Маяковский едет по Союзу - Павел Лавут

«Стихи о советском паспорте» написаны в начале июля 1929 года и сданы поэтом в журнал «Огонек». Но, по не установленной причине, были опубликованы лишь после смерти — 30 апреля 1930 года. Часто ошибочно считали, что «Стихи о советском паспорте» не печатались при жизни поэта вовсе. На самом деле они опубликованы в сборнике «Туда и обратно» в конце 1929 года.

Впервые публично поэт читал это стихотворение 21 июля 1929 года а Сочи. В дальнейшем оно звучало на всех авторских вечерах вплоть до последнего в жизни — 9 апреля 1930 года, то есть за пять дней до гибели.

Стоит привести и другие примеры авторского чтения. В стихотворении «Чугунные штаны», казалось бы, о каком юморе может идти речь? Ведь в нем подняты серьезные проблемы: панская Польша грозит напасть и отвоевать Украину.

Но поэт рисует этот конфликт, глядя свысока на своего «грозного» соседа. И конечно же, все это дается сквозь призму сарказма и юмора и не без «крепкого нравоучения». И недаром уже с первых строк в публике то и дело раздавался смех.

Заучит сразу спокойное, как бы обычное, чуть ли не экскурсоводческое списание:

Саксонская площадь; / с площади плоской, / парадами пропылённой, / встает / металлический / пан Понятовский / маршал

и внезапно снижается интонация и появляется пренебрежение в одном слове: Наполеона.

«Убийственно» доносятся последующие два слова, сопровождаемые резкой жестикуляцией — рука взметнулась вверх и как бы прошлась вниз по фигуре «героя»

Штанов нет. / Жупан с плеч. / Конь / с медным хвостом. / В правой руке / у пана / меч, / направленный на восток. / Восток — это мы. / Восток — Украина, / деревни / и хаты наши. / И вот / обратить / Украину / в руины / грозятся / меч и маршал.

Финал же, поданный с трибуны с такой легкостью и непринужденностью, и вовсе шел под дружные аплодисменты зала:

А памятники / есть и у нас. / Это — / дело везения. / И брюки дадим / из чугуна-с; / заслужишь / и стой… / До видзения!

При этом Маяковский непринужденно махал рукой, как. бы прощаясь, и делал полуоборот, создавая впечатление, что покидает сцену!

Приведу еще один характерный пример, связанный с авторским чтением «Письма товарищу Kocтpoву из Парижа о сущности любви», вобравшего в себя и философские размышления, и обобщения о любви, о природе ревности и прочее…

Как бы ни трактовали чтецы различных индивидуальностей это стихотворение, в основе своей оно зиждется на иронии, свободном, раскованном языке с редкими, строгими отступлениями. Оно значительно изобилует неожиданными переходами и разнообразием интонаций — от юмористических до откровенно упрощенно-бытовых.

Так как я слушал это стихотворение в авторском исполнении десятки раз, мне легче передать и замысел его в целом и свое восприятие.

Я говорю об этом замечательном стихотворении еще и потому, что не могу привести ни одного примера его чтения, подтверждающего основу авторского замысла. Исключение сделаю, пожалуй, только для одного Яхонтова, которому вообще были присущи скрытые, чуть приглушенные иронические интонации.

С Яхонтовым мне доводилось не раз беседовать о его трактовке произведений Маяковского и особенно запомнился разговор в год его смерти, зимой 1945 года, когда он скромно «оправдывался»: что, мол, буду еще работать, до идеала мне еще далеко.

В исполнении других чтецов мы чаще всего сталкиваемся с искаженным толкованием — тут и излишняя чувствительность, и ложный пафос, граничащий с трагедией.

В «Письме товарищу Кострову» есть строчки, которые Маяковский не только пытался скандировать, но даже намечал речитативом мелодию в игривом тоне, например: «Мне любовь не свадьбой мерить: разлюбила — уплыла. Мне товарищ в высшей мере наплевать на купола».

Почти все новые стихотворения становились достоянием слушателей на ближайших вечерах поэта. Правда, иногда случалось и так, что Владимир Владимирович читал мне днем произведение, а вечером оно отсутствовало в программе. Я спросил как-то: «Почему вы не читали сегодня новое?» И он объяснил:

— Бывает так, что стихи, которые с эстрады по разным причинам не очень доходят, звучат неполнокровно, я стараюсь не читать вовсе!

Но это лишь исключения, а, как правило, поэт читал все стихи «свежей выпечки», как говорил он сам.

Из ранних стихов Маяковский чаще других читал «Необычайное приключение…». Само название претерпевало с годами некоторые изменения в сторону расширения.

В последнем собрании сочинений название выглядит так: «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче (Пушкино, Акулова гора, дача Румянцева, 27 верст по Ярославской жел. дор.)». Казалось бы, куда уж шире. ан нет, поэт умудрялся во время выступлений расширять еще на несколько слов, тем самым оживляя его и подчеркивая необычайность вещи.

Но это не выглядело назойливым, ибо читал он весьма своеобразно: «НЕОБЫ» он отрывал очень громогласно и широко, бросая в зал как бы отдельное слово. Затем, после паузы, шла вторая половина слова «ЧАЙНОЕ» на резком контрасте — тихим голосом, полуинтимно, как бы преддверие к тому, о чем пойдет речь в дальнейшем. Остальная часть заглавия — в убыстренном ритме, подобно скороговорке, но все слова были ясны: приключение, бывшее со мной, с Владимиром Владимировичем Маяковским, летом на даче. Пушкино, дача Румянцева, Акулова гора, двадцать семь верст от Москвы по Ярославской железной дороге.

«В сто сорок солнц закат пылал, в июль катилась лето, была жара, жара плыла…» — и неожиданно появилась деталь — он говорил по-свойски: «на даче было это». Дальше разговор приобретал фантастически сказочный ракурс. В том месте, где поэт как будто должен был кричать: «Я крикнул солнцу…» — он спокойно и сдержанно произносил: «Слазь! довольно шляться в пекло!»

Читая это стихотворение, Маяковский, как это нередко делал вообще, чередовал разнообразные интонации.

Концовка стихотворения звучала и вовсе оригинально. «Вот лозунг мой» — читал он гордо и твердо, с сознанием своего поэтического достоинства, а затем пренебрежительно-иронически и отрывисто, взмахнув рукой: «и солнца!» (мол, подумаешь, эка важность).

Перед чтением «Необычайного приключения…» поэт пояснял:

— Эту вещь я считаю программной. Здесь речь идет о плакатах. Когда-то я занимался этим делом. Нелегко давалось. Рисовали иногда дни и ночи. Часто недосыпали. Чтобы не проспать, клали под голову полено вместо подушки. В таких условиях мы делали «Окна РОСТА», которые заменяли частично газеты и журналы. Писали на злобу дня, с тем чтобы сегодня или на следующий день наша работа приносила конкретную пользу. Эти плакаты выставлялись в витринах центральных магазинов Москвы — на Кузнецком и в других местах. Часть размножалась и отправлялась в другие города.