Ограбление по-беларуски - Пилип Липень

— Вы подыскиваете какую-то конкретную модель?

— Мне нужно платье, — сказал Лявон первое, что пришло в голову.

— Пожалуйте сюда, — продавец повёл его по залу. — Девушке платье подбираете… или себе?

— Себе, — ответил Лявон угрюмо; несмотря на недавнюю решимость, он чувствовал себя по-дурацки.

— Вечернее или повседневное? Может быть, сарафан? Длинную модель или мини? Какого цвета?

Ляксей посматривал на Лявона, как бы оценивая его фигуру и платье, которое подойдёт ему. Лявон отвечал наугад, и постепенно выяснилось, что платье нужно длинное, но с открытыми плечами, со слабо подчёркнутым бюстом, в светлых пастельных тонах. Как раз к этому моменту они оказались в нужном отделе, и Ляксей, сказав, что нужен размер 48, принялся снимать по очереди платья с вешала и показывать Лявону. «Похоже, и этот эксперимент кончился ничем! — с досадой думал Лявон. — Им абсолютно наплевать, что парень решил купить себе женскую одежду! Не уйти ли прямо сейчас? Чёрт с ними со всеми». Но, скрепя сердце, он решил идти до конца.

К примерке они отобрали три платья: бледно-бежевое льняное, приятно-прохладное на ощупь, просторный сарафан с синим низом и голубым с белыми ромашками верхом и короткое задорное платьице в мелкий жёлтый ромбик, с широким тканым поясом. Лявон зашёл в примерочную и задёрнул штору, а Ляксей остался снаружи, учтиво держа его рюкзак. Короткое платьице в ромбик отпало сразу, потому что совсем не скрывало брюк, а льняное, хоть и сидело хорошо, показалось ему непрактичным и марким. Синий сарафан из тонкого мягкого хлопка понравился ему и на ощупь, и по фасону, и тем, что брюки под ним были практически незаметны. Рубашку всё же пришлось снять, её рукава торчали из-под сарафана слишком нелепо.

Ляксей с самым серьёзным видом одобрил выбор Лявона, обратил его внимание на бесшовность сарафана как на большое достоинство, попросил его повернуться задом, что-то одёрнул на поясе и предложил упаковать покупку. Лявон ответил, что упаковывать не надо, он хочет уйти прямо в сарафане. Без единого вопроса Ляксей срезал этикетки с воротника, помог аккуратно сложить рубашку в рюкзак и проводил Лявона вниз. Лявон в полной прострации попрощался с Ляксеем и вышел из ЦУМа. Он присел на ступеньке, привалясь спиной к колонне, попил ещё сока и крепко заснул.

Его разбудили голоса. Лявон открыл глаза, сощурившись на послеполуденном солнце, светившем ему в лицо, увидел две фигуры на лестнице неподалёку от себя и снова сомкнул веки. Пробуждение было неприятным: сон быстро покидал его, и на место уюта и лёгкости в тело приходила болезненная приземлённость; в носу что-то разжижилось, потекли горячие сопли.

— За что мы любим кошек? — тем временем рассуждал голос, принадлежавший одной из фигур. — Я склоняюсь к тому, что человек в силу своей сложности испытывает слабость к более простым существам.

«Я возле ЦУМа. Проверял реакцию на деньги. Переоделся в женское. Немного вздремнул», — Лявон восстановил в памяти события и протёр глаза костяшками указательных пальцев. В нескольких метрах от него, на той же ступени, с видом полного блаженства растянулась беременная кошка. Она дремала, свесив вниз хвост и изредка вздрагивая кончиками ушей, её полосато-серая короткая шерсть блестела и лоснилась на солнце. Разговор, видимо, шёл именно о ней.

— Совершенно ясны, например, условия, в которых кошка счастлива или несчастлива, какие у неё потребности, каковы цели и способы их достижения. Я бы даже назвал кошку живым механизмом, действующим по вполне определённым законам и способным на определённые функции. Мы полностью понимаем работу такого механизма и поэтому он нам нравится.

Это говорил серьёзный седоватый продавец, он стоял в расслабленной позе на крыльце магазина и обращался к спецназовцу в чёрной форме, что-то приклеивавшему к соседней колонне. Лявон мгновенно пропотел. «Это тот самый спецназовец! Всё, я попался! — он сухо сглотнул. — Однако стоп. Он же не мог меня не заметить! Выходит, видел, но не узнал». Спецназовец опустил руки и отступил на шаг от колонны, наклонив голову и оценивая свои старания. На колонне висело объявление или плакат, но рассмотреть его под углом зрения Лявона было невозможно. Убедившись, что плакат висит крепко и ровно, спецназовец повернулся к продавцу:

— Ерунду говоришь! Пусть даже я соглашусь, что кошка — механизм, но ведь тогда мы должны любить и крыс, и тараканов, и пауков, и вообще всех подряд, — спецназовец засмеялся своим словам.

