старшего. Если что экстренное, звони в госпиталь.
Когда все вышли, Лена, крепко прижавшись к любимому, спросила:
— Сашенька. Как же ты решился? Я уже думала всю жизнь в девках проходить.
Он честно признался:
— Не знаю. Какой-то знак сегодня сверху был. Устами подполковника Кирпиченко. Женись, говорит, Саня, да женись. — Они громко рассмеялись. — Кирпиченко в шаферы набивается. Ты согласна?
Она провела рукой по его лицу.
— Я, милый, для тебя на все согласна.
Воспоминания счастливого человека
Департамент гражданской авиации Министерства транспорта рассматривал различные кандидатуры летчиков «Люфтганзы» для полета через Россию в Китай и Японию. Мильх предложил и мою кандидатуру, которая по всем параметрам и при его поддержке должна была стать проходной. Но ни я, ни Мильх не ведали, что на имя директора департамента Эрнста Бранденбурга из федерального МВД поступила справка. В ней сообщалось о том, что пилот первого класса «Люфтганзы» Ганс Баур является активистом национал-социалистической рабочей партии Германии, запрещенной властями ряда земель, в том числе Пруссии и Саксонии, еще до «пивного путча» двадцать третьего года. Бранденбург пригласил Мильха и устроил ему разнос:
— Вы что, хотите поссорить меня с министром внутренних дел? Или устроить скандал в Рейхстаге? Забирайте документы Баура, и чтобы я больше о нем никогда не слышал.
Это происходило в двадцать шестом году. Именно тогда я вполне осознанно вступил в ряды НСДАП. Хотя, конечно, никаким активистом не являлся. У меня для этого просто не было времени. Но, чтобы понять дальнейший ход событий, необходимо вернуться в весну двадцать третьего.
Бавария представляла собой котел кипящих политических страстей. НСДАП была всего лишь одной из многочисленных праворадикальных сил. Причем ни самой многочисленной, ни самой влиятельной. Бавария стала прибежищем всякого рода националистических организаций. Основу их составляли массы безработных офицеров и унтер-офицеров, чиновников, мелких торговцев. Особой воинственностью выделялись Союз баварских офицеров, Стальной шлем, Союз ветеранов войны, Союз ветеранов Добровольческого корпуса. Многочисленных беженцев с правыми взглядами из других германских земель, где были созданы коалиционные правительства социал-демократов и коммунистов, возглавлял генерал Людендорф. Однако у баварцев он вызывал отвращение из-за его протестантских нападок на католическую церковь. Кроме того, его все равно воспринимали как прусака. Тем не менее генерал имел большой вес среди командного состава армейских частей, и особенно гарнизона Мюнхена, как герой Первой мировой войны.
Большинство баварцев, правоверных католиков, продолжали оставаться монархистами. Они желали восстановления монархии Виттельсбахов. К ним, кстати, принадлежал отец Доррит. Самая их активная часть группировалась вокруг монархически настроенных сепаратистов, требовавших восстановления независимости Королевства Баварии. Другая их часть призывала к образованию Дунайской конфедерации, куда бы вошла Австрия. Но под эгидой Баварской монархии. Коммунисты и социал-демократы после разгрома советской власти вели себя осторожно, действовали организованно, но старались избегать любых конфликтов. Из всей этой необъятной по взглядам, особенностям, оттенкам баварской политической палитры национал-социалисты были самой организованной и активной силой.
Я задавал себе вопрос: почему центральное правительство Берлина терпело все это? Только со временем смог на него ответить. Центральная власть просто ничего не могла поделать. Во-первых, католическое, монархически и сепаратистки настроенное население Баварии исторически проявляло недружелюбные чувства к протестантской Пруссии, к либеральному по духу Берлину. Во-вторых, социал-демократическое и либеральное общегерманское правительство подозревалось баварцами в лояльном отношении к коммунизму. Кроме того, баварские власти, подталкиваемые самыми разномастными политическими силами, из вредности мстили Берлину, противодействовали ему во всем. Тем самым негласно оказывали поддержку всем противникам Веймарской республики, в том числе и Гитлеру.
Оккупация в 1923 году французскими войсками Рура довела температуру кипения баварского котла до критической точки. Главную детонирующую роль играл Гитлер, стремившийся установить сотрудничество с правительством Баварии, с местными частями рейхсвера, объединить все правые и националистические силы с целью организации марша на Берлин, свержения правительства Веймарской республики, отмены Версальского договора. Во всех районах Мюнхена формировались штурмовые отряды СА — главная ударная сила НСДАП. Важную роль в этом, насколько я понимал, играл Герман Геринг. Происходили нескончаемые собрания, митинги, учения штурмовиков, их уличные маршировки с партийными знаменами и оружием. Полиция и командование рейхсвера на все это смотрели отрешенно.
Я несколько раз наблюдал Гитлера в редакции партийной газеты «Фолькишер беобахтер», где находилась его штаб-квартира. Он был доведен до отчаянного состояния нерешительностью баварских властей, осторожностью и трусостью высших офицеров гарнизона, постоянными оговорками и новыми условиями, выдвигавшимися монархистами, сепаратистами и сторонниками генерала Людендорфа. Я, конечно, не все понимал в происходившем, но мне было искренне жаль Гитлера, осунувшегося и издерганного Гесса, потерявшего былой лоск и самоуверенность Розенберга. И хотя Гитлер при мне неоднократно говорил «Все! Промедление больше невозможно. Через две недели мы выступаем», я чувствовал, что в его планах что-то нарушено, что-то не клеится. Ничего существенного так и не происходило.
Наконец, в