Пока спецназовец не смотрел в его сторону, Лявон тихонько встал и хотел было скрыться, свернув за угол, но заколебался. Не вызовет ли подозрение его бегство? Убежать всё равно не получится, вон у него ножищи какие. Может, лучше смело пойти навстречу судьбе? Он высморкался в полотенце, застегнул рюкзак и, приблизившись, сказал:

— Но не есть ли человек точно такой же механизм, как и кошка, разве что чуть сложнее?

Оба собеседника повернулись к нему и вопросительно посмотрели. Похоже, Лявон слишком тихо произнёс свой вопрос, и они не расслышали. Их прямые взгляды смутили Лявона, и он не стал повторять свои слова, сделав вид, что сказанное им не требовало обязательного ответа и было чем-то вроде констатации хорошей погоды. Он вежливо кивнул, улыбнулся и прошёл мимо.

— Девушка, погодите! Можно вас на минутку?

Лявон остановился. Спецназовец, расставив ножищи в доверху зашнурованных высоких ботинках, серьёзно и с прищуром смотрел на него. Продавец ухмылялся. «Узнал? Не узнал?» — сердце Лявона так стучало, что ромашки на груди сарафана подпрыгивали.

— Посмотри-ка на фоторобот. Не попадались тебе такие ребята?

Спецназовец указал на плакат, который теперь был виден Лявону. На листе бумаги были нарисованы цветными карандашами две головы в шапках, белой и синей, с прорезями для глаз. Под головой в синей шапке стояла подпись «Лявон». Лявон вспомнил, что Рыгор действительно называл его по имени перед директором банка, со слов которого, скорее всего, и рисовали фоторобот. Он покачал головой.

— А как вас зовут? — строго спросил спецназовец.

— Марыся, — Лявон назвал первое пришедшее ему на ум имя, так звали жену Адама Василевича.

— Если увидите их, Марыся, сразу дайте знать. Это вооружённые и опасные преступники.

— Что они натворили?

Лявону показалось, что его голос прозвучал слишком тонко и взволнованно. Он быстро глянул на продавца; седоволосый продолжал улыбаться. Знает? Не знает? Выдаст?

— Вооружённое нападение на банк, — серьёзно ответил спецназовец, смотря Лявону прямо в глаза.

Лявон пообещал дать знать, про себя подумав, что совершенно непонятно, каким образом это возможно сделать. Кому дать знак? Где? Как? Он повернулся и пошёл прочь, стараясь не быть подозрительным и не слишком ускорять шаг.

Неожиданная встреча со спецназовцем напугала Лявона и спутала все его мысли. На перекрёстке, после которого начинался городок университета, Лявон пересёк дорогу и пошёл вдоль студенческих общежитий, потом вдоль высокой чёрной ограды. «Они не узнали меня только из-за платья!» — думал он в панике, совсем позабыв об учебниках, которые планировал сдать сегодня в библиотеку. Обратив внимание на Академию наук на противоположной стороне проспекта, он решил, что нельзя больше терять время и надо идти к учёным. Потому что если его вдруг изловят и посадят в тюрьму, тайны бытия так и останутся непознанными. Он спустился в подземный переход, тёмный и страшный, пахнувший сухим тёплым камнем. Далеко впереди ярким пятном горела освещённая солнцем лестница, ведущая наружу. Только на середине перехода, когда рядом тускло блеснули металлические двери метро, он понял, что спускался зря, и можно было пересечь проспект поверху, ведь машин нет и не бывает.

Лявон почти ежедневно видел Академию наук, но ни разу не приближался к ней и даже не переходил на её сторону. Теперь, поднимаясь по широкой лестнице и проходя сквозь полукруг колоннады, Лявон нарисовал ещё одну небольшую линию на мысленной карте своих маршрутов. Оказавшись во дворике, образованном колоннадой и зданием Академии, Лявон огляделся и отдал должное необычной красоте постройки. «Не зря пришёл! Даже если Адам Василевич наврал, и никаких учёных здесь нет». Он постоял ещё немного, рассматривая лепные узоры. Между окнами они были одинаковыми, со скрещёнными рогами изобилия, источающими цветы и разнотравье, а под крышей шёл ряд композиций, изображавших инструменты познания и его результаты: глобус, микроскоп, весы, химические колбы, свитки с научными знаниями, классические колосья и ещё несколько не совсем ясных образов.

Вход в Академию наук, состоящий из трёх одинаковых блоков дверей в чёрно-мраморном обрамлении, навёл Лявона на мысль о трёх путях познания, но он отложил рассуждения на потом и подошёл к центральному блоку. На левой створке дверей висел свежий карандашный фоторобот, уже знакомый Лявону. Лявон рассмотрел его получше. По вольности художника, оба грабителя были украшены мрачной щетиной на подбородке — видимо, неотъемлемым атрибутом преступного мира — и зелёными глазами, как бы немного удивлёнными. В правом нижнем углу рисунка автор каллиграфически расписался «Антось» и добавил к мягкому знаку изящный росчерк.